II. Австронезийские языки
Над папуасскими языками, прочно лежащими в основании Западной Меланезии, могучим сводом нависают австронезийские языки. Все они получили распространение в течение последних 5–7 тыс. лет. Сейчас их насчитывается от 700 до 800, и на них говорит чуть меньше 150 млн. человек, преобладающее большинство которых пользуется тремя сотнями языков и живет в Индонезии, на Филиппинах, на части территории Тайваня, на Малаккском полуострове, на юге Вьетнама и на Мадагаскаре. На остальных 400–500 языках говорит лишь около миллиона человек — океанийцев. Ареал распространения австронезийских языков ограничен о-вом Пасхи на востоке и Мадагаскаром на западе и занимает более половины окружности земного шара.
Важнейшие группы в рамках австронезийской семьи языков
В настоящее время невозможно построить полное и подробное генеалогическое древо австронезийских языков в целом, несмотря на то что генетические связи между языками отдельных ареалов прослеживаются достаточно четко. В рамках семьи австронезийских языков можно, видимо, выделить три важнейших подразделения. Первое — это языки Тайваня. Второе (в последнее время его стали называть восточноавстронезийским) — языки южной части о-ва Хальмахера и языки Океании (за исключением ряда языков Западной Микронезии). Третье (известное под названием западноавстронезийского) — языки Филиппин, большей части территории Индонезии, юга Вьетнама, Малаккского полуострова, о-ва Мадагаскар, о-ва Палау (Белау) и Марианских островов. Ныне лингвисты уже не считают, что западноавстронезийские языки образуют реальную группировку, восходящую к единому праязыку, так что это понятие надо воспринимать как преимущественно географическое. Тем не менее между большинством западноавстронезийских языков существуют тесные связи, что позволяет в общих чертах проследить их историю[54].
Восточноавстронезийские языки, образующие четкую группировку, представлены прежде всего большим объединением океанийских языков. В это объединение входят все языки Океании восточнее р. Мамберамо в индонезийской провинции Ириан-Джая. Кроме того, восточноавстронезийские языки есть в западной части провинции Ириан-Джая и на юге Хальмахеры. Возможно, к ним можно отнести и некоторые другие языки Молуккских островов. Наибольшие различия между отдельными восточноавстронезийскими языками наблюдаются в Восточной Индонезии и в Западной Меланезии (последняя вообще характеризуется чрезвычайно сложной языковой ситуацией).
Гипотетическое генеалогическое древо австронезийской семьи языков
Язык, который мы называем праавстронезийским, независимо от того, был это действительно один язык или несколько родственных, существовал 5–7 тыс. лет назад; такую датировку дает глоттохронология. Областью распространения праязыка была обширная территория, включавшая Тайвань, Филиппины, Восточную Индонезию, Новую Гвинею, архипелаг Бисмарка и Соломоновы острова. Локализовать праавстронезийский язык на территории материковой Юго-Восточной Азии скорее всего не удастся, поскольку на юге Китая, по-видимому, австронезийских языков нет, а языки Малаккского полуострова и юга Вьетнама— островного происхождения. Из большого числа островов, которые могли бы считаться прародиной австронезийцев, разные ученые выбирают разные географические точки. Наиболее противоречивым представляется нам взгляд И. Дайена, который, основываясь на лексико-статистических данных, высказывает предположение, что прародина австронезийцев находилась в Западной Меланезии [381; 382]. Эта точка зрения будет рассмотрена ниже; я ее не разделяю. В целом данные сравнительно-исторического языкознания позволяют говорить о том, что прародина австронезийцев находилась к западу от Меланезии [567, с. 366; 1477, с. 30–31]. Существуют несомненные свидетельства антропологического характера, которыми нельзя пренебрегать: большинство носителей австронезийских языков — монголоидного происхождения, что противоречит идее И. Дайена о меланезийской прародине, поскольку меланезийцы относятся к австралоидному типу. Конечно, проблема еще далека от разрешения, но есть немало оснований считать австронезийской прародиной Тайвань, о чем речь пойдет ниже. Как бы то ни было, местонахождение прародины не влияет на решение вопроса о последующих миграциях; основной поток носителей австронезийских языков, двинувшихся вглубь Индонезии и в Океанию, мог хлынуть из районов, расположенных к югу от Тайваня, и прежде всего с Филиппин и из Восточной Индонезии.
При изучении древней истории огромную роль играет реконструкция праавстронезийской лексики. Несомненно, носители австронезийских языков жили в области тропиков. Э. Поли и р. Грин считают, что их образ жизни характеризовался следующими чертами. Экономика носила смешанный характер, основываясь как на земледелии, так и на рыболовстве. Охота и культивирование плодовых деревьев играли вспомогательную роль. Древние австронезийцы выращивали таро, ямс, бананы, сахарный тростник, хлебное дерево, кокосовые пальмы, ароиды Cyrtosperma и Alocasia, саговые пальмы, возможно, рис; держали свиней, а может быть, также собак и кур, делали глиняную посуду. Эти люди собирали моллюсков и раковины, знали различные способы рыбной ловли: пользовались сетями, вершами, крючками, ядом Derris, а в море выходили на лодках с балансиром. Орудия они изготовляли из камня, дерева и раковин [1077, с. 36]. Предполагать, что праавстронезийцы знали металлы, вряд ли правомерно: термины, связанные с обработкой железа, распространены далеко не везде.
