НАРОДЫ, ИСПЫТАВШИЕ ВЛИЯНИЕ ГРЕКОВ: ЭТРУССКИЕ ГОРОДА-ГОСУДАРСТВА

Этрурия — земля этрусков (по-гречески, тирренов, или тирсенов; по-латински, этрусков, или тусков) — занимала территорию современной Тосканы в Западной Италии, а также захватывала северный участок Лацио вплоть до Тибра. Путем сравнения и дедукции расшифровано порядочное количество этрусских слов, однако грамматический строй этого языка до сих пор не поддается определению. Все же представляется, что он не относился к индоевропейской семье (как и некоторые другие языки Италии и ее островов⁵⁶), хотя этрусский алфавит возник по образцу греческого — а именно, письма, которое занесли сюда через кампанские порты в Пите куссах и Кумах купцы из эвбейской Халкиды (Глава VII, раздел 1).

Сведения об этрусках — помимо обширных свидетельств археологии и произведений искусства — скудны, так как они не оставили собственной литературы (в настоящее время известно лишь 13 тысяч этрусских надписей, большей частью кратких и деловых)⁵⁷. Поэтому мы вынуждены полагаться на сохранившиеся греческие и латинские литературные источники, каковые страдают отрывочностью и предвзятостью, ибо уделяют внимание в основном взаимоотношениям римлян с этрусками и чаще всего выказывают враждебность к этрускам. Объемистое сочинение императора Клавдия (41–54 гг. н. э.) об этрусках, написанное по-гречески, не сохранилось.

Предание о том, будто они пришли из Лидии (приводимое Геродотом в рассказе о Лидии⁵⁸), основано на ложной этимологии, как и многие другие предания об истоках разных "пограничных" по отношению к греческому миру народов. Несмотря на то, что ранние массовые переселения племен в пределах Италии (как в нее, так и из нее) — несомненно, КЖ., - шши воссоздать, — этрусков вд$а тешь 1 тайш народам. Археологи- I йжеж, шщятш'рвя о существовании длительно! #а.%5с®аж пуеддаярта эдогао до проникновения гре-ж ъ *>дамиь Трета же начали селиться ч. та^тестае, уш с VIII века до н. э. т&шъ вто, выращивать маслины и чаашв жаклй, в ’к$ввы в велллйивы иа Питекусс и Кум снаб-уит Жк аимглйи в врочввв аратовенностями (привозивши· юкк жь чак*ж5кикк вортов в Сирии, таких, как Аль-Мина, Посидейон и Палт) в обмен на железо, которое имелось в Этрурии в необычайном изобилии по сравнению с остальными средиземноморскими землями.

О богатстве этрусков, накопленном благодаря такой тор-говле, свидетельствуют их пышные гробницы, которые относятся к той эпохе, когда их поселения превратились в самостоятельные города-государства («этрусский союз», о котором упоминают античные авторы, ограничивался преимущественно религиозными целями и собраниями; едва ли он представлял собой политическое единство, предусматривавшее какие-либо совместные действия).

Со временем халкидское влияние сменилось коринфским (как и в прочих краях, включая восточногреческие полисы), и именно буйное, яркое ориентализирующее искусство коринфян (а затем ионийцев) определило то своеобразное смешение греческого и местного стилей, которое характерно для зрелого этрусского искусства VI века до н. э. (С другой стороны, к более поздним художественным достижениям классической Греции этруски — с их склонностью ко всему причудливому — оказались равнодушны.)

Тарквинии (лат. Tarquinii, по-этрусски Тархнал [тархуаХ-], ныне Таркуиния), находившиеся в Юго-Западной Этрурии (ныне Лацио) — на горных отрогах в 8 км от Тирренского моря, — по легенде, были основаны Тархоном, братом Тир-сена (а неподалеку был выпахан из земли Таг, наставивший этрусков в религии). Согласно позднейшим преданиям, Тарквинии раньше других этрусских поселений превратились в единый процветающий центр. А в догородскую эпоху, до и после 900 г. до н. э., здесь существовали деревни, жители которых уже начали разрабатывать металлическую руду в горном массиве Тольфа. В VIII веке до н. э. эти селения слились в новый город — Тарквинии, чему способствовал возросший спрос на железо среди кампанских греков. Как следствие, вскоре после 700 г. до н. э. здесь стали появляться большие могильники с земляными курганами.

