V

V

Именно в это время Вильгельм Маленький стал главным оплотом фронды военной партии. «Ястребы», недовольные Вильгельмом Робким, сделали ставку на его сына и наследника. В глазах националистов кронпринц предстал в качестве центральной фигуры политической жизни и основного рычага, призванного освободить кайзера из-под влияния англофилов, политиков-традиционалистов и «еврейских советников». Начавшаяся избирательная кампания показала, что успех правых, достигнутый на «готтентотских выборах» 1907 года, был кратковременным и преходящим феноменом. Социал-демократы вновь одержали убедительную победу. Военная партия нашла обычное объяснение: виноваты опять-таки евреи.

27 августа в речи, произнесенной в Гамбурге, Вильгельм вновь призвал к усилению германской торговой экспансии: «Нам не следует удивляться тому, что успехи в мировой торговле, достигнутые нашей недавно объединившейся страной, вызывают у многих за рубежом беспокойство. Я, однако, придерживаюсь того мнения, что соревнование в сфере коммерции — это вполне здоровое явление. Она необходима для наций и народов, поскольку стимулирует их на новые достижения». Но торговля, в представлении кайзера, предполагала наличие мощного флота. Осенью в Роминтене Вильгельм продолжал потрясать воздух: больше линкоров, больше крейсеров! Они необходимы для того, чтобы «мы могли быть уверены, что никто не оспорит наше законное место под солнцем».

Между кайзером и канцлером пробежала черная кошка. В Губертусштоке, охотничьем заказнике, Вильгельм охотнее всего общался с Теодором Шиманом и профессором Рейнхольдом Козером — автором популярной тогда биографии Фридриха Великого. С Бетман-Гольвегом кайзер говорил исключительно по необходимости. Его не пригласили ни в Роминтен, ни на последующую экскурсию по Мазурским озерам. Позже Вильгельм перевернул все с ног на голову: оказывается, это канцлеру нечего было сказать своему господину, и Бетман совершенно зря жалуется на то, что у него не было возможности поговорить с ним: «Он сам виноват. Почему он не поехал в Роминтен? Не я к нему, а он ко мне должен приспосабливаться. Я ничего не знаю о том, как идут политические дискуссии. Месяц назад я ему сказал, чтобы он обдумал, кто будет новым послом в Лондоне. Бесполезно: до сих пор никаких предложений».

Бетмана подводила его чрезмерная приверженность политесу. Он, например, не хотел тревожить кайзера по воскресеньям. Вильгельм не мог этого понять: «Если бы имперский канцлер знал мой распорядок, он бы понял, почему я его хочу видеть именно в воскресенье. Краткая аудиенция нам обоим ничего не даст, а во время прогулки он может мне подробно обо всем рассказать. Но в будние дни мне некогда: сразу после завтрака и обеда я отправляюсь на охоту».

Политический кризис длился всю осень 1910 года.[14] Канцлер не появлялся на глаза кайзеру в течение трех недель, и Вильгельм решил было заменить его фельдмаршалом Кольмаром фон Гольцем. Бетман «слишком много раздумывает и слишком боится Англии, но я не позволю Англии диктовать мне, что можно и что нельзя. Я сказал имперскому канцлеру, что он должен учесть, что мои предки — это Великий Курфюрст и Фридрих Великий, которые не тянули с решениями, когда они назрели», — заявил канцлер. Красиво сказано, только бездетного Фридриха предком называть как-то странно…