Значение такой реконструкции образа жизни людей, населявших какую-то область островной Юго-Восточной Азии примерно 5 тыс лет назад, несомненно. И все же остается вопрос: если на праавстронезийском языке говорили где-то в пределах островной Юго-Восточной Азии, то кто были предки — носители этого языка? Пусть реконструировать состояния, предшествующие праавстронезийскому, невозможно, но существовал же когда-то язык, который можно назвать ранним праавстронезийским[55]. Очевидно, есть только две логические возможности: этот «предавстронезийский» либо был, либо не был автохтонным языком островной Юго-Восточной Азии. Не исключено, что носители этого языка пришли на острова Юго-Восточной Азии с юга Китая или из Японии.
Гипотеза о расселении с юга Китая вытекает из исследований П. Бенедикта, высказавшего в 1942 г. предположение, что индонезийские языки находятся в отдаленном родстве с тайскими и с языками мелких этнических групп на юге Китая и на севере Вьетнама; эти языки П. Бенедикт назвал кадайскими [101]. По его мнению, тайские, кадайские и австронезийские языки могут быть объединены в австро-тайскую семью [102; 103]. Большинство лингвистов не разделяют эту точку зрения. Одной из самых серьезных проблем здесь является то, что современные тайские и кадайские языки — односложные и тоновые, тогда как австронезийские — многосложные и тонов не имеют. До сих пор существование австро-тайской семьи не получило доказательств, но все же, если II. Бенедикт прав, можно предполагать, что общие языки-предки названных современных языков существовали более 5 тыс. лет назад[56].
Может быть, носители языка-предка пришли из Японии. Здесь уже вступают в силу соображения археологического, а не лингвистического порядка. Они основаны на японских параллелях филиппинских и индонезийских орудий периода раннего голоцена, о которых говорилось выше. Хотя современный японский язык не обнаруживает явных генетических связей с австронезийскими языками, нельзя совершенно исключать возможность того, что на островах современной Японии существовал некогда и какой-то другой язык[57].
Западноавстронезийские языки. Самой обширной (с географической точки зрения) подгруппой западноавстронезийских языков является гесперонезийская. Состав ее не вызывает больших разногласий между лингвистами — за исключением разве что языков Тайваня, где языковая ситуация действительно очень сложна. Хотя на современном Тайване главный язык — китайский (в особенности это касается западной части острова), воцарился он там лишь в начале XVII в. Автохтонные австронезийские языки Тайваня подразделяются на три группы: атаяльскую (атаяльский и се(е)дик на севере острова), цоу (несколько языков в центральной части Тайваня) и пайванскую (несколько языков на востоке и юге острова). Многие авторы указывают на существенные отличия языков Тайваня, и прежде всего атаяльских, от других австронезийских языков [383; 385; 440]. Данные компаративистики и лексикостатистики позволяют предположить, что именно на Тайване находилась прародина австронезийцев, и если это действительно так, то атаяльские языки, стоящие особняком в классификации австронезийских языков, могут просто представлять собой группировку, которая первой отошла от прочих языков семьи. Пайванские языки и языки цоу также могли достаточно рано отойти от прочих австронезийских. Кроме того, существует вероятность того, что они — результат более поздних переселений гесперонезийцев на Тайвань. В главе VII проблемы прошлого Тайваня будут рассматриваться в свете археологических данных: этот остров, о котором мы знаем столь мало, представляет собой одну из важнейших вех в культурной истории островной Юго-Восточной Азии.
Восточноиндонезийские языки о-вов Нусатенггара, Молуккских и Сулавеси весьма различны. Возможно, область их распространения могла быть важным источником дальнейших миграций австронезийцев. Связи между отдельными языками указанных островов до сих пор неясны (на одном только Сулавеси выявлено около 40 языков); видимо, некоторые из этих языков, распространенные на севере (минахасское подразделение), очень близки филиппинским языкам. Языки о-ва Сулавеси, распространенные южнее, во многом сходны с гесперонезийскими, что и объясняет их положение в генеалогическом древе. В целом многообразие и соответственно значимость этой географической области несомненны и подтверждаются археологическими данными: уже в III тысячелетии до н. э. здесь жили люди, знавшие гончарство, изготавливавшие керамику и занимавшиеся земледелием.
Севернее, на Филиппинах, локализовано около 70 языков. Их классификация на основании лексико-статистических данных была проведена Д. Томасом и А. Хили [1362]. Временные рамки, установленные ими с помощью глоттохронологии, позволяют предположить, что австронезийские языки появились на Филиппинах относительно недавно. Степень сходства между ними выше, чем между языками Тайваня или Восточной Индонезии. Тем не менее нельзя утверждать, что Филиппины были заселены австронезийцами на тысячу лет позже, чем острова, непосредственно прилегающие к ним с севера и с юга. Скорее передвижения языков, происходившие на протяжении последних 3 тыс. лет, стерли прежние различия. Такое объяснение было выдвинуто Дж. Гройсом [567, с. 367]. Из этого, в частности, следует, что языковые различия надо искать прежде всего там, где есть на то исторические основания. Совершенно очевидно, что локализовать прародину австронезийцев очень трудно, и Тайвань может претендовать на роль прародины именно за неимением ничего более определенного.