Один из погребенных в них людей звался Рутил Хипукра-тес (rutile hipukrates): его первое имя было этрусским, а второе греческим (=Гиппократ) — вероятно, по матери и по отцу. Другой житель Тарквиниев, Ларе Пулена (lars pulenas), называет своего прадеда Креикес (creices) — «греком»⁵⁹. Роспись на местной керамике VII века до н. э. выдает влияние коринфского стиля, с которым тарквинские вазописцы познакомились, очевидно, в Кумах; поэтому такая утварь известна под названием кумско-этрусской.

В ту же пору в Тарквиниях, как передавали, поселился грек Демарат, оставивший родной Коринф (Глава III, раздел 2). Он прибыл сюда в сопровождении трех fictores (лепщиков), а также своего семейства в полном составе — в том числе двоих сыновей, одного из которых он воспитал по греческим, а другого — по этрусским обычаям. Последний позднее перебрался в Рим и стал одним из его царей, войдя в историю под именем Тарквиния Древнего (ок. 616–579 гг. до н. э.).

Эллинизация Тарквиниев отныне обрела более четкие черты; а с середины VI века до н. э. многие гробницы, лежавшие неподалеку от города, украшаются удивительной стенописью. Греция не знала ничего подобного: самые ранние из сохранившихся образцов такой живописи в греческих землях — в Эгах (совр. Вергина) в Македонии — датируются двумя веками позднее. И все же эти фрески отражают последовательные стадии греческого влияния на этрусское искусство, одновременно являя унаследованные от коренной культуры италийские элементы (в религии ощутимо то же смешение, причем главенство оставлено за традициями Этрурии). Так, гробница Быков (ок. 550–540 гг. до н. э.), наиболее ранняя в этом ряду, обнаруживает любопытный сплав местных мотивов с коринфскими и иными греческими и ближневосточными мотивами. В гробнице Авгуров (ок. 530 г. до н. э.) господствует ионический стиль, а гробница Барона (ок. 500 г. до н. э.) свидетельствует о начавшемся влиянии аттической вазописи (в пору перехода от чернофигурного стиля к краснофигурному), в сочетании с цветистым ионическим буйством и исконными италийскими традициями.

Несмотря на исчезновение некоторых городов-спутников, Тарквинии держали в подчинении ряд других центров в различных уголках прилегающей внутренней территории. Они имели и три морских порта; в них стоял флот, который и положил начало этрусской морской державе, как можно предположить, исходя из ряда надписей (elogia), касающихся семейства Спуринны⁶⁰. Приблизительно с 600–580 гг. до н. э. в одном из этих портов, в Грависках (лат. Grauiscae, совр. Порто-Сан-Клементино), появился квартал греческих купцов. Они возвели святилище Афродиты (этрусской Туран), а впоследствии, лет сорок спустя, построили храмы Геры (Уни) и Деметры. В первом были обнаружены греческие надписи, а во втором — греческие культовые светильники.

Одна из найденных в Грависках надписей, выполненная ок. 570 г. до н. э. эгинским алфавитом (Глава II, раздел 6), гласит: «Я принадлежу Аполлону Эгинскому; меня сделал Со-страт» (имя известного купца, упомянутого у Геродота, — хотя это вовсе не означает, что здесь идет речь о том самом Сострате)⁶¹.

Цере (лат. Caere, этрусское название — Кисра [Cisra], или Хайср[и]е [caisr[i]e]), ныне Черветери, раскинувшийся на горных отрогах в 6 км от Тирренского моря, превратился в полноценный город чуть позднее, чем его юго-восточный сосед — Тарквинии, — но вскоре уже сравнялся с ним по экономическому и политическому могуществу и, очевидно, в значительной мере присвоил право разрабатывать рудные жилы в недрах Тольфы. Огромные церетанские могильники (относящиеся к периоду до 600 г. до н. э.) с усыпальницами, устроенными на манер жилых покоев, украшались драгоценностями из Питекусс и Кум, которые, в свой черед, ввозили золото для изготовления этих изделий из Сирии. Вероятно, и этрусский алфавит впервые возник в Цере, где был переиначен из письма, бытовавшего в Кумах. Керамику из Коринфа Цере ввозил в таких количествах, что поспорить с ним в этом мог бы только Вульчи (см. ниже); да и в самом Цере прекрасные вазы изготавливали и расписывали греческие переселенцы (особенно эвбеянин Аристонот в конце VII века до н. э.; а также коринфские мастера) и их этрусские ученики. Цере стал также главным очагом производства специфически этрусского типа керамики — буккеронеро («черная земля» по-итальянски), — тонкостенных сосудов изящной формы (начиная примерно с 650 г. до н. э.)⁶².

