Откуда пришли полинезийцы?

Полинезийцы, заброшенные в неведомые края, дали пищу для непомерно разросшихся теоретизирований об их происхождении. На протяжении двухсот с лишним лет выдвигались многочисленные, путаные, противоречивые теории самого различного уровня — от научных до шарлатанских и даже безумных. Так как большинство этих теорий было недавно рассмотрено Э. Хауэрдом [749], я не стану утомлять читателя излишними подробностями, а остановлюсь на некоторых интересных моментах и одном поучительном выводе. Последний заключается в том, что, пока в 50-е годы (с некоторым запозданием) не приступили к делу археологи, решение вопроса о происхождении полинезийцев не сдвинулось с мертвой точки. Более чем столетниё споры, основанные на ошибочных представлениях и случайных, поверхностных этнографических сведениях, привели к нулевому, в сущности, результату. Когда в 1947 г. на сцене появился «Кон-Тики», положение в полинезийской этнологии было гораздо более запутанным, чем в 1847 г.

В конце XVIII столетия — в золотом веке полинезийских исследований — преобладало мнение, что полинезийцы пришли с запада и были родственны народам Микронезии, Индонезии, Филиппин и Мадагаскара, т. е. тем народам, которых мы теперь объединяем как носителей австронезийских языков [75, ч. 1, с. 372; ч. 2, с. 37; 286, ч. 2, с. 256–257; 1462]. Серьезных отступлений от этой точки зрения за долгие годы было немного, и не случайно в конце концов она оказалась правильной. У первых исследователей не было предубеждений, и они имели счастье видеть Южные моря во всей их первозданности до губительного воздействия колониализма.

Миссионеры в начале XIX в. в целом были согласны с путешественниками, но они. высказали ряд ошибочных положений; эти ошибки, вроде бы незначительные, сбили с толку позднейших исследователей. Дж. Уильямс допускал юго-восточноазиатское происхождение полинезийцев, но считал, что надо учитывать и некоторое индийское влияние, хотя и не объяснял, имеет он в виду саму Индию или Индонезию [1458, гл. 29]. У. Эллис, допуская, что и полинезийцы, и американские индейцы пришли из Азии, полагал, что первые пересекли Берингов пролив, а затем благодаря благоприятным ветрам и течениям отправились назад от берегов Америки и заселили Полинезию через Гавайи. Подчеркивая трудности плаваний в Тропической Полинезии с запада на восток, У. Эллис предвосхитил некоторые теории Т. Хейердала.

В идеях, опубликованных до 1850 г., можно обнаружить истоки почти всех хорошо известных теорий последующих лет. В 1837 г. появилась, как уже говорилось, даже теория о затонувшем континенте [749, с. 49], но, на мой взгляд, этот год был более замечателен тем, что в состав американской научной экспедиции, работавшей весьма систематически в Полинезии в 1838–1842 гг., был включен двадцатилетний Г. Хейл. Отчет Хейла, опубликованный в 1846 г. [634], является одним из высших достижений океанистики XIX в.

Исходя из лингвистических данных, Г. Хейл поместил полинезийскую прародину на Молукках, в частности на о-ве Буру. Отсюда полинезийцы заселили Фиджи, а с Фиджи меланезийцы вытеснили их на Самоа и Тонга. Около 3 тыс. лет назад люди двинулись с о-вов Самоа на Новую Зеландию и о-ва Общества. Чуть позже произошло переселение с Тонга на Маркизские острова, а еще примерно 1500 лет назад маркизцы заселили Гавайи. На о-в Раротонга люди пришли с Самоа и о-вов Общества, на о-ва Мангарева и Рапа — с о-ва Раротонга. Г. Хейл согласился с позднейшим мнением Кука о том, что острова Южных морей заселялись в результате дрейфовых плаваний, но подчеркнул значение периодических западных ветров, чего не сделал У. Эллис. Конечно, сейчас ясно, что некоторые предположения Хейла о миграциях были ошибочными, а некоторые традиционные датировки неверными. Но как системная реконструкция его работа превосходит труды многих последующих исследователей.

Во второй половине XIX в. изучение происхождения полинезийцев велось замедленными темпами. В печати появлялись разные точки зрения, включая и такую, которая выводила полинезийцев из общества, якобы развившегося на Новой Зеландии [749, с. 53–54]. Постепенно ученые стали все больше внимания уделять преданиям самих полинезийцев. В конце XIX в. было общепризнанным, что полинезийцы — вымирающая раса. И это неудивительно, так как их число резко сократилось после прихода европейцев. На этом фоне возник болезненный романтизм, соседствующий с существенными разногласиями среди ученых.