Филиппинские языки, а также языки Западной Индонезии (о-вов Суматра, Ява, Мадура, Бали, Ломбок, Южного Калимантана) принадлежат к гесперонезийской подгруппе. Близкородственны им языки Малайзии (за исключением языков сенои и семанг, состоящих в отдаленном родстве с мон-кхмерскими языками), юга Вьетнама, востока Кампучии (тямские языки) и Мадагаскара. Все эти гесперонезийские языки близки друг другу, и можно полагать, что они разошлись в течение последних 3–5 тыс. лет. Малайский язык близок языкам Южной Суматры и западной части Калимантана; видимо, он вытеснил ряд мон-кхмерских языков в процессе своего распространения на материке. Тямский язык, по-видимому, сходен с малайским и языками юго-запада Калимантана. Д. Томас и А. Хили считают, что тямский праязык обособился примерно в 1300 г. до н. э. Археологические данные (см. главу VI) свидетельствуют о том, что тямы появились на юге Вьетнама самое позднее в 600 г. до н. э., а может быть, и раньше.
Что касается Южного Калимантана, то носители языка ма-аньян, несомненно, были первыми мигрантами на Мадагаскар. Это произошло в самом начале I тысячелетия н. э. В это время в Индонезию уже проникали индийские купцы; в мальгашском языке есть ряд санскритских заимствований, попавших в него через индонезийские источники, а не прямым путем. В связи с этим О. Даль предложил считать, что австронезийское заселение Мадагаскара произошло между самым началом нашей эры и 400 Г. Н. э. [308].
Крайне неопределенным в классификациях остается положение западноиндонезийского языка энгано, носители которого живут на небольшом островке к югу от Суматры. Исследование И. Дайена показало, что энгано не имеет тесных связей ни с одним из рассмотренных выше языков. Если это верно, то энгано может быть реликтом более ранней языковой ситуации в Западной Индонезии. Вследствие экспансии гесперонезийских языков за последние 3 тыс. лет прежнее положение коренным образом изменилось. Поэтому встает та же проблема, что и в связи с языковой ситуацией на Филиппинах. По-видимому, Индонезия тоже может считаться прародиной австронезийцев, хотя это и маловероятно[58].
Наконец следует упомянуть еще два западноавстронезийских языка, распространенных в Западной Микронезии: палау и чаморро (язык жителей Марианских островов). Они обнаруживают отдаленное сходство с филиппинскими языками и языками северо-восточной части Индонезии, от которых, видимо, далеко отошли за несколько тысячелетий относительной изоляции.
Восточноавстронезийские и океанийские языки. Группировка океанийских языков (всего их 400–500) включает языки Меланезии, Полинезии и Микронезии (за исключением палау, чаморро и, возможно, япского). Языки западной части провинции Ириан-Джая ранее не поддавались классификации, но не так давно Р. Власт включил их в более крупное объединение — группу восточноавстронезийских языков [136][59].
Гипотетическое генеалогическое древо океанийских языков
В Меланезии говорят более чем на 300 языках[60]. Эта область характеризуется наибольшей языковой дивергенцией и наиболее сложной языковой ситуацией, что порождает массу споров между специалистами. На островах Меланезии нередки диалектные цепи или сети диалектов, что затрудняет разграничение языков. Значительная лингвистическая дивергенция может быть следствием не только давнего разделения языков, но и длительного заимствования из папуасских языков, равно как и чрезвычайной социальной и политической раздробленности, которая привела к образованию локальных языковых групп и к билингвизму. Как будет показано ниже, И. Дайен без каких-либо коррективов воспринял языковую ситуацию в Меланезии и пришел вследствие этого к заключению, что прародина австронезийцев находилась именно здесь. Однако скорее всего в Меланезии была необычайно высокой скорость расхождения языков.
Поскольку океанийские языки четко выделяются среди других австронезийских фонетически и грамматически, можно предположить, что меланезийские языки сложились в основном в эпоху распада праокеанийского языка, на котором, видимо, говорили в районе Новой Гвинеи примерно в III тысячелетии до н. э.
В. Мильке считает, что носители праокеанийского долгое время сохраняли контакты с носителями языков — предков филиппинских, сулавесийских и восточноиндонезийских языков [982]; с исторической точки зрения это немаловажно. Но едва ли меланезийские языки развивались после распада праокеанийского в полной изоляции.
В 1943 г. А. Капелл выдвинул идею о более поздних последовательных миграциях в Западную Меланезию (в особенности на юго-восток Новой Гвинеи) жителей Калимантана, центральной части Сулавеси, а также Явы или Суматры. В период между 400 и 1200 гг. н. э., как считает А. Капелл, произошли три последовательные миграции [198].
В. Мильке вообще отвергает гипотезу А. Капелла [983], К. Кретьен полагает, что была всего одна миграция [251].