Кроме Тольфы, церетане прибрали к рукам и значительную часть внутренних земель, где остались их живописные скальные гробницы. Цере сменил Тарквинии в роли морской державы и объединился с Карфагеном, дабы пресечь ставшую угрожающей активность греческих колонистов из Фокеи, Массалии и Алалии (Алерия на Корсике). Ок. 540/535 г. до н. э. противники встретились в морском «сражении при Алалии», и хотя фокеяне вышли из него победителями, они понесли слишком тяжелые потери, чтобы поддерживать свою алалийскую колонию и дальше⁵³.

На принадлежавшем Цере побережье имелось пять или более портов, Одним из этих приморских городов был Пуник (Punicum) названный так позднее римлянами, предположительно из-за того, что прежде здесь было поселение карфагенских (пунийских) купцов. Другим церетан-ским портом были Пирги (лат. Pyrgi, ныне Санта-Севера), где имелось святилище Геры. Сохранилась надпись, из которой явствует, что некий самосец почитал ее под этим греческим именем — именем главной покровительницы своего родного города, — а не под именем Уни, «тождественного» этрусского божества. Спасаясь от персидской угрозы на родине, в Цере и его портовые города стекались ионийские художники. Одна из ионийских гончарных мастерских, где, помимо собственного, мастера были знакомы и с коринфским вазописным стилем, производила гидрии (Ъбр'юа, большие кувшины с тремя ручками, с которыми ходили по воду). Их покрывали полихромные росписи, выполненные двумя (?) даровитыми вазописцами в колоритной и остроумной манере; эти художники уделяли чрезвычайное внимание выразительности человеческих лиц (ок. 525–505 гг. до н. э.).

И что самое главное, под воздействием греческого искусства в Цере появилась собственная школа терракотовой скульптуры, равная которой существовала в ту эпоху лишь в Вейях. Изображение возлежащей семейной пары на крышке саркофага, хранящееся в римском музее Виллы Джулиа, является шедевром этрусского искусства с характерным для него сплавом исконно италийских и ионийских черт и особенностей. Местные ваятели той поры создавали превосходные рельефы; особого внимания заслуживает фриз (ок. 525–485 гг. до н. э.) из святилища в Пиргах, изображающий ги-гантомахию: стиль его чем-то напоминает росписи на аттических вазах.

Однако правители Цере отнюдь не были единственно сосредоточены на всем греческом: среди находок из Пирг оказались три золотые пластинки с двуязычными надписями — на пунийском и этрусском наречиях (ок. 500 г. до н. э.), — увековечившими посвящение даров церетанским правителем Тефарием Велианой (qefarie velianas) карфагенской (финикийско-сирийской) богине Астарте⁶⁴. Его преемники, вследствие вражды с Вейями, обратились за помощью к Риму (см. ниже), и дружба римлян позволила им значительно расширить сферы влиянии в Нации и Кампании⁶⁵.

Вульчи (этрусское название Велха [velca]) лежал к северо-западу от Цере, на холме, защищенном крутыми утесами, и располагался над «петлей», которую делали в 10 км от моря река Армента (совр. Фьора) и ее два притока, ок. 700 г. до н. э. существовавшие здесь порознь селения слились в единый город. Через долину Арменты пролегал путь к горе дмиате и ее рудным месторождениям, которые и служили для Вульчи основным источником богатств.

О размахе же этих богатств позволяет судить обильный и продолжительный приток греческих ваз, в том числе — огромного количества протокоринфской и коринфской утвари, с каким среди других городов мог поспорить только Цере. Производилось множество местных сосудов в подражание привозным, а в конце VI века до н. э. здесь зародилась и самобытная школа церетанской керамики (ошибочно получившей название «понтийской»): ионийские вазописцы, бежавшие в эти края от персидского ига, расписывали сосуды сценами из греческой мифологии. Вульчи производил скульптуру в камне — что было скорее исключением для Этрурии, где подходящие сорта камня отнюдь не в изобилии, — и разрабатывал копи на Амиате. Здесь не покладая рук трудились литейщики-бронзовщики, и поэтому Цере вывозил в адриатическую Спину гораздо больше своих бронзовых изделий, чем какой-либо другой этрусский город (Глава VIII, раздел 1). Благополучные города в глубинных областях, зависимые от Вульчи, просуществовали недолго, но у них имелся морской порт — Реги (11е§ае)₇ или Регисвилла (1^18иШа, совр. Ле-Мурелле) — неподалеку от устья Арменты; предположительно, он контролировал укрепленную торговую гавань возле Орбетелло, которую недавно удалось отождествить с древним Калузием (Са1шшт).

