III

III

Ближайшим (точнее сказать — единственным) другом нового кайзера оставался Эйленбург. По крайней мере сам Вильгельм в письме Хинцпетеру назвал Эйленбурга «единственным, кого я по-настоящему люблю». Хинцпетер, в свою очередь, адресовал Эйленбургу почти патетические строки: «Вы первый человек, который любит и ценит кайзера как личность». Чувства, таким образом, были взаимными. Фотопортретом своего любимца Вильгельм украсил охотничью хижину в Роминтене. Видимо, кайзер нуждался в близком человеке, который говорил бы о том, какой кайзер мудрый и великий. Разумеется, это был не лучший метод для формирования здоровой личности, особенно если учесть прочие особенности характера Вильгельма.

В 1892 году близость друзей достигла такой степени, что Вильгельм предложил Эйленбургу обращаться к нему на ты; тот, однако, предпочел сохранить почтительное «вы». Что бы там ни говорили злые языки, влияние, которое на кайзера оказывал его любимец, было во многих отношениях положительным. Он часто исполнял роль посредника между кайзером и его министрами, гасил опасные вспышки воинственного красноречия императора. Эйленбург сумел не допустить захват одиозными личностями ключевых постов в государственном аппарате, особенно в тех случаях, когда кайзер получал подобные рекомендации и от других советников, например Гольштейна. Эйленбург использовал любую возможность, чтобы убедить кайзера поменьше позиционировать себя в качестве пруссака в отношении баварцев и представителей юга Германии. Сам Филипп Эйленбург так определял свою роль в жизни кайзера:

«Я всегда считал своим долгом нести императору нечто из области духа и искусства. Музыка, поэзия — моя стихия и мои цветы, которые я подносил к престолу, и на которые затем падала тяжелая роса политических забот. Я заботился о том, чтобы император сохранил свои духовные идеалы перед лицом тех взрывоопасных страстей, которые несла с собой личная власть… Мое так называемое влияние сводилось к постоянным попыткам сдерживать взрывной темперамент кайзера и по-дружески отговаривать его от поспешных и непродуманных решений. Ни к чему большему я не стремился и ничего большего не смог бы добиться. Думаю, что в ряде случаев я сумел охладить его эмоции и тем оказать услугу своему отечеству. Вот и все мое влияние».

Главное обвинение против Эйленбурга сводилось к тому, что он способствовал созданию режима «личной власти», при которой судьбы страны определяли кайзер и небольшая группа его личных советников. Именно «зловредное влияние» на кайзера, а вовсе не гомосексуальные склонности Эйленбурга были главным основанием для журналиста Максимилиана Гардена начать кампанию разоблачений, которая в результате привела к бесславному концу карьеры «лучшего друга» кайзера. Конечно, Эйленбург придерживался правоконсервативных взглядов, был противником демократических институтов и парламентской демократии. Вполне вероятно, он считал, что победоносная война сможет приостановить развитие этих столь антипатичных ему политических феноменов, но его вряд ли можно поставить в этом отношении на одну доску с таким поджигателем войны, как Вальдерзее. Эйленбург был за «опруссачивание» Германии, но считал, что это нужно делать с должным тактом, путем постепенного внедрения в немцев прусских «идеалов».

Родственники Эйленбурга из Восточной Пруссии не упускали случая внушить ему мысль о необходимости мер по защите интересов аграриев, но он остался в стороне от кампании давления на правительство, которую прусские помещики развязали при канцлерстве Каприви. Их причитания не произвели никакого впечатления и на кайзера. Эйленбург выступал за союз с Австрией, что было отступлением от классической прусской традиции тяготения к России, но той же политики стали придерживаться многие представители юнкерства: растущий экспорт российского зерна на мировой рынок превращал их в русофобов — могучий восточный сосед становился нежелательным конкурентом.

Увлечения Эйленбурга были достаточно разнообразны. 31 августа 1888 года он пригласил Вильгельма посетить сборище спиритов. После чего до половины первого ночи он рассказывал кайзеру всякие истории о духах. Известно, что в сентябре 1891 года кайзер посетил спиритический сеанс. По стране незамедлительно пополз слух, что под влиянием своего дружка кайзер впал в мистицизм, и, чтобы прекратить сплетни, Вильгельм порвал со спиритами.

Эйленбург хотел, чтобы Вильгельм стал покровителем искусств. По его инициативе кайзер занялся реставрацией родового замка Гогенцоллернов в Швабии. От Эйленбурга, по всей вероятности, исходила идея создания «Кукольной аллеи» в Берлине, о которой речь шла выше. Он познакомил кайзера с англичанином Хьюстоном Стюартом Чемберленом — одним из основоположников расовой теории. Эйленбург был любящим сыном, и его угнетал разлад в отношениях между Вильгельмом и Викки. Виновником он считал Бисмарка, и это определило его отношение к канцлеру и его семейству. Те, видимо, и не подозревали, насколько плохо к ним относится любимец кайзера. Во всяком случае, сын канцлера Герберт в письме Эйленбургу от 15 мая 1889 года буквально рассыпался в комплиментах: «Вы оказываете благотворное влияние на Его Величество, и я это чрезвычайно высоко ценю». Когда Эйленбург после смерти отца решил покинуть дипломатическую службу и заняться управлением своими имениями и искусством, Бисмарк и Вильгельм сообща отговорили его.

