«Кафтан Ленина»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Кафтан Ленина»

25 мая 1922 года Ленин тяжело заболевает: паралич правой половины тела, потеря речи. Только 2 октября он начинает постепенно возвращаться к делам. Ленин еще не подозревает, что это — первый звонок. В декабре 1922 года новый приступ болезни окончательно выводит его из строя. До 9 марта 1923 года, когда третий удар превратит вождя революции в живой труп, который будет умирать еще 11 месяцев, Ленин может лишь думать, диктовать по несколько минут в день свои мысли и надеяться, что его советы будут приняты учениками и соратниками.

Последние 80 сознательных дней в жизни Ленина проходят в отчаянной попытке создателя партии и государства найти рецепты на излечение тяжелых болезней партии и государства, которые он видит, лишь заболев сам. А когда неизбежность приближающейся смерти станет для него очевидной, Ленин дает свой последний совет — как заменить его во главе партии и государства.

Борьба за «кафтан Ленина», по ходячему в то время выражению, началась сразу же после заболевания вождя. Структура руководящих органов партии ограничивала число претендентов. Формально верховным органом партии был съезд, созывавшийся в первые послереволюционные годы (до 1927 года) ежегодно, в промежутках между съездами партией руководил ЦК, в 1919 году впервые было избрано Политбюро, которое сосредотачивает в своих руках власть в партии. Одновременно существует секретариат, ведающий текущими делами в Оргбюро, занимающемся организационными вопросами 3 апреля, 1922 года, после Одиннадцатого съезда, членами Политбюро были избраны Ленин, Каменев, Троцкий, Сталин, Зиновьев Рыков, Томский. Кандидатами: Бухарин, Молотов, Калинин. Самому молодому из них Н. Бухарину было тогда 34 года, Сталину и Троцкому по 43 года. Умиравшему Ленину исполнилось 52 года. Н. Асеев приветствовал Октябрь стихами: «Да здравствует революция, свергшая власть стариков». «Свергнутые старики» вовсе не были стариками — молод был еще век, руководители же РКП (б) были людьми среднего возраста, верившими в свою долгую жизнь.

Круг лиц, претендующих на «кафтан» или часть его, определяет сам Ленин в «Письме к съезду», которое он диктует с 23 по 25 декабря 1922 года. «Я советовал бы очень, — пишет Ленин в письме, которое называют его «завещанием», — предпринять на этом съезде /то есть на Двенадцатом съезде, М.Г./ ряд перемен в нашем политическом строе». Переменой «политического строя» в партии Ленин считает («в первую голову я ставлю») «увеличение числа членов ЦК до нескольких десятков или даже до сотни...» Центральный комитет, избранный на Одиннадцатом съезде, состоял из 27 членов и 19 кандидатов, если к ним добавить Комиссию контроля, состоявшую из 5 членов и 2 кандидатов, в общей сложности это составляло 53 человека — то есть «несколько десятков». Увеличение до «сотни членов» увеличило бы состав ЦК вдвое. Увеличение ЦК должно было — по совету Ленина — произойти за счет рабочих-коммунистов. О них Ленин писал несколько раньше: «Разве знает каждый рабочий, как управлять государством? Практические люди знают, что это сказки».

Расширение ЦК должно было «поднять авторитет ЦК», «улучшить наш аппарат». Если учесть, что Ленин рекомендовал избрать в ЦК «рабочих от станка», то есть людей совершенно незнакомых с практикой руководящей работы, становится очевидной бессмысленность совета, который виделся, возможно, его автору как некое чудесное средство.

Чудо должно было изменить «политический строй» партии. Ленин хорошо знал, что он является фактическим руководителем партии. Он старался руководить «как дирижер» и избегал применять жестокие репрессивные меры против товарищей по партии. В случае необходимости, во время возникавших споров, он использовал в качестве оружия свой авторитет создателя партии, вождя, совершившего революцию вопреки мнению соратников, подтвердившего свою прозорливость подписанием Брестского договора. На Девятом съезде (март — апрель 1920 года) группа старых большевиков выступила с требованием расширения демократии в партии. «Демократические централисты», децисты, упрекали Ленина в том, что «всем распоряжается маленькая кучка партолигархии», что ЦК установил «бюрократический централизм». Ленин возражает, теоретически обосновывая необходимость единоличной диктатуры: «Советский социалистический централизм единоличию и диктатуре нисколько не противоречит, волю класса иногда осуществляет диктатор, который иногда один более сделает и часто более необходим». Ленин говорит на Девятом съезде о будущем, о социалистическом централизме. Отчаяние, в котором он пребывал в последние недели своей сознательной жизни, заключалось в том, что он видит несколько кандидатов в диктаторы. Борьба между ними чревата расколом в партии. А этого Ленин, который сам всегда решительно шел на раскол, если не все беспрекословно следовали за ним, очень боялся, он опасался губительных последствий раскола после своей смерти.

