VI

VI

В двадцатых числах сентября в «Дейче рундшау» был опубликован военный дневник Фрица, где речь шла о его оценке событий войны 1870–1871 годов. Бисмарк был вне себя от ярости. Он отдал распоряжение арестовать издателя и редактора, историка и бывшего гамбургского дипломата, профессора Геффкена. Основанием была статья 92-я уголовного кодекса, которая карала за разглашение государственной тайны. Судебное преследование было начато и против самого журнала. Геффкен, никак не рассчитывавший на такое внимание к своей публикации, решил укрыться на территории Гельголанда, находившегося тогда под британской юрисдикцией. Канцлер объявил дневник фальшивкой. Иоганна отметила: «Самое плохое — это не распространение по всему миру лживых измышлении о нас, а то, что по злому умыслу достоянием гласности стали реальные факты, весьма неприятные для молодого кайзера и папы (Бисмарка)». Вильгельм назвал публикацию «страшно ядовитой». Бисмарк опасался, что она вызовет рост симпатий к личности покойного Фрица. Принятые им меры ограничили распространение публикации в Германии, однако за границей дневник стал более известен — через несколько недель появилось его английское издание.

В своем дневнике Фриц приписывал себе основную заслугу в создании рейха, Бисмарк представал в виде скептика, а Вильгельм I — в виде решительного противника идеи Германской империи. О баварском монархе автор дневника отзывался как о ничтожестве, а сам он представал как решительный сторонник аннексии не только полунемецкого Эльзаса, но и по преимуществу франкоязычной Лотарингии. За кулисами всей этой истории стояла вдовствующая императрица: Викки никак не могла смириться с мыслью, что со смертью супруга рухнуло все, к чему она стремилась всю свою жизнь. Бедняга Геффкен был в числе ее приближенных, да к тому же еще был сокурсником Фрица по Боннскому университету. Этим дело не ограничилось: 16 октября на прилавках книжных магазинов появилась книга Морелла Маккензи «Фридрих Благородный», в которой он подвергал критике немецких специалистов, лечивших покойного кайзера. И здесь не обошлось без Викки. Вдобавок она еще через английского дипломата Реннела Родда заказала себе портрет Маккензи.

В конечном счете особого эффекта откровения, содержавшиеся в дневнике Фрица, не произвели. Правда, по свидетельству Хильдегард фон Шпитцемберг, это была главная тема разговоров в обществе. Но, по мнению Фонтане, публикация лишь увеличила популярность Бисмарка и отрицательно сказалась на репутации Фрица. Приговор автору дневника звучал довольно сурово: «Он явно преувеличил свою роль, не желая признать, что на фоне этой величественной фигуры (Бисмарка) он выглядит простым дилетантом». Что касается издателя дневника, то в дневниковой записи Фонтане от 30 сентября ему дается довольно пренебрежительная характеристика. В конце концов, Геффкен был арестован и помещен в крепость, по поводу чего Иоганна Бисмарк выразила глубокое удовлетворение.

Вильгельм между тем входил во вкус жизни на колесах. Путешествовать он предпочитал, разумеется, со всеми удобствами. При разъездах внутри Германии в его распоряжении был специальный поезд с двумя локомотивами, состоящий из темно-синих вагонов с окантовкой под слоновую кость. Он сам занимал в нем три вагона: один предназначался для ночлега, другой служил салоном, третий — столовой. В остальных помещалась обслуга. Кроме того, в отдельном вагоне располагалась кухня. Был еще и багажный вагон: кайзер всегда возил с собой огромное количество чемоданов и узлов; там чего только не было: многочисленные мундиры, перстни, часы, ордена и медали…