В выходные Вильгельм был частым гостем в имении Эйленбурга Либенберг. Для кайзера устраивалась охота, которую Эйленбург не любил — убийство беззащитных животных он считал дикостью. Один раз было забито 116 оленей, и Эйленбург выразился достаточно определенно: «Отвратительная бойня». Юнкер в нем с трудом уживался с эстетом. Были и другие забавы — фарсы с переодеванием, причем участники часто щеголяли в дамских нарядах. О каких-то сексуальных извращениях речи не шло: как раз с особым удовольствием в этих маскарадах участвовали те, кого никак нельзя было заподозрить в гомосексуальных наклонностях, а Эйленбург, что характерно, неизменно ограничивался ролью зрителя.

Нет оснований полагать, что Эйленбург использовал свою близость к кайзеру в личных целях. Карьера в МИДе его не привлекала; он говорил, что без хорошей порции шнапса ему было трудно заставить себя переступить порог этого учреждения. Тем не менее продвижение по служебной лестнице не заставило себя ждать. В 1888 году он был назначен послом в Ольденбурге. Город был расположен недалеко от Берлина, и монарх мог видеться с другом в любое время. Двумя годами позже Эйленбург занял пост при вюртембергском дворе в Штутгарте, а в июне 1891 года — при баварском в Мюнхене (послу — зятю Бисмарка — пришлось срочно паковать вещи). Вильгельм предложил другу стать послом в Лондоне, но тот отказался — Эйленбург не любил англичан и плохо знал язык. Его больше привлекало место посла в Вене, которое он в 1894 году и получил.

Эйленбург был не единственным из наперсников кайзера. Ближайшим советником был Фриц фон Гольштейн, затем влияние на кайзера стал оказывать Бернхард фон Бюлов, который в конечном счете оттеснил на задний план первых двух. Гольштейн был мелкопоместным дворянином из Бранденбурга, для которого карьера на Вильгельмштрассе стала смыслом жизни. Способный, но лишенный какого-либо личного обаяния чиновник стал мальчиком на побегушках при Бисмарке, с готовностью выполняя все его поручения, порой довольно сомнительного свойства: в бытность представителем в посольстве в Париже он шпионил за графом Гарри фон Арнимом, которого канцлер считал своим врагом. Об этом стало достаточно широко известно, и в прусском высшем обществе Гольштейн получил репутацию Иуды. Никто не хотел иметь с ним дела, и единственным местом, где его принимали, был салон вдовы Элен фон Леббин. Там, в довольно пестром обществе банкиров и чиновников он и проводил все свободное время.

Гольштейн позднее сыграл роковую роль в судьбе Эйленбурга, но до поры до времени оба сохраняли видимость хороших отношений. Эйленбург изливал буквально потоки льстивых фраз в адрес того, кого называли «человеком с глазами гиены»:

«Мне просто не хватает красок, чтобы с должной яркостью запечатлеть Ваше имя в моем благодарном сердце. Я был простым третьим секретарем, больше увлеченным поэзией, чем дипломатией. Вы представлялись мне каким-то недоступным, парящим над всеми исполином. А теперь я не представляю себе жизни без Вас».

У Вильгельма были и другие любимцы, хотя никто из них не мог сравниться с Эйленбургом по степени близости к кайзеру. Еще в 1885 году он познакомился в Потсдаме с Фрицем Круппом. Они одновременно вступили в права владения своими империями. Для Круппа определяющим моментом в отношениях с монархом были деловые интересы. Кайзер ежегодно посещал резиденцию «пушечного короля» — виллу «Хюгель» в Эссене — с двухдневным визитом, а Крупп всегда был гостем монарха в Киле, где предприниматель приобрел собственную верфь под звучным названием «Германия». На ней впоследствии строились гоночные яхты кайзера. Крупп вспоминал о «незабываемом вечере», проведенном с Вильгельмом примерно в 1896 году, когда в разговоре были затронуты самые разнообразные темы — «от рентгеновских лучей, деятельности консервативной партии и некоторых ее лидеров до законопроекта Каница, флотских дел и неприятностей, связанных с Англией и Штеккером». Человеком Круппа при дворе был адмирал Хольман (получивший в 1900 году дворянский титул) — один из многочисленных представителей военной верхушки, которые получали субсидии от промышленного магната. Вильгельм прислушивался к мнению Круппа — он уволил трех военных министров, следуя рекомендации магната, и не скрывал этого. Крупп не усматривал никакого конфликта интересов «между патриотизмом и выгодой», но воздержался от создания филиалов своей фирмы в Великобритании.

В первые годы правления Вильгельм создал для себя нечто вроде «кухонного кабинета». Одним из его членов стал граф Гуго Дуглас, шотландец по происхождению, богач, владелец рудников по добыче поташа и каменной соли. Дворянское звание он получил от Вильгельма I, а титул графа — от его внука. Викки называла его «большим ослом». Содержание и стиль написанного им по случаю вступления на престол молодого кайзера высокопарного панегирика лишь подтверждали правоту суждения Викки, но Вильгельм был явно иного мнения о сочинении и его авторе. Среди фаворитов оказался и тайный советник Август фон Гейден, бывший горный инженер, а теперь художник. Как ядовито заметил Бисмарк, «в кругах инженеров его считали живописцем, а в кругах живописцев — инженером». После того как Герберта Бисмарка на Вильгельмштрассе сменил Маршалль фон Биберштейн, Вильгельм завел обыкновение наведываться к нему домой без предупреждения — «на тарелку супа». Дружба длилась недолго: Биберштейн был выходцем с юга Германии, и кайзер заподозрил его в недостатке «прусских качеств». Время от времени Вильгельм приближал к себе кого-либо из компаньонов по охотничьим подвигам, обычно помещиков из Восточной Пруссии. Один из них спас кайзера в Прекельвитце, когда лошади понесли экипаж Вильгельма.