В «завещании» Ленин дает характеристики шести членов ЦК. Собакевич, знакомя Чичикова с жителями губернского города, охарактеризовал их коротко: «один в городе порядочный человек, прокурор, да и тот свинья». По этому бессмертному образцу оценивает Ленин «выдающихся членов ЦК».

Прежде всего, Ленин говорит о «двух выдающихся вождях современного ЦК», о Сталине и Троцком. В столкновении этих потенциальных диктаторов видит он «большую половину опасности раскола».

Товарищ Сталин, — пишет Ленин, — «сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью» С другой стороны «тов. Троцкий... отличается не только выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезвычайно хватающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела». Затем следуют ближайшие товарищи Ленина по эмиграции: Зиновьев и Каменев. И тут он многозначительно замечает, что «октябрьский эпизод Зиновьева и Каменева, конечно, не является случайностью, но что он также мало может быть ставим им в вину лично, как не большевизм Троцкого». Дальше «несколько слов» говорит автор «завещания» — «Письма съезду» о двух молодых членах ЦК Бухарине и Пятакове, называя их «самыми выдающимися силами (из самых молодых сил)». Бухарин «не только ценнейший и крупнейший теоретик партии, он также законно считается любимцем всей партии, но ею теоретические воззрения с очень большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским...» Пятаков «человек несомненно выдающейся воли и выдающихся способностей, но слишком увлекающийся администраторством и администраторской стороной дела, чтобы на него можно было положиться в серьезном политическом вопросе».

Через десять дней Ленин диктует добавление к «Письму»: «Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно более терпим: более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризен и т. д.»

Мысль Ленина очевидна, ни один из «выдающихся членов ЦК» недостоин, ибо неспособен быть «диктатором», единолично управлять партией. Двух «выдающихся вождей» — Сталина и Троцкого — Ленин дисквалифицирует, пугая членов ЦК тем, что один уже «сосредоточил в своих руках необъятную власть» и вряд ли сумеет «достаточно осторожно ею пользоваться», другой — самоуверен и чрезмерно увлекается «административной стороной дела»: память о расстреле комиссара Пантелеева жила среди старых большевиков. К тому же, не забывает припомнить автор «Письма» у Троцкого небольшевистское прошлое. Впрочем, добавляет он, не нужно этого ставить «ему в вину лично», как и «октябрьский эпизод» Зиновьева и Каменева, то есть их сопротивление Октябрьскому перевороту. Неизвестно, что имел в виду Ленин, говоря, что не нужно этого «ставить им в вину», но вождь Октябрьской революции никому ничего не забывал. Объявив Бухарина «крупнейшим теоретиком партии», Ленин немедленно добавляет, что его взгляды «не вполне марксистские», что, несомненно, является недостатком для крупнейшего теоретика марксистской партии. Несмотря на «выдающиеся способности» Пятакова, «в серьезном политическом вопросе» на него нельзя положиться — опять противоречие, которого Ленин не решает.

«Письмо к съезду» не было прочитано на Двенадцатом съезде, хотя руководители делегаций с ним познакомились. Потом возникла легенда, что Сталин скрыл «письмо», не допустил его оглашения. Ленинское «завещание» стало, действительно, довольно скоро криминальным документом, хранение которого каралось тюрьмой и лагерем. Нет, однако, сомнения, что никто из «выдающихся членов ЦК» в нем упомянутых, его публикации не желал. До 1926 года, когда «Письмо съезду» было опубликовано в США Максом Истменом, а во Франции Борисом Сувариным, Троцкий отрицал его существование.

Содержание «завещания» не оставляет сомнения: Ленин настоятельно рекомендует заменить себя коллегиальным руководством. Только в этом случае пороки каждого из членов руководства смогут компенсироваться имеющимися у них достоинствами. Впрочем, достоинств не так уж много. Но никого кроме себя вождь партии винить не мог: он вырастил и воспитал тех, кто шел ему на смену, отбрасывая по дороге всех тех, кто проявлял хотя бы минимальную самостоятельность.