Не будем выяснять, кто из этих ученых прав; сейчас имеются надежные археологические данные, подтверждающие относительно поздние миграции из Индонезии в Меланезию. По всей вероятности, эти миграции оказали влияние на языковую ситуацию в Меланезии.
Некоторые лингвисты высказывали предположение, что папуасские языки Меланезии вследствие своего воздействия на соответствующие австронезийские также способствовали их расхождению [199; 201; 202; 293]. Хотя у этой теории, получившей название «теория пиджинизации», немало противников, доводы А. Капелла, показавшего, что австронезийские языки восточной пасти Новой Гвинеи и островов, входящих в состав современной провинции Папуа-Новой Гвинеи — Милн-Бей, переняли порядок слов папуасских языков, а многие из них — и подавляющее большинство папуасской лексики, кажутся весьма убедительными. Этим австронезийским языкам противопоставляются языки архипелага Бисмарка и Восточной Меланезии, испытавшие, естественно, меньшее влияние со стороны папуасских языков и сохранившие австронезийский порядок слов[61]. Похоже, что значительные расхождения между меланезийскими языками действительно отчасти обусловлены гетерогенностью папуасского субстрата и рядом последовательных австронезийских миграций из островной Юго-Восточной Азии. Одни лингвисты поддерживают эту точку зрения, а другие яростно опровергают ее, но истина лежит где-то посередине — так же как и во многих других вопросах древней истории Тихого океана.
На Новой Гвинее австронезийские языки существуют разрозненно на небольших участках северного и юго-восточного побережья. Отсутствие австронезийских языков на юго-западе и на островах Торресова пролива является убедительным доказательством того, что австронезийцы проникли в Меланезию через северное побережье Новой Гвинеи. За исключением языков восточно-океанийской группировки, которые будут описаны ниже, языки большей части Меланезии не поддаются какой-либо классификации, и поэтому их генеалогическое древо не представляет особого интереса. Распад праокеанийского языка, как установлено глоттохронологией, произошел примерно в III тысячелетии до н. э., а распад правосточноокеанийского — примерно во II тысячелетии до н. э. Небольшая группа родственных языков, локализованных на востоке Новой Гвинеи, по-видимому, восходит к праязыку такой же временной глубины, что и правосточноокеанийский, хотя связи между восточноокеанийскими и восточноновогвинейскимн языками весьма слабы.
Существование восточноокеанийской группировки, представляющей несомненный интерес, доказано работами Дж. Грейса, Б. Биггза, И. Дайена и Э. Поли [566; 122; 382; 1074]. Э. Поли включает в эту группировку 30 языков (все полинезийские языки он рассматривает как единый язык): 1) несколько языков, распространенных на юго-востоке Соломоновых островов: на о-вах Сан-та-Исабель, Флорида, Гуадалканал, Сан-Кристобаль, Малаита; 2) языки о-вов Банкс; 3) несколько языков в центре и на севере Новых Гебрид; 4) фиджийский, делящийся на две крупные диалектные цепи; 5) полинезийские языки, составляющие закрытую и весьма однородную группу и состоящие в тесном родстве с фиджийским.
Первоначальный распад правосточноокеанийской языковой общности произошел на юго-востоке области, охватывающей Соломоновы острова, Новые Гебриды, о-ва Банкс, примерно во II тысячелетии до н. э. Ни одному из названных районов пока нельзя отдать предпочтение. Фиджийский и тонганский языки разделились, по-видимому, около 1500 г. до н. э., что хорошо согласуется с археологическими данными (см. главу VIII). Возможно, к восточноокеанийским следует отнести еще один язык, стоящий особняком, — ротуманский, носители которого живут на маленьком острове Ротума, расположенном к северу от Фиджи[62]. Попытки дополнить данный список другими меланезийскими языками пока не увенчались успехом. Дж. Грейс считает, что языки основной части Микронезии (Nuclear Micronesia), т. е. языки Каролинских, Маршалловых островов и о-вов Гилберта, близкородственны языкам Новых Гебрид [567, с. 367], но Э. Поли не считает возможным включать их в состав восточноокеанийской группировки [1074, с. 135].
Фиджийский, дробящийся на две диалектные цепи, — самый близкий меланезийский «родственник» полинезийских языков[63]. Примерно в 1500 г. до н. э. язык (цепь диалектов) — предок фиджийского и полинезийских — был локализован где-то на о-вах Фиджи, а вскоре после указанного времени произошли первые миграции в Полинезию, целью которых было, по-видимому, освоение о-вов Тонга. Незадолго до начала новой эры на Фиджи стали складываться две отдельные диалектные цепи — соответственно западные и восточные фиджийские диалекты. В настоящее время совпадения основного словарного фонда между двумя цепями составляют 58–68 % [1073, с. 313; 1078]. Даже в рамках одной диалектной цепи носители территориально удаленных диалектов могут практически не понимать друг друга. Для больших островов Меланезии такая картина вообще очень характерна[64]. В ситуации, сложившейся на Фиджи, естественным барьером в общении между носителями разных диалектов стали высокие горы, протянувшиеся с севера на юг главного острова всей группы — Вити-Леву. Это и явилось важнейшим фактором в образовании диалектных цепей. Цепь западнофиджийских диалектов включает диалект о-вов Ясава, диалекты западной части о-ва Вити-Леву и, возможно, западной части о-ва Кандаву. К восточнофиджийским относятся диалекты восточной части о-ва Кандаву, восточной части о-ва Вити-Леву, о-ва Вануа-Леву и о-вов Лау. В прибрежных районах Вити-Леву различие между двумя диалектными цепями очевидно, но тем не менее отмечаются и переходные формы, т. е. здесь существуют скорее полюсы континуума, чем отдельные самостоятельные языковые единства.