Несомненно, что ко времени появления европейцев полинезийцы еще хранили предания о своем происхождении. Но, к сожалению, никто их систематически не записывал — путешественники приезжали ненадолго и полинезийских языков не знали. Когда в середине XIX в. начался серьезный сбор фольклора, в нем уже было множество позднейших наслоений, причем не только мотивы из Библии [57], но и сведения, полученные от самих полинезийцев, которые в это время совершали дальние плавания. Достаточно просмотреть журналы Дж. Кука, чтобы убедиться, как радостно встречали в 1769 г. на Новой Зеландии Тупаиа с о-ва Раиатеа, который умел рассказывать о своих путешествиях. Об одном случае такого наслоения уже говорилось выше. В первые годы после появления европейцев новые географические названия среди полинезийцев распространялись подобно пожару. Дело в том, что задолго до 1800 г. полинезийцы стали служить матросами на европейских кораблях, а отдельные европейцы селились на побережье островов. Лавина новых сведений существенно изменила не только географические представления, но и весь строй полинезийских преданий. Когда в конце XIX в. началось серьезное изучение полинезийского фольклора, сами полинезийцы уже не знали, что в нем было доевропейского, а что нет. Гавайское общество, которое описывал У. Эллис в 1830 г., ушло от доисторических предков гораздо дальше, чем представлял исследователь [795].

Фольклор полинезийцев — слишком обширная тема, чтобы всесторонне представить ее в книге, посвященной в первую очередь археологии (о фольклоре и генеалогиях см. подробно [164; 1335; 907; 1099; 1145; 1149; 1339; 57; 98]). Чтобы не прослыть безнадежным пессимистом, замечу, что многие предания, особенно содержащие генеалогические сведения, могут иметь значительную историческую ценность. Примеры, подтвержденные археологическим материалом, будут приведены ниже. Я убежден, что фольклор вообще нельзя считать правдивым или лживым, сама его природа и общественные функции таковы, что он никогда не давал правдоподобного представления о полинезийской доистории, не стоит этого ожидать и в дальнейшем. Интересные случаи преувеличения выявил Дж. Стер [1334], изучивший устные предания на о-вах Самоа и Раротонга.

Особого внимания заслуживают работы двух серьезных фольклористов — С. Перси Смита и А. Форнандера, работавших в последней четверти XIX в. Форнандер считал полинезийцев белыми кавказоидами (ариями, по терминологии того времени), на которых большое влияние оказала месопотамская цивилизация и которые в Южной Индии смешались с дравидами [466]. Они двинулись в Индонезию, но были вытеснены оттуда с наступлением индийской цивилизации в I–II вв. н. э. Тогда они переселились на Фиджи и в Полинезию, где к 600 г. н. э. обжили Гавайи и другие острова. Некритическое в целом использование топонимов и полинезийский фольклор, искаженный влиянием библейского учения (о чем Форнандеру было неизвестно), увлекли его далеко в сторону от здравой основы, заложенной Г. Хейлом.

Как уже говорилось, С. Перси Смит впервые опубликовал «Гаваики» в 1895–1896 гг., но и позже несколько раз повторял свои идеи [1287; 1289]. Он ближе, чем А. Форнандер, подошел к истине, используя в основном фольклор о-ва Раротонга (Форнандер большую часть информации собрал на Гавайях). Перси Смит возводил полинезийцев к кавказоидному населению Индии, которое переместилось в Индонезию около 400 г. до н. э. Приблизительно в 50 г. н. э. полинезийский легендарный герой Мауи отправился изучать Полинезию, а около 450 г. н. э. через Фиджи были заселены о-ва Тонга и Самоа. Позднее другая волна полинезийцев (Перси Смит назвал их маори-раротонганцы) отправилась с Фиджи через Самоа и в 650–900 гг. заселила остальную Полинезию. Эта вторая волна принесла с собой рабов-негроидов из Индонезии и Меланезии, которых Перси Смит отождествил с манахуне Таити и Гавайев. И Перси Смит, и Форнандер указывали еще на один этап активного мореходства, уже внутри Полинезии, — XIII–XIV вв. Это, видимо, соответствует действительности, судя по фольклорным и археологическим данным, полученным в Центральной Полинезии. В самом деле, используя данные генеалогии для хронологических подсчетов, Смит представил историю Центральной и Восточной Полинезии приблизительно так, как она пишется в свете современных знаний, хотя и отстаивал миф о предках-кавказоидах из Индии (идею о месопотамском и индийском происхождении полинезийцев разделял также Э. Бест [111]).