О величии города свидетельствует крупнейшая в Этрурии гробница курганного типа (более 60 м в диаметре) — Куку-мелла в окрестностях Вульчи {ок. 560–550 гг. до н. э.); а стенные росписи из гробницы Франсуа {ок. 300 г. до н. э.), ныне хранящиеся в римском музее Торлония, дают представление о целой героической традиции, затрагивающей давнюю историю города. Изображенная на этом настенном фризе сцена — убийство одного из Тарквиниев воином из Вульчи — даже проливает свет на время действия: возможно, конец VI века до н. э., когда воины или просто самозванцы из этого города, возможно, временно захватили власть над Римом. Кроме того, Вульчи, по-видимому, был главным очагом культа Энея, который затем перешел — напрямую или косвенно к римлянам (так что Эней в конце концов сделался героем вергилиева «национального» эпоса). Граждане Вульчи также сыграли видную роль в присоединении кампанских земель к этрусским владениям; возможно, Рим в ту пору служил для них перевалочным пунктом. Когда же в конце V века до н. э. самниты положили конец этрусскому влиянию в Кампании, — такая неудача отнюдь не отбила у жителей Вульчи охоту к расширению своего владычества: они лишь обратили взоры на север Италии. Там было найдено множество бронзовых предметов и драгоценностей, относящихся к более поздним периодам существования Спины; они либо происходили из Вульчи, либо были выполнены в технике, использовавшейся тамошними мастерами.

Вейи (лат. Veii, совр. Вейо) находились в Южной Этрурии (ныне Лацио) и занимали просторное горное плато, состоявшее из двух кряжей и южной возвышенности (акрополя). Защищали город крутые утесы, высящиеся над рекой Кремерой (Cremera, совр. Валькетта) и одним из ее притоков. Кремера, впадающая в Тибр, в древности была судоходной. В начале I тысячелетия до н. э. на этом месте существовало несколько деревушек, а во второй половине VIII века до н. э. они слились в единый город, затем превратившийся в самостоятельное государство. Расположение Веий в крайней южной точке у подступов к Этрурии, — вдвойне привлекательное ввиду того, что из семи городских ворот лучами расходились дороги в прочие города, — побудило греческих купцов из кампан-ских центров вроде Питекусс и Кум использовать этот город в качестве посредника в торговле с другими, более северными, этрусскими городами, от которых грекам нужны были металлические руды⁶⁶. Сами вейенты не вели добычи руды, но, несомненно, извлекали выгоду из своей роли посредников. Немалую прибыль приносило и сельское хозяйство, которое процветало еще и благодаря гидротехническим сооружениям — разветвленной системе искусственных каналов (ку-никулов). Кроме того, источником доходов служили и залежи соли в устье Тибра (что для остальных краев Этрурии было редкостью).

Опираясь на эти запасы, Вейи превратились в течение VI века до н. э. в один из важнейших негреческих центров Италии. Помимо некрополя⁶⁷, раскопана значительная часть жилых кварталов города (в том числе кварталы бедноты). Выявлены руины пяти храмов; наиболее внушительный из них — трехчастный храм Менрвы (Афины, Минервы) в святилище Портоначчо (ок. 520–500 гг. до н. э.), за городскими стенами. На центральный конек крыши были водружены крупные терракотовые статуи, в числе прочих — знаменитое изваяние Аллу, или Апулу (так называемый Аполлон из Веий, ныне хранимый в музее Виллы Джулиа в Риме). Этот шедевр был создан с оглядкой на ионийско-аттические художественные образцы⁶⁸. Однако, как и все лучшие этрусские статуи, в нем содержатся самородные, чуждые эллинской традиции элементы: напористо-драматичное чувство движения, характерное для этрусского искусства вообще, и грубовато-мощная напряженность позы, привнесенная уже самим ваятелем. Возможно, статуя Аллу была творением рук прославленного вей-ского ваятеля Вулки — или мастеров его круга.

Не исключено, что Вулка (Vulca) работал и в Риме; ведь на протяжении «эпохи царей» отношения римлян с Вейями оставались дружескими — хотя эти два города разделяло всего 19 км. Но после того, как династия этрусских царей в Риме пала (ок. 510–507 гг. до н. э.), спор из-за владения соляными залежами и торговыми постами вскоре привел к открытой вражде. Ее усугубляло еще и то, что Вейи вывели новое поселение — Фидены (лат. Fidenae) — на левом берегу Тибра, то есть под самым носом у Рима.