Языки Полинезии. Полинезийские острова невелики, все они были заселены относительно недавно — позже, чем острова Меланезии, поэтому диалектные цепи отсутствуют. Полинезия — это область высокой языковой однородности, с четко выделяемыми языками, чрезвычайно удобными как материал для сравнительного анализа. Классификация полинезийских языков разработана С. Элбертом, К. Эмори, И. Дайеном, Э. Поли и Р. Грином [394; 416; 382; 1071; 579].
Выше уже говорилось, что язык — предок фиджийского и полинезийских был локализован на Фиджи около 1500 г. до н. э. Видимо, приблизительно в 1300 г. до н. э. единый язык, который Принято называть ранним праполинезийским, уже имел хождение в самой Полинезии, судя по всему — на островах Тонга.
К началу I тысячелетия до н. э. носители этого языка могли переселиться с Тонга на Самоа; затем в течение нескольких столетий эти полинезийские колонии поддерживали взаимные контакты но никак не общались с фиджийцами и другими меланезийцами Период изоляции, предшествовавший дальнейшему продвижению на восток, мог длиться 500—1000 лет. Именно за это время в древних полинезийских языках появился ряд инноваций, которые теперь столь четко характеризуют современные полинезийские языки и позволяют легко выделять их среди других языков Океании. Современные полинезийские языки представлены 16 языками «полинезийского треугольника» и 14 языками так называемое Внешней Полинезии.
Прежде чем перейти к подробному рассмотрению семьи[65] полинезийских языков, остановимся на некоторых праполинезийских реконструкциях, которые позволяют судить об образе жизни ранних полинезийцев. Праполинезийский — это язык, на котором говорили люди, составившие первый миграционный поток, исходной точкой которого была локализация раннего праполинезийского языка. Как будет показано ниже, праполинезийский с достаточной степенью вероятности может быть локализован на Тонга около I тысячелетия до н. э., т. е. непосредственно перед первым заселением Самоа. В настоящее время реконструировано около 2 тыс. слов праполинезийского словаря [1422; 1076]. Несомненно, носители праполинезийского жили на вулканическом острове, окруженном коралловым рифом. Они держали собак, свиней, домашнюю птицу, выращивали хлебное дерево, бананы, кокосовые пальмы, таро, бумажную шелковицу (Brussonetia papyrifera), из луба которой изготавливали тапу. Эти люди были искусными рыболовами, плавали на лодках с балансиром, пользовались луком со стрелами, пращой и копьем, возможно, умели строить укрепления. Они ставили свои дома и святилища на земляных насыпях и каменных платформах, но еще не жили поселками. Это лишь несколько фактов, явствующих из реконструированной праполинезийской лексики, которая позволяет также судить о географической среде, характере земледелия, навигационных и метеорологических, астрономических и бытовых знаниях древних полинезийцев.
Генеалогическое древо полинезийских языков свидетельствует о том, что ранее всего были заселены о-ва Тонга; именно с них шла затем колонизация Самоа и изолированного острова Ниуэ (последний, согласно глоттохронологическим оценкам, заселен в начале I тысячелетия н. э.)[66]. К этому времени праполинезийский распался на две дочерние ветви — тонгическую и центрально-полинезийскую[67]. Развитие последней началось на Самоа, заселенном как раз в этот период. Дальнейшие миграции полинезийцев с Самоа положили начало развитию языков самоическо-внешней подгруппы, включающей, по-видимому, языки всех полинезийских анклавов в Микронезии и Меланезии (см. о них ниже).
Заселение Восточной Полинезии относится к I тысячелетию н. э. Носители правосточнополинезийского существовали изолированно в течение нескольких столетий на одной компактной территории — за это время, по-видимому, и произошли многие существенные изменения, характерные для языков Восточной Полинезии. Локализовать правосточнополинезийский с уверенностью пока не удается; по-видимому, он бытовал на Маркизских островах или на о-вах Общества. Э. Поли отмечает, что наличие в маркизском языке двух четко разграниченных диалектов может быть свидетельством относительно давнего заселения островов [1073, с. 311]; согласно археологическим данным, Маркизы обитаемы около 2 тыс. лет. Вместе с тем Маркизы, как указывает Б. Биггз, географически слишком изолированы, чтобы быть колыбелью правосточнополинезийского [125]. Еще одна проблема связана с названием жемчужницы (Pinctada margaritifera). Э. Поли и Р. Грин реконструируют это название в праполинезийском, но не в правосточнополинезийском [1076, с. 22–23]. Следовательно, первые жители Восточной Полинезии населяли остров, у берегов которого не было жемчужниц; в таком случае придется исключать из списка «претендентов» о-ва Общества и Маркизские и остановиться на о-ве Пасхи, где жемчужницы действительно неизвестны. Вряд ли, однако, столь удаленная географически точка Океании могла быть центром формирования правосточнополинезийского; скорее всего праполинезийское название жемчужницы было утрачено на раннем этапе развития языков Восточной Полинезии.