На мой взгляд, Хейл и Перси Смит внесли наибольший вклад в изучение Полинезии в XIX в., хотя я и подверг последнего некоторой критике в разделе о морских плаваниях. Перси Смит и его предшественники, видимо, не расходились в том, что Полинезия была заселена одной группой народов, а именно полинезийцами, хотя Перси Смит и предпринял попытку расчленить их на два потока. Однако в первой половине XX в. многие его последователи своими теориями этнических и расовых волн внесли в изучение полинезийской истории хаос.

Началось это в 1895 г., когда, основываясь на лингвистических данных, Дж. Фрэзер предположил, что впервые Полинезию заселили две черные расы из Индии, а позже также из Индии пришли кавказоидные полинезийцы [483]. С первыми Фрэзер связывал возведение каменных сооружений на о-вах Понапе и Пасхи на том основании, что «повсюду — в Индии, Вавилонии, Египте — черные расы проявляли любовь к гигантской архитектуре». Такие теории не были необычными для того времени, но на смену им пришли еще более нелепые. В 1907 г. Дж. Макмиллан Браун выдвинул одну из самых странных теорий, основанную на домыслах, предубеждениях, путаных рассуждениях и ошибках [158; 159; 160]. Он был уверен, что Полинезию первоначально заселили кавказоидные народы, говорившие на архаических арийских языках и пришедшие в ледниковый период из Японии на о-в Пасхи по сухопутной перемычке. Затем до VI в. до н. э. из Северной Азии в Полинезию приплыли кавказоиды, строители мегалитов, не взявшие с собой женщин и не знавшие керамики. Наконец, еще позже из Индонезии прибыли новые кавказоиды, знавшие земледелие.

В 1924 г. Дж. Макмиллан Браун развил свою теорию в совсем уж абсурдном сочинении об о-ве Пасхи. Этот остров, писал он, некогда служил местом погребения великих вождей полинезийской империи, располагавшейся на материке, который впоследствии затонул. Эти удивительные полинезийцы, помимо всего прочего, создали большую часть доисторической американской цивилизации. В 1927 г. Дж. Макмиллан Браун выпустил третью работу в двух томах, где развивал свою теорию о затонувшем материке и описывал, как полинезийцы после погружения материка в море нашли прибежище среди дикарей Меланезии и Индонезии. Работы Макмиллана Брауна сейчас вызывают бесконечное изумление и крайнее замешательство.

К счастью, по вполне очевидным причинам никто не принимал Макмиллана Брауна всерьез. В 1911 и 1912 гг. У. Черчилль на основании лингвистического анализа отверг гипотезы об индоевропейском (арийском) и семитском происхождении полинезийцев [256; 256а]. Он ограничился выведением полинезийцев из Индонезии, откуда они двигались двумя потоками. Первый (протосамоанский), состоявший из двух отдельных миграций, продвинулся около 2 тыс. лет назад через Меланезию, причем мигранты заселили практически всю Полинезию, а второй (тонгафити), пройдя предположительно через Микронезию, наложился на предшествующий (протосамоанцев) примерно к XIII в. н. э. Черчилль полагал, что пришедшие еще позже малайцы оттеснили полинезийцев на восток, заимствовав многое из их языка. Поэтому он не признавал существования единой малайско-полинезийской (австронезийской) языковой семьи.

С. Перси Смит, У. Черчилль, а также Р. Уильямсон [1459 т. 1], видимо, были в целом единодушны, признавая два полинезийских передвижения в Полинезию и не придавая большого значения возможному неполинезийскому расовому субстрату Фрэзэр и Браун придерживались более крайних взглядов на этот вопрос, и их довольно путаные теории о волнах в 20-е годы получили, к несчастью, поддержку со стороны краниологии. Выше уже рассматривались идеи Л. Салливена о негроидной, кавказоидной и монголоидной волнах в Полинезии. В 1920 г. сходная теория была выдвинута Р. Диксоном [351], но он в гораздо большей степени, чем Салливен, делал упор на монголоидный компонент. Вряд ли стоит здесь углубляться во все эти подробности, но мне кажется очевидным, что к 1925 г. лингвисты, фольклористы и антропологи выдвигали не согласовывавшиеся друг с другом теории. Требовался человек, который смог бы сделать обобщение.