Так мы понемногу добрались до северных областей Этрурии. Ветулония (Vetulonia, этрусская Ветлуна [vetluna], или Ватлуна [vatluna]), находившаяся в 72 км к северо-западу от Вульчи, располагалась на горных отрогах на высоте 345 м над уровнем моря. Город с трех сторон защищали неприступные скалы, внизу же виднелась излучина Вруны с притоками. В древности у самых стен Ветулонии расстилалось озеро Прелий (или Прилий, лат. Prelius lacus или Prilius lacus); ныне оно осушено, а в ту пору представляло собой судоходную лагуну, куда впадали Вруна и Умброн (Омброне). Вначале на этом месте стояли два селения, богатевшие за счет плодородия здешней земли и, что самое главное, за счет добычи меди и железа в рудной полосе (Массетано). В VII веке до н. э., когда богатства обеих деревень возросли во много крат, они слились в единый город. К тому времени, когда сюда стали стекаться товары из греческих эмпориев и колоний в Кампании, в Ветулонии появился собственный тип круговых погребений: захоронения производились внутри круга, выложенного каменными глыбами, а затем поверх них насыпался земляной холм. Обнаружены остатки жилых построек, в том числе — терракотовые фрагменты фриза или фронтона VI века до н. э.

Как и в Вульчи, в Ветулонии производили каменную скульптуру. Но более всего город славился золотыми изделиями (с особой зернью); возможно, их привозили из Питекусс и Кум — но иные украшения были явно местной работы.

Став сильным государством, Ветулония не только держала в подчинении несколько городов в глубинных районах (например, поселения на месте Марсилианы и Гьяччо-Форте, которые, впрочем, просуществовали лишь до VI века до н. э.), но и проявляла себя как мощная морская держава — в частности, довольно рано наладив связи с Сардинией благодаря ряду гаваней на своем озере Прелии. Однако незадолго до 500 г. до н. э. город уже частично уступил свое могущество Рузеллам.

Рузеллы (Rusellae, по-умбрски Резала (‘Rsala), ныне Розелле) возвышались на плато, откуда некогда открывался вид на Прелий, — в 14 км от Ветулонии, на противоположном берегу озера. Внизу простиралась плодородная долина реки Умброн (Омброне), впадавшей в лагуну. Отдельные деревни, прежде разбросанные по отрогам, до 600 г. до н. э. объединились в другом месте. Новое поселение окружала каменная стена — одна из древнейших в Этрурии, — но вскоре ее сначала дополнили, а потом заменили более мощными укреплениями. Здесь обнаружены следы жилых кварталов — необычайно обширных, по меркам этрусских городов, — в том числе остатки жилищ, которые повествуют о жизни городской бедноты еще полнее, чем такие же развалины в Вейях.

Должно быть, поначалу Рузеллы превращались в город при содействии не Вульчи (вопреки таковым предположениям), а Ветулонии, лежавшей по ту сторону лагуны, в 14 км. Но, как уже говорилось, к VI веку до н. э. этот город, возможно, уже потеснили (а быть может, частично разрушили?) жители Рузеллы. Вне сомнения, они уже и до этого принялись разрабатывать месторождения в Массетано, а с закатом Ветулонии в их руках, наверное, оказалась и рудоносная зона Кампи-льезе⁶⁹. Рузеллы имели в своем распоряжении самое меньшее одну гавань на Прелии, на месте (или возле) нынешних Терме-ди-Розелле, — вдобавок к другим портам (в числе которых, возможно, был Теламон [лат. Telamon, совр. Таламо-не]) и нескольким удаленным зависимым поселениям.

Популония (лат. Populonia или Populonium, по-этрусски Пуф-луна [pufluna], или Пуплуна [pupluna]) — приморский город севернее Ветулонии — занимала хорошо защищенный акрополь-мыс (с окрестностями), который в ту пору представлял собой полуостров, окруженный водой практически со всех сторон. Два ранних поселения, до 700 г. до н. э. слившихся в одно, устроили в широком заливе удобную гавань (совр. Порто-Баратти).

К 800 г. до н. э. или даже раньше здесь сооружали усыпальницы разных типов, по образцу сардинских погребальных камер. Позднее, после 600 г. до н. э., появились большие могильники с земляными курганами. Со временем в них клали все более богатые дары — предметы, которые привозили греческие купцы из Питекусс и Кум в обмен на металлы, в изобилии залегавшие в сопредельной зоне Кампильезе и на острове Ильва (лат. Ilua или Aethalia, греч. Эталия [АЮсШа], совр. Эльба; по-этрусски, возможно, Веталу [vetalu] или Айта-ле [aitale]) и плавившиеся в Популонии начиная примерно с 750 г. до н. э. Спрос на руду среди этих торговцев вскоре привел к тому, что к жителям Популонии стало поступать наибольшее количество греческих товаров в области. При этом этрусский бог Фуфлунс (fufluns), отождествлявшийся с Дионисом, давший имя самому городу, по-видимому, имел родиной город Библ в Финикии, с которой у Популонии явно сохранялись прямые или косвенные связи.