Несмотря на все спорные моменты, Маркизские острова пока можно считать наиболее вероятной прародиной восточнополинезийских языков. Полагают, что первая волна переселенцев направилась оттуда на о-в Пасхи. Данные глоттохронологии и археологии показывают, что этот остров был заселен до 500 г. н. э., т. е. удивительно рано, если учесть его географическую удаленность. Около 700 г. н. э. (а может быть, и несколько раньше) восточнополинезийские языки разбились на две группы — маркизские и таитические; в это же время были заселены о-ва Общества. Острова Мангарева и Гавайские, по мнению Р. Грина, были заселены носителями маркизских языков (диалектов) [579, с. 24], но это утверждение вызывает некоторые сомнения. Основания для выделения группировки таитических языков более серьезны; сюда входят языки о-вов Общества, Кука (за исключением языка пукапука), Тубуаи, Туамоту и язык маори (Новая Зеландия)[68]. Все эти острова были заселены к концу I тысячелетия н. э. Р. Грин предполагает также, что Гавайские острова были вторично заселены (после первого миграционного потока с Маркизских островов) жителями о-вов Общества; кроме того, по его мнению, язык маори и язык мориори[69] (о-ва Чатем), Ходящие в таитическую группировку, испытали и маркизское влияние.
Есть все основания считать, что полинезийские языки восходят к одному праязыку (праполинезийскому) и что они практически не испытали никакого внешнего влияния — ни из Океании, ни из Америки. Нет нужды объяснять, сколь интересна для науки такая полная и длительная изоляция группы языков. Существенно также, что глоттохронологическое датирование дает результаты, которые совпадают с данными археологии, и в этом отношении Полинезия оказывается прекрасной лабораторией: здесь можно оценить различные методы (ведь в областях, более сложных в языковом отношении, лингвисты склонны подвергать сомнению и глоттохронологические данные). То, что в Полинезии глоттохронология «работает», не доказывает, конечно, ее применимости в других ареалах, где ситуация усложнена большим числом межъязыковых заимствований. Даже в Полинезии языки ряда мелких островов претерпели, по мнению Э. Поли, слишком быстрые изменения (это, правда, не повлияло существенным образом на общее адекватное соотношение между глоттохронологическими и археологическими датировками) [1074, с. 354].
Внешняя Полинезия. Жители 19 островов Внешней Полинезии, не связанных непосредственно друг с другом, говорят на 14 полинезийских языках. Большинство островов Внешней Полинезии невелики, лежат они к востоку от крупных островов, входящих в Соломоновы острова, архипелаги Новые Гебриды и Новая Каледония. Эти полинезийские языки практически не повлияли на меланезийские языки, существующие на соседних крупных островах; только на Новой Каледонии [726] отмечены полинезийские заимствования (вероятно, из языка западном части о-ва Увеа), восходящие к доколониальному времени. Веч языки Внешней Полинезии включаются, по современной классификации, в самоическо-внешнюю группировку центральнополинезийских языков — вместе с языками западной части «полинезийского треугольника» (самоанским, тувалу, токелау, восточноувеанским, восточнофутунанским и пукапука).
Включение языков Внешней Полинезии в самоическую группировку подразумевает, что эти языки сложились в результате заселения соответствующих островов переселенцами из Западном Полинезии, двигавшимися «назад». Ранее многие ученые считали, что острова Внешней Полинезии были заселены в самом начал с основного продвижения полинезийцев на восток, но лингвистические исследования последнего времени не подтверждают этой гипотезы.
Основываясь только на языковых данных, Э. Поли выделяет три подгруппы языков Внешней Полинезии: 1) нукуоро и капингамаранги (на севере Внешней Полинезии); 2) сиккиана, такуу, луангиуа (Онтонг-Джава), распространенные к северу от Соломоновых островов; 3) мелефила, западнофутунанский и анива (Новые Гебриды) [1072]. В более поздней работе он гипотетически объединяет первую и вторую группы и добавляет к ним языки о-вов Нанумеа и Ваитупу из группы о-вов Тувалу (1073, с. 36). Остальные языки он не включает в группы. По мнению Р. Грина, в третью группу входят также все языки более южных островов: анута, тикопиа, западнофутуанский, западноувеанский, маэ, меле-фила, реннельский (о-ва Реннелл и Беллона) [590].
Полинезийские анклавы в Меланезии и Микронезии
Д. Байярд сопоставил эти языки, использовав 200-словный список М. Свадеша, дополненный 22 терминами родства и 58 отраслевыми терминами [68]. Таким образом, результаты его основаны на более обширных данных. Если исключить то немногое, что опровергается недавними исследованиями Э. Поли и Р. Грина, они сводятся к следующему.