В 1920 году, на Девятом съезде, Осинский, говоря о грозящей партии диктатуре, называет трех потенциальных кандидатов в диктаторы: Ленина, Троцкого, Сталина. В годы революции и гражданской войны советская власть в глазах ее сторонников и противников определялась двумя именами — Ленина и Троцкого. Председатель Петроградского совета, руководитель Октябрьского переворота, нарком иностранных дел, подписывавший пламенные радиовоззвания «Всем, всем, всем» с призывом к мировой революции, первый представитель Нового Мира, ведший переговоры с империалистами в Брест-Литовске, организатор Красной армии, блестящий оратор Лев Троцкий считался многими естественным кандидатом в наследники Ленина. Считал себя таковым и он сам. Эта убежденность была одной из главных причин его поражения в начавшейся схватке за кафтан Ленина. В пассиве Троцкого были: его позднее вступление в большевистскую партию (июль 1917 года), его многолетние споры с Лениным, его еврейское происхождение, его твердая убежденность в законном праве наследовать Ленину.

Генеральный секретарь ЦК, член Политбюро, член Оргбюро, нарком по делам национальностей, нарком Рабоче-Крестьянской инспекции Иосиф Сталин был знаком лишь узкому кругу партийных руководителей и военных работников, он редко выступал на собраниях и митингах, его статьи не отличались блеском, свойственным профессионалам пера, его не вспоминает Джон Рид в своей хронике октябрьских дней. Но когда в начале 1918 года Ленин, которому надоели бесконечные дискуссии в ЦК, добивается создания Бюро ЦК «для решения экстренных вопросов», в Бюро входят — Ленин, Троцкий, Сталин, Свердлов. Сталин входит и в редколлегию «Правды» — вместе с Троцким, Бухариным, Сокольниковым. Ему полностью доверяет Ленин и снисходительно терпит все капризы Сталина, который, не стесняясь, и сознавая свое значение, ведет себя как примадонна. И когда на Одиннадцатом съезде партии Преображенский, перечислив обязанности Сталина, усомнится в том, чтобы один человек мог успешно справляться с необъятной работой в Политбюро, Оргбюро, наркоматах, комиссиях ЦК, Ленин немедленно выступает в защиту Сталина. Ленин говорит о незаменимости Сталина в наркомнаце. И в Рабкрине: «Дело гигантское. Но дня того, чтобы уметь обращаться с проверкой, нужно, чтобы во главе стоял человек с авторитетом...» После этого съезда Ленин предлагает Сталина на пост генерального секретаря ЦК, чтобы через 8 месяцев, как бы забыв обо всем, сетовать на «необъятную власть», которую сосредоточил в своих руках Сталин, «сделавшись» генсеком. Вдруг председатель Совнаркома обнаруживает пороки в деятельности Рабкрина, а в Сталине видит главный источник чудовищно разрастающейся бюрократии.

Сталин не «сделался» генсеком. Им его сделал Ленин — его постоянный покровитель, учитель и образец. Борис Суварин рассказывает, что когда Виктор Адлер, подшучивая над Плехановым, упрекнул его: «Ленин ваш сын», Плеханов немедленно возразил: «Если он мой сын, то — незаконный». Суварин добавляет: «Ленин мог бы сказать то же самое о Сталине». Если вопрос: был ли Ленин законным или незаконным сыном Плеханова и Маркса — продолжает вызывать споры среди философов, историков и специалистов по брачному праву, вопрос: был ли Сталин сыном Ленина — вызывает все меньше и меньше споров. Вряд ли можно сегодня сомневаться и в законности сына-Сталина. Он был не только законным, но и единственным сыном Ленина. То, что в конце жизни отец обиделся на сына и даже попробовал лишить его наследства — случай нередкий.

Называют множество причин, объясняющих приход Сталина к власти. Главная среди этих причин — Сталин был законным наследником Ленина. Таким воспринимало его большинство партии. Это, как говорят логики, было необходимо, но этого было еще недостаточно. В книге Джона Макдональда «Стратегия в покере, бизнесе и войне» в качестве примера блестящей стратегии приводятся действия Сталина в годы борьбы за власть. Автор книги замечает: «Этим людям /то есть участникам борьбы, М.Г./ больше всего на свете была нужна хотя бы примитивная информация о теории игр, но обладал ею только один человек». Вряд ли можно подозревать товарища Сталина в том, что он знал теорию игр. Но в борьбе с Троцким он вел себя, как человек, желающий завоевать власть, а его противник, как человек, ожидающий, что ему преподнесут власть, ибо он больше других ее заслужил.