27 августа он прибыл в Дрезден — первый пункт в турне по столицам германских княжеств. В сентябре он посетил Детмольд, Штутгарт и Баден. 3 октября кайзер, сопровождаемый Гербертом Бисмарком, прибыл с официальным визитом в Вену. Герберт подробно описал это путешествие в письмах матери; та была явно шокирована, прочтя, что Вильгельм умудрился за один день сменить восемь мундиров. Молодой кайзер хотел прежде всего наладить отношения с младшим представителем императорской семьи — эрцгерцогом Францем Фердинандом. Старшего, Рудольфа, он уже списал со счета как очевидного врага. Впрочем, и сам Франц Иосиф к тому времени относился к официальному наследнику примерно так же, как в свое время Вильгельм I к Фрицу — с недоверием и подозрительностью. Рудольф со своей стороны отзывался о кайзере как о «заурядном прусском офицере, который знает только одно — казарменную муштру, к тому же без царя в голове», так что «Бог знает, чем это все кончится». Однако, чем это должно было кончиться, он таки предсказал, и кстати вполне точно: Австрия и Германия «утонут в море крови».

Старшие Габсбурги все еще хранили память о поражении при Садовой и проявляли сдержанность в отношении гостя, зато Вильгельму, по-видимому, к его немалому удивлению, восторженный прием оказали австрийские националисты, сторонники Георга фон Шенерера; они объявили Вильгельма «нашим кайзером». Наверняка благосклонное отношение Вильгельма к Штеккеру вызвало благоприятный отклик со стороны этих австрийских антисемитов: они видели в нем спасителя от «еврейского ига».

Герберт Бисмарк заверил Франца Иосифа, что Фриц был не более чем переходной фигурой и что немецкая политика вернется к курсу, проложенному Вильгельмом I. Оба согласились, что смерть Фрица избавила Германию от «дурного кошмара». Франц Иосиф неодобрительно отозвался также о поведении Викки: публикация дневников ее супруга задела и австрийский двор — супруга Франца Иосифа была родом из баварской королевской семьи, эту семью Фриц не пощадил.

Одновременно с Вильгельмом Вену собирался посетить и принц Уэльский, но Вильгельм поставил условие: или я, или он. Затеянный Эдуардом скандал по поводу Эльзас-Лотарингии запал ему в душу. Кроме того, Вильгельм прекрасно знал, что именно принц Уэльский был автором идеи возрождения антипрусской коалиции 1756 года, а Рудольф лишь поддержал англичан. На этот раз противником должна была быть уже не только Пруссия, а вся Германия, а союзником Австрии выступила бы Англия. Рудольф не стал делать тайны из планов Эдуарда; напротив, он считал, что, если о них узнает Вильгельм, это окончательно поссорит дядю и племянника. Чтобы вызвать открытый скандал, он пригласил одновременно и Эдуарда, и Вильгельма поохотиться с ним вместе в Семиградье. Жене он доверительно сообщил, что при этом можно было бы устроить «небольшой инцидент» — случайный выстрел смог бы решить все проблемы с Вильгельмом.

Для Вильгельма все было ясно. По возвращении из Вены он отправил Францу Иосифу послание, в котором выразил протест по поводу того, что генерал-инспектором австрийской армии является эрцгерцог Рудольф. Этот пост, по его мнению, должен занимать профессиональный военный — иначе как же Австрия сможет выполнить свой союзнический долг в грядущей войне?

Из Вены Вильгельм отправился в Рим. 11 сентября итальянская пресса с энтузиазмом приветствовала склонного к театральным эффектам нового правителя Германии; его называли «иль нуово Чезаре» — «новым Цезарем». Он получил аудиенцию у папы Льва XIII (потом были еще две). Понтифик произвел на Вильгельма большое впечатление. Герберт писал в своем отчете о поездке, что папа показался ему занудой и ханжой. 17 сентября Вильгельм приехал в Неаполь. В Национальном музее кайзер в течение минуты рассматривал бюст Цезаря. «Думаю, моя миссия заключается в том, чтобы сокрушить галлов — как это сделал Юлий Цезарь», — произнес он. В Германию вернулись морем. По мнению Вальдерзее, вся поездка была пустой тратой времени и денег, а «кайзер слишком непоседлив». Многие с ним были согласны. В тот год появился анекдот: «Какая самая преуспевающая фирма в Германии? — „Бисмарк и сыновья“. — Почему? — Да потому, что у них сам кайзер в коммивояжерах!»