1. Большинство островов Внешней Полинезии заселено в результате нескольких последовательных миграций; некоторые острова Внешней Полинезии находились в постоянном контакте друг с другом.
2. Хронологически — заселение Внешней Полинезии шло, вероятно, в таком порядке: а) о-вов Хорн — с Самоа; о-вов Тувалу — с Самоа и с о-вов Хорн; б) о-ва Тикопиа — с о-вов Хорн и/или с о-вов Тувалу, атолла Нукуро — пока неизвестно откуда; в) полинезийских анклавов на севере Соломоновых островов — вероятно с о-вов Тувалу; г) большинства островов юга Внешней Полинезии — с о-вов Хорн (прямым или косвенным путем).
С. Элберт считает, что Миграции с о-вов Хорн (точнее, из восточной части о-ва Футуна) сыграли большую роль в заселении островов юга Внешней Полинезии, а также о-вов Реннелл и Белтона [395]. Д. Байярд полагает, что восточная часть о-ва Футуна была заселена около 2 тыс. лет назад, а большинство остронос Внешней Полинезии — в конце I тысячелетия н. э. Кроме тою эти и другие исследования позволяют предполагать, что заселенно островов на севере Внешней Полинезии шло с о-вов Тувалу. Источник заселения о-вов Пилени и Таумако (в центральной части Внешней Полинезии) остается неизвестным. Необходимо дальнейшее изучение языков этой области; пока мы можем лини, утверждать, что заселение шло, вероятнее всего, с о-вов Тувалу и Хорн, а не прямо с Самоа[70].
Языки основной части Микронезии. В основной части Микронезии (под которой понимается Микронезия без о-вов Палау и Марианских) локализованы языки, более далекие друг от друга, чем полинезийские. По грамматическому строю они близки к меланезийским. Как уже говорилось, Дж. Грейс указал на их сходство с языками Новых Гебрид, о-вов Банкс и возможную связь, с восточноокеанийскими языками [565; 567]; правда, характер этой связи пока неясен. Б. Бендер выделяет в Микронезии 13 языков, из них 8 центральномикропезийских (улити, Каролинский и трукский, образующие так называемую «трукскую цепь», или трукский континуум, пауру, понапе, косраэ (кусаие), маршалльский, кирибати) и 5 периферийных (чаморро и палау, относящиеся к западноавстронезийским языкам, япский и два полинезийских — нукуоро и капингамаранги) [100].
Хотя Б. Бендер не включает япский в число языков из основной части Микронезии, внешние связи этого языка неясны. По мнению И. Дайена, япский составляет отдельную ветвь австронезийской семьи и занимает в ней такое же место, как атаяльский и энгано. Через Каролинские острова — от о-ва Тоби до о-ва Трук — протянулась непрерывная цепь языков и диалектов трукского континуума. В этой цепи нет ни одной пары диалектов, в которой процент совпадающей лексики был бы менее 70. Б. Бендер делит эту цепь на западную диалектную группу (улити), центральную каролинскую группу и восточную группу, сконцентрированную вокруг о-ва Трук, в которой отмечаются наибольшие расхождения между диалектами. К востоку от этой цени локализованы понапе, косраэ, маршалльский, кирибати и изолированный науру. В кирибати очевидны заимствования из полинезийских языков, проникшие, по-видимому, через о-ва Тувалу.
Лексико-статистические данные позволяют предположить, что працентральномикронезийский (предок языков основной части Микронезии) был локализован к востоку от Каролинских островов. По данным глоттохронологии, он может быть отнесен к I тысячелетию до н. э. или еще более раннему времени. Но почти полное отсутствие археологических данных не позволяет сопоставить датировки, полученные разными методами, как в случае с полинезийскими языками[71].
Лингвистика против антропологии. Австронезийские языки Меланезии, Полинезии и основной части Микронезии объединяются в лингвистической классификации в единую группировку океанийских языков, восходящих к единому праязыку. Антропологи же считают, что носители всех этих языков не восходят к одному народу. Иначе говоря, полинезийский и микронезийский типы сложились не в Меланезии, хотя там и возник праязык нынешних полинезийцев и микронезийцев.
С. Вурм высказал предположение, что первые австронезийцы в Меланезии были относительно светлокожими (такими, как нынешние полинезийцы и микронезийцы), а более темнокожие меланезийцы продвинулись на восток вплоть до Фиджи позже, возможно после того, как они переняли у насельников Западной Меланезии искусство мореплавания [1477]. Недавние археологические изыскания показывают, что Вурм скорее всего ошибается м что меланезийцы успели достичь Новых Гебрид к тому времени, когда предки полинезийцев и народов основной части Микронезии попали в Океанию (более подробно об этом см. в главе VIII).