Сталин прежде всего подчеркивал, что он власти не хочет и заключив союз с двумя другими претендентами — Зиновьевым и Каменевым — предоставил им роль старших партнеров в триумвирате. Троцкий делает все, чтобы восстановить против себя всех, кто не был его верным союзником. В борьбе Цезаря с Помпеем первый действовал по принципу: кто не против меня, тот за меня, второй по принципу: кто не за меня, тот против меня. Сталин подражает Цезарю, Троцкий — Помпею. Большевики, глядевшие в зеркало Французской революции, в надежде угадать будущее, видели в наркомвоенморе и председателе Реввоенсовета Троцком естественного кандидата в Бонапарты. Зная об этом, Троцкий пишет в брошюре «Уроки Октября», которую он издает после смерти Ленина: «Робеспьер не успел ознакомиться с плехановской идеей, нарушал все законы социологии, и, вместо того, чтобы обмениваться с жирондистами рукопожатиями, рубил им головы». Троцкий не только совершал непоправимую ошибку, угрожая эшафотом, не имея возможности им воспользоваться, он напал на Зиновьева и Каменева, напомнив об их октябрьских грехах. Пословица гласит: в доме повешенного не говорят о веревке. Станислав Ежи Лец добавлял: «А в доме палача?» Заговорив о поведении Зиновьева и Каменева в октябре 1917 года, Троцкий как бы вынудил триумвиров начать «разоблачение» антибольшевистского прошлого героя Октября.

8 октября 1923 года Троцкий обращается с письмом в ЦК. Письмо это Троцкий подписал только сам — он боялся обвинений в организации фракции. Через неделю, однако, в ЦК поступает «Заявление 46», в котором развиваются тезисы Троцкого. В числе «подписантов» были Преображенский, Пятаков, Антонов-Овсеенко, В. Косиор, Осинский и другие. В обоих письмах резко критикуется политика «большинства Политбюро».

Первая часть «Заявления 46» констатировала острый экономический кризис в стране: забастовки, растущую безработицу, остановку многих предприятий, нерентабельность большинства заводов тяжелой промышленности. Вину за катастрофическое положение экономики «подписанты» возлагали на «фракцию большинства в Политбюро». Вторая часть констатировала кризис в партии: «Мы наблюдаем все более прогрессирующее, уже ничем не прикрытое разделение партии на секретарскую иерархию и «мирян», на профессиональных партийных функционеров, выбираемых сверху, и на партийную массу, не участвующую в партийной жизни». «Заявление 46» развивало аргументацию письма Троцкого, называвшего причиной кризиса в партии практику назначения секретарей в местные организации — «назначенство».

Троцкий и его товарищи были совершенно правы. Система «назначенства» стала важнейшим инструментом завоевания Сталиным власти. Но не он ее придумал. Он ее усовершенствовал и сумел ею воспользоваться. Автор «Сталина» Борис Суварин, анализируя структуру партийного аппарата, называет двумя главными инструментами центральной власти: секретариат ЦК, действовавший совместно с Оргбюро, и комиссии центрального и местного контроля, созданные в 1920 году для регистрации «жалоб» на аппарат, и очень быстро превратившиеся в орудие борьбы с критикой и поддерживания строгой дисциплины. Значение секретариата было связано с тем, что в его ведении находились вопросы кадров и контроль за деятельностью местных организаций. В 1920 году при секретариате был создан Учетно-Распределительный отдел (Учраспред), первоначально занимавшийся организацией партийных мобилизаций: он назначал местным организациям квоту при объявлении партийных мобилизаций. После окончания гражданской войны практика мобилизаций прекратилась, Учраспред взял в свои руки распределение партийных постов. Член партии находился в полном распоряжении ЦК, после гражданской войны это стало значить — в распоряжении Учраспреда. К началу 1923 года в его ведении находились все партийные посты, включая уездные. На Двенадцатом съезде, в 1923 году, в докладе о деятельности Учраспреда говорилось, что в 1922 году он направил на работу более 10 тысяч человек, в том числе около половины составляли «ответственные работники». Съезд партии выбирал ЦК, который выбирал Политбюро, Оргбюро и Секретариат. Секретариат, один из его отделов — Учраспред, подбирал губернских и уездных секретарей партийных комитетов, которые подбирали делегатов на съезд, выбиравший секретариат. В 1923 году эта система — секретариат сам себя выбирает — действовала безотказно: Сталин держал партийную машину в своих руках.

Троцкий и его соратники справедливо критиковали «назначенство», как орудие в руках «большинства Политбюро» (они не называли членов этого большинства), но таким образом они критиковали систему, созданную при Ленине, нарушая заветы Ленина. А главное — критиковали систему, созданную с их согласия, при их соучастии. Они выступили против этой системы, против режима, развившегося, по их словам, после Десятого съезда, тогда, когда она стала действовать против них. Ведя ожесточенные споры по многим вопросам, троцкисты и их противники сходились в одном, решающем. Согласие по этому вопросу не оставляет сомнения в том, что борьба между Сталиным и Троцким, в конечном счете, сводилась к борьбе за власть.