Долгое время Популония не становилась самостоятельным городом-государством, пребывая в зависимости не у Волатерр (см. ниже), как явствует из Сервия⁷⁰, а у соседней (и близкой в культурном отношении) Ветулонии. Зато Популония стала одним из первых этрусских городов, начавших чеканить собственную монету — хотя не ранее 500 г. до н. э.

Волатерры (Volaterrae, по-этрусски Велатри [velaqri], ныне Вольтерра) лежали далее к северу и вглубь, занимая вершину отвесного холма между реками Эрой — южным притоком Арна (Арно) — и Цециной (Caecina, по-этрусски Кеикна [ceicna], ныне Чечина). Долина Цецины была богата рудными залежами; несомненно, именно близость этого источника богатства и побудила группу деревень (уже славившихся своим мелким бронзовым литьем) сплотиться, незадолго до 600 г. до н. э., в единый город. Мощный оползень (в районе Ле-Бальце) уничтожил почти все ранние следы обитания в этом городе. Остался лишь рельеф на могильной плите (ок. 500 г. до н. э.?), изображающий война-вождя по имени Авл Тит (avie tite) с хитроумной прической ближневосточного типа; в руках у него длинное копье, лук и короткий меч.

Среди нескольких других гаваней, Волатерры, вероятно владели портом в устье Цецины или поблизости от него. Вместе с тем они более остальных этрусских городов устремлялись в глубь страны, расширяя свои владения в долине Эры и другого притока Арна — Эльсы, — также вдоль самого Арна (вплоть до Фезул — этрусского Визула, современного Фьезо-ле), а по другую сторону Арна, на север, — до бассейна Эри-дана (река Пад, По) и Фельзины (римская Бонония, современная Болонья). На фельзинских надгробных плитах в форме подковы высечено родовое имя Кеикна (Цецина); вероятно, этот род происходил из Волатерр, ибо его имя образовано от названия волатеррской реки; к тому же известно, что ему принадлежали глиноземные участки и соляные залежи неподалеку.

Клузий (Clusium, этрусский Клевсин [clevsin-], совр. Кьюзи) лежал глубоко внутри Северо-Восточной Этрурии и занимал вулканическое плато над рекой Кланис (Clanis, совр. Кьяна; ныне обмелела), долину которой этруски подвергали очистке и мощному дренажу. Ок. 700 г. до н. э. местные высокогорные селения, а также соседние деревни (населенные умбрами — другим италийским народом), слились в один крупный город. Хотя Клузия, в силу самой его удаленности, почти не коснулось греческое влияние (своим процветанием город был обязан скорее сельскому хозяйству, чем металлургии), — по прошествии века он превратился в богатейшее и могущественнейшее государство этой области.

Клузийские гончары изобрели особую разновидность сосудов — большие терракотовые погребальные урны-цисты с крышками, которые венчали обобщенные и вместе с тем поразительные изображения человеческих голов. Относящийся к ранней эпохе женский бюст обнаруживает причудливую смесь греческих мотивов, навеянных сирийскими образцами. В конце VI века до н. э. до н. э. в Клузии создавали и самобытные погребальные рельефы, отчасти вдохновленные ионийскими и аттическими прообразами. Кроме того, здесь зародилась собственная школа керамики буккеро — толстостенной или «тяжелой», в отличие от тонкостенных церетанских сосудов сходной техники.

Клузийцы достигли вершины величия и могущества в конце VI века до н. э., при Ларсе Порсенне, чья гробница (пространно описанная Варроном⁷¹) была найдена неподалеку. Ларе Порсенна (его подлинное имя неизвестно; очевидно, и «Ларе» и «Порсенна» являются апеллятивами-титулами; лат. Porsenna, Porsena, Porsina) величался «царем Клузия и Вольсиний»; такое прозвание указывало на его власть над святилищем в Вольтумне, которое было религиозным средоточием этрусского союза.

Вольсинии (Volsinii, по-этрусски Велсу [velsu], ныне Боль-сена), Арреций (Arretium, современный Ареццо), Кортона (Cortona, по-этрусски Куртун) и Перузия (Perusia, нынешняя Перуджа), по-видимому, были основаны колонистами из Клу-зия, — хотя позднее, когда все эти города превратились в цветущие государства с независимым сельским хозяйством, каждое придумало себе пышные — впрочем, противоречивые — легенды, связывавшие их основание с героическим греческим прошлым⁷². Возможно, некоторые из этих колоний были выведены Ларсом Порсенной, который, должно быть, первым из этрусских правителей поощрил ввоз или производство гоплитского оружия и снаряжения (по греческим образцам): археологические данные свидетельствуют об их появлении в Этрурии начиная с VI века.