Успешный, казалось бы, синтез осуществил Р. Линтон (теперь его взгляды считаются ошибочными). В 1923 г. он закончил детальный обзор материальной культуры Маркизских островов и высказал мнение о ее полинезийском происхождении. При этом он учел этнологический, антропологический и отчасти фольклорный материал. На основе антропологических выводов Линтона Диксон постулировал заселение Полинезии сначала меланезийскими негроидами, затем кавказоидами, которые прошли через Микронезию и смешались с негроидами, и, наконец, индонезийцами (предположительно монголоидами), которые еще более усложнили картину смешения рас, но сумели донести свой тип в довольно чистом виде до окраинных островов Гавайев и Новой Зеландии. Как и другие упоминавшиеся концепции, теория Лин тона была намного сложнее, чем я ее здесь излагаю, и, подобно остальным, привлекла мало сторонников. В безмятежное время до развития археологии каждому хотелось иметь свою собственную теорию.

Через несколько лет после Р. Линтона выступил со своей более простой теорией Э. Хэнди. В ее основе, как и в основе теории Смита, Черчилля и Уильямсона, лежало представление о двух потоках [640; 641; 642]. Первый (Хэнди назвал его индополинезийским), шедший от веддов, индусов и населения Юго-Восточной Азии, был в целом кавказоидным; с ним в Полинезии распространилась вера в божества Тане, Ту и Ронго. Второй поток переселенцев (по Хэнди — тангалоа-полинезийский) хлынул около 600 г. н. э., преобладание в нем буддистов связывало его с этническими группами в Южном Китае. Тангалоа был другим широко распространенным полинезийским божеством, а его приверженцы в результате этой последней миграция стали вождями на Самоа, о-вах Общества (в районе Опоа на о-ве Раиатеа) и на Гавайях. В других местах их влияние, невидимому, было невелико, но на о-вах Общества и на Гавайях они оттеснили потомков первых переселенцев во внутренние районы, и те позже стали известны как манахуне. Однако, по Мнению Дж. Кука и Дж. Банкса, в конце XVIII в. термин «манахуне» на Таити относился к обыкновенным общинникам, а К. Луомала сумела позже показать, что Хэнди неправомерно связывал это название с первым потоком переселенцев [907].

Анализ К. Луомала был опубликован только в 1951 г., а в 1938 г. П. Бак выступил со своей теорией двух потоков [168], сходной с теорией Хэнди. П. Бак полагал, что полинезийцы имели смешанное кавказоидно-монголоидное происхождение и что они мигрировали из Индонезии через Микронезию двумя волнами. Первая позже растворилась во второй (доминирующей) аристократической волне, укрепившейся на о-ве Раиатеа (о-ва Общества). Пожалуй, несправедливо, что именно эта работа, вышедшая в 1938 г., чаще всего связывается с именем П. Бака, ведь в 1944 г. он опубликовал гораздо более основательный труд, где уточнены отдельные положения. Ниже я вернусь к нему.

Сейчас совершенно ясно, что ученые первой половины XX в., оживленно обсуждая, сколько миграций было в Полинезии и откуда они направлялись, не сумели выработать сколько-нибудь убедительную теорию о происхождении полинезийцев. Одни рассматривали полинезийцев как относительно однородную группу, другие выискивали среди них негроидов, кавказоидов и монголоидов, и почти все говорили о том, что было не менее двух четких слоев. Среди тех, кто сумел опровергнуть устоявшиеся взгляды, был этнограф Р. Пиддингтон.

В 1939 г. Пиддингтон обрушился на получившие широкое распространение идеи диффузионизма и концепцию, в соответствии с которой культуры изменяются только под внешним влиянием [1098]. По его мнению, концепция культурного ареала (район распространения какого-либо элемента или комплекса прямо соответствует его возрасту), предложенная впервые американским этнологом Э. Сэпиром, была неверно использована исследователями Полинезии для обоснования будто бы четко различных периодов заселения. Еще в 1916 г. Сэпир высказал предостережение, на которое никто не обратил внимания. «Представление о культурном слое, будто бы состоящем из большого количества независимых друг от друга элементов, передвигающихся без существенной утраты содержания, словно они находятся в герметически закупоренной бутылке, из одного конца мира в другой, невозможно и противоречит всему историческому опыту», — писал он [1167, с. 49].