Инцидент с «Пантерой» подтолкнул Тирпица с еще большей энергией драться за ассигнования на военный флот. Он бомбардировал Вильгельма вырезками из английской прессы с антигерманскими материалами. Вильгельм был уверен: выступи канцлер за увеличение ассигнований на флот — его популярность возросла бы. По его мнению, Бетману следовало бы больше прислушиваться к мнению общественности, а не демонстрировать высокомерное пренебрежение к нему. Канцлер со своей стороны еще не оправился от агадирской травмы; он был уверен, что гонка морских вооружений неизбежно приведет к войне с Великобританией. Тирпиц рассуждал по-другому: если у Германии будет достаточно мощный флот, то англичане благоразумно предпочтут остаться нейтральными. Бетман обратился за поддержкой к адмиралу Хольцендорфу. Его аргументация звучала просто и убедительно: война будет означать гибель того, «что дороже всего для кайзера, — его флота». Бетману удалось привлечь на свою сторону не только Хольцендорфа, но и начальника морского штаба адмирала фон Хеерингена, а также главу морского кабинета Мюллера, по мнению которого, Вильгельм здорово ошибается насчет настроения общественности.

Тем не менее Тирпиц сумел убедить Вильгельма в своей правоте. Гонку морских вооружений было решено форсировать. 26 сентября кайзер дал Тирпицу установку: Германия должна как можно скорее построить такое количество кораблей, чтобы флот лишь на треть уступал английскому. Тирпиц должен был добиться от Бетман-Гольвега согласия на осуществление плана. 1 ноября Вильгельм в ярости обрушился на своего посла в Лондоне Меттерниха. Посол пытался умиротворить англичан посулами притормозить германскую морскую программу. Характерен стиль речи кайзера: «Глупость! Нас бьют по морде, да еще пытаются запретить нам строить суда! Обычные меттерниховские штучки. Хорош совет: ничего не стройте в Германии, и тогда у англичан будет хорошее настроение!»

Кронпринц между тем полностью подпал под влияние Эларда фон Янушау, правоэкстремистского фрондера, депутата рейхстага и крупного померанского помещика. Принц Вильгельм решил, что франко-германское соглашение от 4 ноября — национальный позор. Не получив необходимого разрешения, он прибыл в Берлин и явился на заседание рейхстага. Сидя на имперском троне, он аплодировал ораторам оппозиции и сохранял позу холодного безразличия во время выступлений канцлера и членов правительства. Его поведение вызвало ропот недовольства среди как левых, так и правых депутатов. Кайзер решил взять под защиту оскорбленного канцлера и пригласил его с супругой на ужин 9 ноября, на котором должен был присутствовать и виновник скандала. «Симплициссимус» откликнулся на последовавшую сцену карикатурой. Подпись к ней гласила: «Ну, иди, иди сюда, сынок! Дай ручку дяде канцлеру».

Кронпринц пообещал в будущем вести себя как подобает и был отослан обратно в Данциг. Заговорщик из него никакой, как, впрочем, и его отец. У Кидерлен-Вехтера состоялось свидание с его французским коллегой; в результате, по его выражению, нарыв стал еще болезненнее. Кронпринц, кстати, расстроился, узнав, что, погорячившись в Германии, он сделался непопулярным в Британии. Вилли Два превратился в мишень для многочисленных острот английской прессы за его стремление подражать покойному королю Эдуарду. Вилли Маленький заверил лорда Глэнвилля, что не имеет ничего против Британии, лишь считает, что Германия получила недостаточную компенсацию за французские приобретения в Марокко.

В конце года кайзера ждала новая неприятность: в неподписанной статье «Вестминстер газетт» утверждалось, что Германия стремится к экспансии в Европе. «Невероятная чушь! — отозвался Вильгельм, почему-то по-английски. — Разве двадцать три года моего правления не достаточное доказательство, что никто здесь не питает таких безумных мечтаний?» Германия ставит не на ту лошадь: «Последние семь лет Англия делает все, чтобы прийти именно к такому выводу». Вину за безудержную тевтонофобию на острове Вильгельм возложил на главу британского министерства иностранных дел: «Пока Грей останется на своем посту, подлинное политическое урегулирование недостижимо».