Вероятно, благодаря стараниям того же Ларса Порсенны влияние Клузия обрело небывалый размах: на севере оно простерлось за Апеннины, а на юге затронуло Кампанию и Лаций.

Уже в раннюю эпоху несколько этрусских городов-государств (трудно сказать, какие именно), а может быть, отдельные граждане или группы граждан — действовавшие либо по их распоряжению, либо самовольно, — навязали этим плодородным и богатым италийским областям свое господство в делах торговли, искусств и, наверное, в некоторых случаях — политики. На севере же с давних пор очагом деятельного этрусского обитания была Фельзина (лат. Felsina, впоследствии Бонония [Bononia], ныне Болонья), где еще с конца X века до н. э. существовала кучка деревень. Они благоденствовали за счет запасов железа, а также извлекали прибыль из связей с заальпийскими областями, жители которых обрабатывали бронзу, — вплоть до территории современной Словении.

В Фельзине этрусское влияние стало заметным еще до 700 г. до н. э., и окончательно возобладало к той поре, когда отдельные селения слились в город, затем предположительно переросший в независимое государство. Фельзина господствовала над долиной Рена (лат. Rhenus, совр. Рено), а подвластное ей поселение в Казалеккьо возвышалось над тем местом, где долина переходила в открытую равнину. В конце VI века до н. э. у дороги, уводившей отсюда в Этрурию, был создан еще один эмпорий в Мисс (Misa, Марцаботго): так было легче управлять потоком товаров, проходившим через апеннинские перевалы. Из других городов, где этруски играли важную роль, следует особо выделить Мантую, о смешанном народонаселении которой внятно сказано в Вергилиевой «Энеиде»⁷³. Все эти общины вели торговлю с двумя эмпориями на адриатическом побережье — Атрией и Спиной, выведенными этрусками сообща с греками (Глава VIII, раздел I).

И торговля и владычество этрусских городов-государств коснулись также земель, лежавших по ту сторону Тибра — естественной южной границы их страны.

В плодородной Кампании главным очагом этрусского влияния стала Капуя (лат. Capua; ее этрусское название римляне переиначили на латинский лад как Вольтурн (Volturnum); ныне это Санта-Мария-ди-Капуа-Ветере), занимавшая стратегически выгодное расположение — у переправы через реку Вольтурн. Этрусские имена в капуанских надписях указывают на возможное участие Вольсиний в торговых делах города или даже в его основании, — хотя совершенно очевидно, что Капуя сделалась самостоятельным государством. Недавние раскопки подтвердили и важность другого кампанского центра — Кал (по-латыни Cales [род. пад. Calium], Calentum, или Cale, совр. Кальви), где первый из известных этрусских правителей водворился, как установлено, примерно в 640–620 гг. до н. э. Еще южнее центр этрусской деятельности находился у Салернского залива (sinus Paestanus), во Фратте-ди-Салерно и Пицен-ции (лат. Picentia, совр. Понтеканьяно). Другой древний город, к востоку от Салерна (Salernum, совр. Салерно), по-видимому, обязан своим названием — Вольки, — под которым его знали римляне, посетителям или колонистам из Вульчи⁷⁴. Дионисий Галикарнасский упоминал об этрусках, живших «у Ионического залива» (в Атрии, Спине?), которые в 525/524 г. до н. э. вторглись в греческую Кампанию⁷⁵.

Чтобы сохранить как сухопутные, так и морские связи с Кампанией, этрускам понадобилось установить известную меру влияния и над территорией, разделявшей их земли, — то есть над Лацием. Собственно говоря, между культурами правящих сословий Этрурии и Лация в определенные периоды и в определенных краях было практически невозможно провести различия — за тем разве что исключением, что латины, в большинстве своем, и во времена этрусского владычества продолжали говорить на собственном, индоевропейском языке.

Такое же положение наблюдалось, например, и в Риме — который тем не менее подпал под власть этрусков на часть VII века до н. э. и почти на весь VI век до н. э. и изрядно пропитался этрусской культурой. Царь Тарквиний Древний (по принятой хронологии, 616–579 гг. до н. э.), по-видимо-му, происходил из Тарквиний, где поселился его отец — грек Демарат, бежавший по политическим соображениям из Коринфа⁷⁶. Он явно правил Римом в качестве независимого государства. Изгнание его сына или внука Тарквиния Гордого считается важнейшим историческим событием, ознаменовавшим рождение Римской республики (ок. 510/507 г. до н. э.), хотя не исключено, что и после этого над Римом непродолжительное время тяготело господство Вульчи и Клузия.