За «делом Геффкена» последовал скандал с английским дипломатом Мориером. Когда-то именно он, хороший знакомый Викки, порекомендовал Хинцпетера в качестве гувернера к маленькому Вильгельму. Ныне он занимал пост посла Великобритании в России. Был пущен слух, что во время франко-прусской войны, будучи посланником в Дармштадте, он снабжал сведениями о передвижении прусских войск французского маршала Базена. Бисмарк потребовал увольнения Мориера с дипломатической службы как шпиона. Дипломат ответил публикацией своей переписки с Базеном, в которой, разумеется, не оказалось ничего компрометирующего. Бисмарк попал впросак.

Третьим элементом в антилиберальной кампании, развязанной Бисмарком после начала правления Вильгельма, была его акция в отношении Швейцарии. Социал-демократы печатали там свою литературу и тайно переправляли ее в Германию. Бисмарк внедрил агента, но он был раскрыт, и швейцарское правительство выразило по поводу всей истории мягкий протест. Бисмарк в ответ потребовал от швейцарских властей принять репрессивные меры против немецких социалистов, проживающих в Швейцарии, а когда, как и следовало ожидать, получил отказ, запретил немецким подданным посещать территорию соседнего государства, пригрозив Швейцарии военной интервенцией.

Чем занимался в это время молодой кайзер? 28 октября он принял в Мраморном дворце престарелого Мольтке. Его сопровождал племянник, Юлиус — бывший однополчанин Вильгельма. «Бог мой, да ты уже майор? А я-то помню тебя совсем салагой. Неужели я уже такой старый? Ну, поздравляю!» — в таком непринужденном тоне кайзер начал разговор. Юлиус с дядей были приглашены за стол. Помимо монаршей четы, присутствовали две фрейлины, графиня Келлер («тетя Ке»), Брокдорф, генерал Биссинг и три адъютанта. Из небольшой столовой открывался, как счел нужным отметить Мольтке, «великолепный вид на глубокое голубое озеро и противоположный берег».

Привели детей и познакомили их с Мольтке — архитектором славных побед прусского оружия. Забеспокоились, как бы фельдмаршал не простудился, — Юлиус сбегал за дядиной фуражкой. Четверо старших отпрысков были в бархатных костюмчиках и шапочках, маленький Август Вильгельм — в белом балахоне, с босыми ногами, видно, прямо из постели. По мнению Юлиуса, у старшего были отцовы глаза. Вильгельм закурил сигару и с явным удовлетворением оглядел присутствующих. «Прелестная семейная сцена», — записал Мольтке-младший в своем дневнике. Престарелый фельдмаршал принялся учить мальчиков строевому шагу. Разыгравшись, все вместе они взяли в плен одного из адъютантов.

В ноябре к Вильгельму в Потсдам приехал Эйленбург. Как обычно, вечерами он устраивал концерты. Обсуждали отношения Вильгельма с матерью; решили, что лучший вариант для Викки — куда-нибудь исчезнуть с глаз долой. 5 ноября кайзер решил показать другу свои новые апартаменты в Берлинском замке. Вечером он подсел к фортепиано — переворачивать ноты пианисту, Эйленбургу. Сыграны были любимые вещи Вильгельма: «Атлантис», «Смерть певца», «Ингеборг», «Король Альф».

Резиденцией императорской четы оставался Мраморный дворец. Обед подавался в маленьком салоне на первом этаже. Меню состояло из четырех блюд, на десерт — пудинг, вино белое и красное. Игристое пили наверху, после обеда. Эйленбурга, как правило, усаживали рядом с Доной. Беседы проходили «в самой непринужденной форме». Вильгельм был поглощен мыслями о войне, которая, как он считал, вот-вот начнется. Эйленбург приводит следующую цитату из письма кайзера этого времени: «Дорогой Филипп, мы находимся в странном положении. В любой момент обстоятельства могут измениться и подтолкнуть нас к началу войны. Внутреннего кризиса в России или даже во Франции было бы достаточно». Вильгельм получал доклады о сосредоточении русских войск на границе. По всей вероятности, это было плодом стараний Вальдерзее — начальник Генерального штаба упорно толкал кайзера на войну с Россией.