Тирпиц в своих амбициозных планах опирался на «Флотский союз», пангерманцев и магнатов тяжелой индустрии. Разумеется, и генералы сухопутной армии не собирались сидеть смирно и смотреть, как огромные деньги идут адмиралам; они требовали увеличения своей доли. Атмосфера в Германии становилась все более воинственной. В январе 1912 года близкий к Вильгельму газетный коммерциенрат барон Бюксенштейн основал «Армейский союз» — по образцу «Флотского».

С британской стороны последовала попытка заинтересовать Германию предложением новых колоний, естественно, не за счет своих владений. Вильгельм на эту удочку не клюнул. Характерны в этом отношении строки, написанные им 8 января 1912 года: «У нас достаточно колоний! А если понадобится какая новая, то я ее куплю или возьму и без Англии». По мнению Вильгельма, если пойти на поводу англичан, Германия окажется втянутой в грязные колониальные войны: «Бойтесь данайцев, дары приносящих». Великобритания должна «признать политический авторитет и равноправие Германии» — в этом все дело. Бросать Германии объедки — это ни к чему хорошему не приведет; а кроме того, «без мощного флота большие колониальные владения все равно не удержать».

Месяцем раньше кайзер провел совещание с командованием военно-морского флота. Политика канцлера по отношению к Англии подверглась резким нападкам. Вильгельм объявил о своем намерении разрубить гордиев узел: «Я должен сам стать Бисмарком». Тирпицу он обещал, что тот будет иметь столько военных кораблей, сколько ему потребуется, и обрушился на нерешительного Бетман-Гольвега. Тот со своей стороны решил тоже поиграть в Бисмарка: в «Норддейче цейтунг» появилась инспирированная им статья, где содержалось требование увеличить ассигнования на сухопутную армию. Рейхстаг в результате вполне мог перераспределить статьи военного бюджета, ущемив интересы флота. Вильгельм был в ярости: «Канцлер меня предал!»

Разногласия с Бетманом становились все сильнее: тот выступал за ограничение морской программы и стремился переориентировать ее на строительство кораблей с меньшим водоизмещением, предназначенных для оборонительных целей. 9 января в Новом Дворце состоялась неформальная встреча с участием Мольтке, Зольфа, Циммермана, вездесущего Шимана и банкиров Гвиннера и Дельбрюка. Обсуждался вопрос: продолжать ли строительство флота? Или стоит принять посулы англичан? Общее мнение в отношении британских обещаний выразил Мюллер: «Старая песня». Когда встал вопрос о возможности войны с Англией, Дельбрюк напыжился и разразился высокопарными фразами, из которых можно было понять, что войны бояться не следует. Однако в конечном счете и он, и Гвиннер фактически признали, что в случае войны Германии не выйти победителем — страна не настолько богата. Присутствующие не поддержали военных и выступили за договоренность с Великобританией, по которой Германия получила бы новые колонии за счет обреченных империй Португалии, Голландии и Бельгии.

На ужине в Берлинском замке, состоявшемся на следующий день, Вильгельм отпустил несколько шпилек по адресу своего канцлера: трусоват, тени боится, от него никакой помощи, отныне он будет обговаривать все дела с Хеерингеном, Тирпицем и Юлиусом (Мольтке). Он напомнил присутствующим, что он был против «прыжка пантеры» из-за возможной реакции в Англии. Кидерлен отозвался репликой: «Да они все равно вопят. Ну повопят побольше, какая разница?»

Сопротивление со стороны Великобритании не спадало: сказывалась и непримиримая позиция франкофила Эдварда Грея. Не только Бетман-Гольвег, но и Баллин упорно пытались достичь компромисса с англичанами по вопросу о гонке морских вооружений. Выдвигались различные идеи, в частности устроить личную встречу между Тирпицем и первым лордом адмиралтейства Джекки Фишером. Возможно, встреча могла бы изменить дальнейший ход событий, но она так и не состоялась. Бюлов утверждает, что эту идею Баллина на корню зарубил Бетман-Гольвег.