Р. Пиддингтон следующим образом резюмировал свой обзор Полинезийской исторической этнологии: «Самое наибольшее, на что способна историческая этнология, это предложить множество альтернативных решений, не оставляя надежды на выяснение, какое из них самое верное. Это обнаруживается при беглом взгляде на исторические рассуждения, продолжавшиеся более 40 лет и породившие лишь крайне противоречивые теории о происхождении полинезийской культуры и безосновательные аналогии ее с культурами других этнографических районов. Если когда-нибудь что-то и прольет свет на проблему происхождения полинезийцев, так это будет скорее археология, чем этнология» [1098 с. 335].

В 1944 г. П. Бак дал детальный анализ культуры Центральной Полинезии [169, с. 473–477] и оспорил упрощенную теорию двух слоев, выдвинутую Э. Хэнди. При этом он опирался на то же положения, что и Э. Сэпир в приведенной выше цитате Другими словами, элементы культуры могли возникнуть в самой Полинезии, а не приплыли с какой-то экзотической прародины в герметически закупоренной бутылке. Теория самого Бака, изложенная в этом труде, была, пожалуй, лучшей для своего времени, она базировалась на обширнейших, основательно изученных данных о фольклоре и материальной культуре. Он разумно воздержался от категорических утверждений относительно происхождения и хронологии, настаивая только на том, что первые поселенцы, не имевшие еще культурных растений и домашних животных, пришли в Полинезию через Микронезию. Это была единственная крупная миграция в Полинезию извне; исходя из появившихся у него антропологических данных и особенностей культуры, Бак считал меланезийский путь невозможным. Эти ранние мигранты заселили всю Полинезию, кроме о-ва Пасхи, а некоторые из них смогли создать на о-ве Раиатеа социально дифференцированное общество с развитым жречеством (и поклонением божеству Тангароа). Это общество, имевшее сильных вождей, сумело подчинить себе Таити и другие острова архипелага Общества и в конце концов распространило свое влияние на остальную Восточную Полинезию, включая о-в Пасхи, что произошло путем миграций в XII–XIV вв. Тонга и Самоа, однако, не подверглись воздействию культуры Раиатеа, культурные[119] растения и домашние животные попали на этот остров с Фиджи через Самоа до того, как он стал господствующим в Восточной Полинезии.

Позже идея П. Бака о микронезийском пути миграции нашла поддержку Э. Спера [1331], а затем У. Хауэллса и Р. Даффа, хотя новейшие археологические и лингвистические данные все более ей противоречат. Но 20 лет назад она была очень популярна и продержалась до начала 60-х годов, когда этнологическим теоретизированиям пришел конец. В 1952 г., например, Р. Хайне-Гельдерн писал о трех слоях в Полинезии: ранняя волна изготовителей валикового топора достигла Новой Зеландии; на рубеже I в. до н. э. и I в. н. э. произошла следующая миграция из района Филиппин и Тайваня через Микронезию, и, наконец, последней была индо-буддийская волна, следы которой он видел в некоторых аристократических обычаях [695]. В 1961 г. К. Шмитц выдвинул еще одну теорию двух слоев [1190]. По его мнению, первая, южноавстронезийская, волна пришла из Восточной Индонезии в Меланезию, где смешалась с предшествующим неавстронезийским населением, образовав «австромеланоидную» культуру, носители которой и заселили Полинезию. Позже через Микронезию в Полинезию попала другая самостоятельная волна, названная им североавстронезийской. Теорию К. Шмитца, будь она выражена в менее крайней форме, можно было бы увязать с той картиной развития в Меланезии, которую рисуют современные лингвисты и археологи.

^{Членение полинезийской культуры (по Э. Барроузу)}

В 1960 г. уже большинство специалистов приняли идею о едином происхождении полинезийской культуры. Лингвисты и археологи потеснили этнологов, что было закономерным. Но мне бы не хотелось, чтобы у читателя создалось впечатление, будто я намеренно порочу историческую этнологию; она сыграла значительную роль, подготовив поле деятельности для полинезийской археологии, и, несмотря на заблуждения, была нормальным продуктом своего времени. Одно достижение исторической этнологии стало, как мне всегда казалось, фактически основой современной полинезийской археологии. Это схема, опубликованная в 1938 г. Э. Барроузом [187].

