Глава пятнадцатая. Революционная ситуация.

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава пятнадцатая. Революционная ситуация.

Революции не может быть. Потому что наша революция была последней.

Евгений Замятин, «Мы»

Когда популярный герой русских сказок Иванушка попадал в трудное положение, терпел неудачу, приходивший ему на помощь мудрец говорил, утешая: эта беда еще только полбеды. Катастрофическое положение советской экономики, явно опоздавшей на поезд в XXI век, это лишь «полбеды», внешнее проявление глубочайшего кризиса структуры.

Летом 1986 г. Горбачев, подталкиваемый осложняющейся ситуацией, приравнивает перестройку к революции: «Я бы поставил знак равенства, — говорит он в Хабаровске, — между словами перестройка и революция». Более полувека слово «революция» употреблялось в советском политическом словаре только по отношению к переворотам, организуемым коммунистическими партиями в капиталистическом мире. По отношению к советской системе в последний раз им воспользовался Сталин, говоривший о «великом переломе» — коллективизации крестьянства — как о революции «сверху». Горбачев объявляет «настоящую революцию во всей системе отношений в обществе, в умах и сердцах людей, психологии и понимании современного периода и, прежде всего, задач, порожденных научно-техническим прогрессом». Определение грядущих перемен — слишком общее, порождающее множество вопросов. Видно, что и генеральный секретарь пока еще не знает ясно, что он имеет в виду. После хабаровской речи он как бы идет вспять, говоря о «глубоких качественных, можно сказать, революционных изменениях, идущих в обществе». Можно, следовательно, сказать «революционные» изменения, а можно и как-нибудь иначе. Но теперь почти в каждом выступлении генерального секретаря звучит «музыка революции». Он не устает повторять: «Наша перестройка — это та же революция. Без выстрелов, но глубоко и всерьез»; нам нужны «революционные преобразования»; «наша надежда на революционное очищение и возрождение». Обращаясь к «стране и миру», urbi et orbi, прокламирует: «Перестройка — это революция». Горбачев успокаивает: «самая мирная и демократическая», но — революция.

Генеральный секретарь понимает: слово «революция» пугает советских граждан, давно уже приученных к мысли, что в Советском Союзе не может быть революций, ибо — последняя, победоносная уже была. Пугает даже слово «реформа», ибо до последнего времени слово «реформизм» принадлежало к числу самых бранных в советском политическом лексиконе. Двадцать лет назад «Краткий политический словарь» определял «реформизм», как «враждебное марксизму-ленинизму и коренным интересам пролетариата оппортунистическое, правосоциалистическое течение в рабочем движении...» Всего шесть лет назад «реформизм» был все еще «течением внутри рабочего класса, отрицающим необходимость классовой борьбы... стремящимся... превратить капитализм в общество «всеобщего благосостояния». В 1987 г. Горбачев открыл, что «Ленин не боялся употреблять это слово и даже учил самих большевиков „реформизму“, когда это требовалось для развития дела революции в новых условиях».

Революция, даже без выстрелов, дело серьезное. И причины, которые вызывают ее, всегда очень серьезны. Как правило — это глубокий общественный кризис. В 1984 г., едва К. Черненко был избран генеральным секретарем, журнал «Вопросы истории» опубликовал статью Е. Амбарцумова, в которой анализировались причины кризисов в социалистических странах, а также ситуация в СССР. Автор видел их основную причину — начиная с 1921 г., когда Ленин искал выхода в нэпе, — в кризисе власти, совершающей ошибки или даже сознательно действующей вразрез с интересами трудящихся. Теоретический орган ЦК КПСС гневно опроверг «ошибки» Е. Амбарцумова, объяснив, что все кризисы в социалистических странах — начиная с 1921 г. — были всегда вызваны контрреволюционными происками «правооппортунистических элементов», поддерживаемых обычно «международным капиталом». «Коммунист» отвергал само понятие «кризис при социализме», полагая, что ни в 1921 г. в советской республике, ни в 1956 г. в Венгрии, в 1968 г. в Чехословакии, в 1980 г. в Польше не было кризиса социализма как «целостной общественной системы». Аргументы оказались настолько убедительными, что журнал «Вопросы истории» признал справедливость критики и свои ошибки. Три года спустя Горбачев соглашается с тем, что «социалистическое общество не застраховано от появления и накопления застойных тенденций и даже or серьезных социально-политических кризисов».

Революция, которую Горбачев объявил, необходима, по его словам, для преодоления кризиса. Генеральный секретарь уверен, что он в силах решить все проблемы, организовав «революцию сверху». Николай Шмелев, в статьях которого можно нередко обнаружить мысли, которые будут позднее развиты генеральным секретарем, определил положение в Советском Союзе в начале 1988 г. как значительно более серьезное: «В стране действительно сложилась революционная ситуация. „Верхи“ не могут больше управлять, а „низы“ больше не хотят жить по-старому».

«Революционная ситуация» — один из важнейших терминов ленинской политологии — это совокупность объективных предпосылок, необходимых для социальной революции. Ленин насчитывал три главных признака «революционной ситуации»: «низы не хотят», а «верхи не могут» жить по-старому; нужда и бедствия угнетенных классов резко обостряются; повышается активность масс, привлекаемых к действию как обстановкой кризиса, так и самими «верхами». «Революционная ситуация», замечает Ленин, не ведет автоматически к революции. Необходимы еще субъективные предпосылки, прежде всего способность «низов» к достаточно сильным революционным действиям, которые могут разрушить старую государственную машину.[67] Следовательно, поняв ситуацию, можно революцию предупредить: провести ее «сверху», прежде чем на нее поднимутся «снизу». Вступив в 1855 г. на трон, Александр II объяснял необходимость освобождения крестьян, великих реформ, желанием предупредить революцию «снизу». Михаил Горбачев аргументирует подобным образом. Беседуя в июне 1988 г. с американским историком Джеймсом Биллингтоном, Горбачев назвал Петра I и Александра II, видя в их реформах возможную модель собственной программы.