Однако и на протяжении республиканского периода Рима по-прежнему достигала греческая и этрусская керамика, наряду с прочими художественными влияниями — скорее всего, отчасти благодаря посредничеству этрусков (а быть может, еще и латинов и финикийцев), помимо прямых торговых связей. Так, при раскопках святилищ (восходящих примерно к 600–575 гг. до н. э., но перестроенных ок. 500 г. до н. э.) в Сант’О-мобоно, у Тибра, были найдены образцы эвбейской, питекус-ской, коринфской и кикладской керамики VIII века до н. э.⁷⁷. Терракотовые архитектурные детали этих храмов — посвященных (по крайней мере позже) Фортуне и Матери Матуте, — выполнены в восточногреческом стиле; вероятно, греческие художники, купцы и ремесленники селились вокруг городского речного порта. Кроме того, храм Дианы на Авентинском холме, возвышавшийся над пристанью и, по преданию, возведенный царем Сервием Туллием (ок. 578–535 гг. до н. э.), был, очевидно, построен под влиянием Массалии; внутри храма стояло (неизвестно, с какого времени) изваяние, весьма схожее со статуей Артемиды Эфесской, которую почитали мас-салийцы. Вдобавок, Геркулес Победитель (Hercules Victor), которого чтили на его древнейшем Большом алтаре (лат. Ага maxima) ниже северной оконечности Авентина, представлял собой италийский вариант греческого Геракла, покровителя купцов, чей культ мог просочиться сюда через латинский город Тибур (Tibur, ныне римское предместье Тиволи).

Есть веские основания предполагать, что после падения этрусской династии монархов в Риме, в течение первого десятилетия V века до н. э. был заимствован у греков — напрямую либо косвенно — ряд новых культов, на сей раз уже без этрусского участия. Так, рассказывали, что храм Цереры, Либера и Либеры (ок. 493 г. до н. э.) украшали греческие ваятели и живописцы — Дамофил и Горгас⁷⁸, — а сама божественная триада изображала вовсе не этрусскую троицу, а греческих богов — Деметру, Иакха и Кору. Среди прочих греческих богов, проникших в Рим, были Меркурий (Гермес — покровитель купцов, как и Геркулес; его культ был введен в срочном порядке в пору бесхлебья) и Сатурн (почитавшийся с непокрытой головой, как и греческий Крон). А Кастор и i Поллукс (Полидевк), чей культ, согласно традиции, был вве- j ден (с 484 г. до н. э.?) в знак благодарности за победу (ок. 496 г.) над латинами при Регилльском озере (Regillus lacus), — в надписи примерно той же эпохи из Лавиния (Lauinium) фигурируют под своим греческим названием — quroi (koaroi, то есть Ai6$ Kofipoi «Зевсовы сыновья»)⁷⁹.

Сходные связи с Грецией просматриваются и в других городах Лация. Вместе с тем в этих центрах, как и в Риме, еще долгое время сохранялось сильное влияние Этрурии. Из довольно большого числа таких городов можно назвать преж- 1 де всего Альбу-Лонгу, Ардею и Политорий (Politorium). А в Пренесте (Praeneste, совр. Палестрина), где к 700 г. до н. э. скопились огромные богатства, в последующем веке появи-,1 лись гробницы с заупокойной утварью, практически неотли- Я чимой по стилю от аналогичных находок из погребений в городах-государствах самой Этрурии.

Среди этрусских государств, расширявших торговые и культурные связи с этими и другими поселениями Лация, а I быть может, и выводившими там настоящие колонии, — ве- I дущую роль играл, по-видимому, Цере. По преданию, цере- 1 танский царь Мезенций (Mezentius) сделал латинов своими данниками⁸⁰; хотя не исключено, что и Ларе Порсенна, пра- 1 витель Клузия, — коль скоро он захватил Рим, — мог распространить свое господство и на другие города Лация.

Этрусские города-государства, каждое из которых представляло собой независимую державу, начали клониться к закату уже в конце VI века до н. э. После того, как Аристодем Кум-ский разбил этрусков, вторгшихся в Кампанию ок. 525/524 г. до н. э., сын Ларса Порсенны Аррунс (Arruns) был убит в Ариции (лат. Aricia, ныне Аричча) в сражении с союзом латинов и кампанских греков (ок. 505 г. до н. э.). А в V и IV веках до н. э. былые цитадели этрусского могущества стали гибнуть одна за другой⁸¹.