Квалифицируя полинезийские и центральномикронезийские языки как океанийские, лингвисты должны исходить из того, что они имеют именно океанийское происхождение. Однако ряд ученых отмечают, что эти языки связаны не только с языками Меланезии, но и с языками островной Юго-Восточной Азии [784; 382]. Возможно, полинезийские и центральномикронезийские языки испытали на раннем этапе своего развития сильное влияние как других океанийских, так и западноавстронезийских языков; ныне же, естественно, «океанийское начало» в них наиболее очевидно. Это наблюдение позволяет в значительной мере примирить данные лингвистики и антропологии. Можно полагать, что далекий источник и языков, и антропологических типов, существующих в Полинезии и центральной части Микронезии, — островная Юго-Восточная Азия.
Лексико-статистическая классификация австронезийских языков. Основательная лексико-статистическая классификация австронезийских языков была предложена И. Дайеном в 1965 г. [382]. Многие заключения Дайена расходятся с выводами других лингвистов. Работа основана на попарном сближении 245 языков (с применением 196-словного базового списка). При помощи ЭВМ было обработано 7 млн. пословных сопоставлений. Основные заключения Дайена таковы: 1) носители праавстронезийского языка жили в Западной Меланезии (на Новой Гвинее, в архипелаге Бисмарка и на Соломоновых островах); 2) нет оснований постулировать для австронезийских языков четкое, диахронически мотивированное разделение на западные и восточные; 3) никак нельзя локализовать праавстронезийский на территории материковой или островной Юго-Восточной Азии (за исключением Тайваня или Молуккских островов).
По классификации И. Дайена, австронезийские языки делятся на 40 ветвей, 34 из которых относятся к Меланезии — области Необыкновенного языкового разнообразия. Четыре языка — япский, науру, энгано и атаяльский — образуют отдельные ветви.
Хотя каролинский тоже образует отдельную ветвь, но есть все основания включать его в геонезийскую группировку. Объединение, которое Дайен называет малайско-полинезийским, включает 129 языков, огромной дугой огибающих языки Меланезии — от островной Юго-Восточной Азии до Микронезии д Полинезии.
В малайско-полинезийское объединение входит 6 больших языковых группировок: геонезийская (совпадающая, за небольшими исключениями, с уже упоминавшейся восточноокеанийской), палау, чаморро, тайваньские (за исключением агаяльского), молуккская и гесперонезийская (языки Сулавеси, Филиппин, Западной Индонезии и Мадагаскара)[72].
И. Дайен отмечает существенные расхождения между языками Восточной Индонезии и Ириан-Джая; но в соответствии с его же гипотезой о том, что область наибольших языковых расхождений является прародиной языковой семьи, признать такой прародиной можно Меланезию. Однако, как уже говорилось, меланезийские языки претерпели чрезвычайно быстрые позднейшие изменения, поэтому вряд ли именно Меланезия могла быть прародиной австронезийских языков.
Как бы то ни было, несомненный интерес представляют следующие выводы И. Дайена: 1) прародина австронезийских языков может быть локализована в Западной Меланезии, в районе архипелага Бисмарка; 2) первое продвижение австронезийцев в Океании шло в направлении Северной и Восточной Новой Гвинеи, Новой Каледонии, о-вов Луайоте и Новых Гебрид; 3) язык — предок малайско-полинезийских языков был распространен на Новых Гебридах или на Новой Британии; новые Гебриды — наиболее вероятная прародина геонезийских языков; 4) носители малайско-полинезийских языков, по-видимому, двигались из Меланезии в Индонезию двумя отдельными потоками: а) через Восточную Индонезию, б) через Палау или Гуам на север Сулавеси, на Калимантан и на юг Минданао; Тайвань, вероятно, был заселен через Филиппины, а Западная Индонезия и районы распространения тямских языков — через Калимантан.
В 1964 г. Дж. Мердок, использовав выводы И. Дайена, выдвинул довольно сомнительную гипотезу о культурном прошлом австронезийцев. Ее суть сводится к тому, что до появления в Индонезии австронезийцев, прибывших из Меланезии, территория Индонезии была заселена негритосами, не знавшими земледелия и говорившими на мон-кхмерских или родственных им языках; первыми из Меланезии прибыли торговцы-мореплаватели, также не занимавшиеся земледелием; земледельческие навыки были привнесены в Индонезию азиатскими мигрантами монголоидного типа, которые стали затем говорить на малайско-полинезийских языках и существенным образом повлияли на фенотип жителей островной Юго-Восточной Азии. Гипотеза Дж. Мердока не согласуется с известными фактами, и мы не будем подробно разбирать ее здесь.
Нам осталось рассмотреть еще один вопрос — об абсолютном преобладании австронезийских языков в Индонезии.
На побережьях Новой Гвинеи австронезийцам удалось буквально «зацепиться», повиснув на самом краю. Основные успехи в колонизации нынешней Меланезии были связаны с островами, которые до этого, по-видимому, были необитаемыми. Что касается Индонезии, то австронезийские языки с временной глубиной, вероятно, от 3 до 5 тыс. лет распространены повсеместно, за исключением крайних восточных островов, которые соседствуют с Меланезией. Даже негритосы Филиппин говорят на австронезийских языках. Поэтому утверждение о том, что австронезийцы полностью овладели всей островной Юго-Восточной Азией, абсолютно верно. Здесь мы не будем останавливаться на том, как и почему это произошло. Ответ на этот вопрос читатель найдет в следующих главах.