Э. Барроуз решил детально изучить распространение характерных этнографических особенностей (и социальных, и материальных) во всей Полинезии. Он выяснил, что различия в их распространении позволяют выделить две главные культурные области — Западную Полинезию и Центрально-Окраинную Полинезию. В Западную Полинезию входят Тонга, Самоа и соседние группы; в Центральную — Гавайи, о-ва Общества, южная часть о-вов Кука, Тубуаи и Туамоту; в Окраинную — Маркизские острова, о-в Пасхи и Новая Зеландия. Современные исследователи предпочитают объединять Центральную и Окраинную Полинезию под общим названием — Восточная Полинезия, и ниже я часто буду использовать этот термин в культурно-историческом смысле. Э. Барроуз выделил еще одну группу, которую назвал промежуточной Полинезией. В нее он включил атоллы северной части о-вов Кука, Токелау и о-ва Тувалу. Как отметил позже Э. Вайда, немногочисленное население этих атоллов не имело сил сопротивляться влияниям, приходившим как с востока, так и с запада Полинезии.

Хотя деление, введенное Э. Барроузом, основывается на этнографических критериях, оно имеет большое значение и для современных археологов, изучающих доисторическое прошлое Полинезии. Барроуз был прав, предположив, что западнополинезийские культуры развивались независимо от центрально-окраинных и наоборот. Некоторые изделия, широко распространенные в Центрально-Окраинной Полинезии, в Западной практически отсутствовали. Это черешковые тесла, простые раковинные рыболовные крючки, каменные песты и вырезанные из камня и дерева человеческие фигуры. Техника изготовления тапы, строительства домов и лодок, терминология родства и религия в обеих областях также различались. Еще более важен с археологической точки зрения тот факт, что храмы Центрально-Окраинной Полинезии состояли из открытых дворов с платформами и колоннами (их обычно называют марае), тогда как храмы Западной Полинезии представляли собой большие дома, иногда на земляных или каменных платформах. Схему Барроуза нельзя воспринимать как абсолютную в Центрально-Окраинной Полинезии, например, иногда встречались дома богов, а на западе — черешковые тесла и резные человеческие фигуры. Но деление на запад и восток до сих пор сохраняет большое научное значение. Э. Барроуз подверг также сомнению теории нескольких слоев; распространение культурных элементов, по его мнению, отражает скорее процессы диффузии, местного развития и забвения, чем существование разновременных культурных слоев, накладывавшихся друг на друга. Он считал, что полинезийцы имели единое происхождение, но утверждал, что восточные полинезийцы находились под сильным влиянием из Микронезии, а западные — из Меланезии. Как будет показано ниже, в пользу этого мнения говорит большое сходство восточнополинезийских рыболовных крючков с микронезийскими [22].

Совершив экскурс в историческую этнологию, можно обратиться к более спорному вопросу о контактах между Америкой и Полинезией. До 1950 г. им занимались многие специалисты, большинство которых воздерживались от утверждения о массовых трансокеанских контактах в любом направлении [1029; 354; 412; 163; 695; 746]. Некоторые ученые, не боявшиеся рискнуть своей репутацией, высказывали предположение, что полинезийцы плавали в Америку, а не наоборот. Т. Хейердал, один из самых замечательных людей, интересовавшихся доисторической Полинезией [771], отверг все существовавшие теории и представил полинезийцев миллионам читателей во всем мире.

Т. Хейердал в молодости провел год на Маркизских островах и пришел к убеждению, что полинезийцы имеют американское происхождение. Когда он предположил, что люди из Перу и Эквадора плавали в Полинезию на бальсовых плотах, чему благоприятствовали преобладающие ветра и течения, его ученые друзья заявили, что бальсовые плоты быстро дают течь и тонут. Этот аргумент не убедил Хейердала, и в 1947 г. [701] он с товарищами построил в бухте Кальяо бальсовый плот «Кон-Тики» типа тех плотов, которые, как сообщали хроники начала XVI в., курсировали вдоль берегов Эквадора и Северного Перу. Отбуксированный на 80 км из бухты Кальяо, плот плыл по ветру и течению 101 день, пока не разбился у атолла Рароиа в архипелаге Туамоту. Многие смеялись, Хейердал получил мировую известность, я же полагаю, что он доказал важное положение — южноамериканские индейцы могли добираться до Полинезии..