У Вильгельма, впрочем, был свой собственный взгляд на внешнюю политику. Он стремился к возможно более тесным отношениям с Великобританией и надеялся на взаимность, тем более что первым о необходимости и возможности такого союза высказался принц-консорт Альберт. Попытки предпринимали и Бисмарк, и Чемберлен, но союз создать не удалось. Германскому канцлеру осталось лишь сетовать на «кошмар коалиций». Вильгельм пытался рассуждать за англичан: допустим, в случае войны они не захотят поддержать немцев — Германия потерпит поражение, но и Великобритания станет легкой жертвой соединенных сил России и Франции. Англичане, к его разочарованию, не разделяли этого логического умозаключения, которое Вильгельму казалось безупречным. Их много больше занимал конфликт между Вильгельмом и Викки, в котором они безоговорочно приняли сторону последней.

Между тем 15 ноября Викки сообщила о своем намерении совершить поездку в Англию. О том, чтобы встретиться с сыном перед отъездом, речи не было. «Мать обвиняет его в том, что он бесчестит память отца», — сухо констатировал Вальдерзее. Вильгельм решил сделать красивый жест и приехал проводить ее на вокзал. Вальдерзее выразил надежду, что вдовствующая императрица не будет особенно спешить с возвращением.

Вечером в тот же день кайзер устроил пышный ужин во дворце. Гостей обслуживали три метрдотеля — начальник Генерального штаба пришел в ужас от такой расточительности: по его мнению, вполне хватило бы одного. Генерал был обеспокоен и тем, что придворная челядь «начинает задирать нос, вести себя бесцеремонно, на что уже есть жалобы». Двор терял прусские черты и приобретал черты византийские.

Вальдерзее угнетало, что его влияние на кайзера не было решающим. Особенно ревниво он относился к Герберту Бисмарку, который, по его мнению, настраивал кайзера против Австрии. Генерал был не прав — антиавстрийские настроения Вильгельма были связаны с личной неприязнью, которую он испытывал к эрцгерцогу Рудольфу. Молодой кайзер не проявил энтузиазма по поводу идеи превентивной войны, столь дорогой сердцу Вальдерзее. Открывая 22 ноября очередную сессию рейхстага, он заявил: «Ввергнуть Германию в пекло войны, даже победоносной, — это несовместимо с моим пониманием тех обязанностей, которые я взял на себя в качестве императора немецкого народа, несовместимо с моими убеждениями христианина».

Вальдерзее оставалось только искать утешения у прихворнувшего Бисмарка. Тот тоже счел за благо продемонстрировать хотя бы видимость хороших отношений с новым начальником Генерального штаба. Потягивая мозельское — этим вином канцлер обычно завершал свой завтрак, — он сообщил Вальдерзее, что намерен прибыть в Берлин и будет чаще встречаться с кайзером: «дважды в неделю — это действительно необходимо».

Новый год, сокрушенно замечал Вальдерзее, начался с двух неприятных новостей. Первая — суд оправдал Геффкена, его пришлось выпустить из заключения. Вторую он узнал от Гогенлоэ, который вместе с Хинцпетером был приглашен к кайзеру на ужин. В ходе обсуждения проблем образования кайзер без малейшего удовольствия вспоминал время своего пребывания в Касселе и «выступил против чрезмерно высоких требований, предъявляемых к ученикам, в то время как мы защищали этот порядок, доказывая ему, что только такие требования смогут предотвратить наплыв абитуриентов и тем самым воспрепятствовать созданию слоя образованных пролетариев», что страшило Гогенлоэ или Вальдерзее. Вильгельм, впрочем, не стал настаивать; время от времени он возвращался к своим идеям, но реализовать их так никогда и не смог. Далее вечер провели мирно — занялись чертежами нового Берлинского собора, которые были сделаны еще по заказу Фрица и Викки. На рождественские праздники Вильгельм посетил поместье Эйленбурга Либенберг. Он подарил другу только что выпущенную монету с изображением нового кайзера Германии.