В 1952 г. Т. Хейердал опубликовал подробное обоснование своей теории [702; 706; 708]. Как и некоторые его предшественники, он считал, что полинезийцы не могли мигрировать через Меланезию и даже через атоллы Микронезии, и соглашался с У. Черчиллем в том, что полинезийские языки неродственны малайским. В действительности Хейердал попал в обычную для науки доархеологической эпохи ловушку — раз Меланезия и Полинезия ныне различаются по культуре и антропологическому типу, значит, они всегда были совершенно особыми мирами. Он принял и традиционные датировки, в соответствии с которыми миграции полинезийцев происходили в течение последнего тысячелетия, но отметил, что отсутствие санскритских слоев в полинезийских языках свидетельствует против появления полинезийцев из Юго-Восточной Азии. Вместе с тем Хейердал, видимо, разделял мнение о первичном доамериканском происхождении населения этого района.

По мнению Хейердала, впервые Полинезия была заселена белокожими кавказоидами, пришедшими из Южной Америки около 800 г. н. э. Возможно, они обнаружили меланезийцев, появившихся здесь еще раньше (первую волну), но не исключено, что позже отправились в Меланезию и привезли оттуда рабов (Хейердал был, очевидно, убежден в полной отсталости меланезийцев). Эти кавказоиды, происходившие, возможно, из Северной Африки, переселились в Америку и основали там разные цивилизации, а затем осели в Боливии, в районе Тиауанако, — родине одной из классических южноамериканских цивилизаций. Оттуда их вытеснили, и они со своим вождем Кон Тики Виракоча, впоследствии обожествленном как всесоздатель, ушли через Перу на север в Южный Эквадор, а затем уплыли в Тихий океан, чтобы никогда не возвращаться. Эти кавказоиды обжили большинство районов Полинезии и оставили свое изображение в статуях о-ва Пасхи.

Позже, в XII–XIII вв., на Гавайские о-ва из Британской Колумбии приплыли предки современных полинезийцев, изгнанные натиском племен сэлишей. Хейердал отождествлял этих полинезийцев с индейцами квакиутль, считая, что они приплыли из района пролива Хекате у берегов Британской Колумбии, так как это слово напоминало ему название восточнополинезийской прародины — Гаваики.

Для обоснования своих доводов Т. Хейердал использовал ботанические данные: в добавление к более приемлемым батату и дикому хлопчатнику он пытался включить в список американских интродукций в Полинезию кокосы, тыкву-горлянку, ямсовые бобы (Pachyrrhizus) и собак. Хейердал собрал невероятное количество этнографических аналогий между Полинезией и Америкой, многие сомнительной ценности, и, отбросив лингвистические проблемы, заявил, что язык Тиауанако вымер, а более поздние инки, чей язык (кечуа) был абсолютно неродствен полинезийским, в Полинезию не переселялись.

Неудивительно, что литература 50-х годов изобиловала антихейердаловскими выступлениями. Р. Хайне-Гельдерн обнаружил у Хейердала принципиальную логическую ошибку: если полинезийцы не могли приплыть в Полинезию с запада против ветра, то как же им удалось привезти из Меланезии в Восточную Полинезию такие культурные растения, как таро, ямс и банан, а также свиней и кур? [695]. Ведь сам Хейердал признавал индо-малайское происхождение этих растений. Другой пылкий отклик последовал со стороны Р. Саггза в 1960 г. [1338, гл. 16]; мы расскажем о нем позже, когда речь пойдет о современном состоянии археологии о-ва Пасхи и Перу. Т. Хейердал, может быть, не попал в цель, но с гипотезой о контактах Америки и Полинезии не так-то просто разделаться.

После работ Хейердала разброд в области теорий происхождения полинезийцев продолжался недолго: на основе археологических данных начала формироваться современная точка зрения. В 1960 г. Р. Саггз использовал эти данные, чтобы обосновать свою гипотезу о происхождении полинезийцев из Юго-Восточного Китая, откуда они якобы были вытеснены шанской экспансией [1338]. Сейчас эта гипотеза нуждается в серьезном пересмотре, но общее направление было верным. В 1967 г. Р. Грин использовал накопившиеся знания о поселках лапита в Меланезии и Западной Полинезии для того, чтобы поместить прародину полинезийцев в Восточной Меланезии [581]. (О современных взглядах на проблему происхождения полинезийцев см. [955; 438; 540; 94]).