Все соглашались с тем, что вся жизнь в стране находится в руках партии. Речь шла именно о всей жизни в стране: конечно, политической, но также социальной, культурной, и, разумеется, экономической. Когда в 1918 году «спец» С. Либерман обнаружил безобразия в руководстве лесной промышленностью и обратился к Ленину с жалобами, председатель Совнаркома выслушал, согласился, но предупредил: «Исправление наших ошибок должно идти только сверху, а не от спецов. Поэтому, если у вас будут какие-либо соображения, звоните мне, я сам буду вносить необходимые изменения». В конце своей жизни Ленин скажет: «Мы должны знать и помнить, что вся юридическая и фактическая конституция Советской Республики строится на том, что партия все исправляет, назначает и строит по одному принципу». Принципом этим было — самодержавие партии. В первой половине 20-х годов лишь Г. Мясников и «Рабочая группа», которую он создал из петроградских и уральских рабочих, выступали с необычными для коммунистов лозунгами. После Десятого съезда Г. Мясников отправил в ЦК письмо, в котором предлагал. «После того, как мы подавили сопротивление эксплуататоров и конституировались как единственная власть в стране, мы должны: провозгласить свободу слова и печати, которой не имел в мире еще никто — от монархистов до анархистов включительно». Исключенный из партии и арестованный Г. Мясников, бежавший в 1928 году из Советского Союза, признавал, что остался в живых лишь потому, что в его «героическом прошлом» было убийство великого князя Михаила Романова.

16 января 1924 года, за 5 дней до смерти Ленина, начала работать Тринадцатая партконференция, решившая предать гласности полностью резолюцию «О единстве партии», проведенную Лениным на Десятом съезде. Конференция напоминала всем, кто критиковал «большинство Политбюро», что они воюют с ленинскими идеями. В мае 1924 года на Тринадцатом съезде, первом после смерти Ленина, Троцкий еще раз подтверждает, что вся его прошлая и будущая оппозиция Сталину, была борьбой за власть. «Я никогда, — говорит он, — не признавал и не признаю свободы партийных группировок, ибо группировка есть в данных исторических условиях только другое наименование фракции». Троцкий произносит слова, ставшие смертным приговором всем тем, кто критиковал Сталина с позиции «истинных ленинцев»: «Партия в последнем счете всегда права, потому что партия есть единственный исторический инструмент, данный пролетариату... Я знаю, что быть правым против партии нельзя. Правым можно быть только с партией и через партию, ибо других путей для реализации правоты история не создала».

Если партия всегда права, если нельзя против нее выступать, если нет сомнений в том, что только она осуществляет миссию, возложенную на нее историей — остается одно: попытаться захватить в этой партии власть. Югославский режиссер Душан Макавеев, поставивший пьесу об убийстве Троцкого, заставляет героя Октября произносить зловещие слова: «Партия в последнем счете всегда права» — с ледорубом в голове, уже будучи убитым агентом Вождя, олицетворявшего Партию. Трудно лучше представить трагическую слепоту человека верившего, что он познал законы истории.

21 января 1924 года Ленин умирает. Траурные торжества Сталин организует по своему. Несмотря на протесты многих старых большевиков и вдовы Ленина, тело его бальзамируют и помещают в стеклянный гроб в деревянный мавзолей, установленный на Красной площади. 30 января Крупская просит в «Правде» не выражать траур по Ленину в форме «внешнего поклонения его личности», просит не ставить ему памятников, не называть его именем городов, не устраивать траурных митингов. «Если вы хотите почтить имя Владимира Ильича, стройте ясли, детские сады, дома, школы и так далее», — просила вдова. Поступают наоборот: организуются митинги, паломничества в мавзолей, Петроград переименовывается в Ленинград, кроме того появляются Ленине, Ленинск, Ульяновск и т. п. Обожествление Ленина необходимо прежде всего наследникам: каждый из них старается урвать себе кусочек нимба Вождя. Наследники чувствуют себя младшими богами, наряду с Ленинградом и многочисленными Ленине появляются Зиновьевск, Троцк, Сталинград. Впрочем, Сталин действует, главным образом, за кулисами, выдвинув вперед, не скрывающего своей жажды власти, Зиновьева. 26 января в Колонном зале дома союзов Сталин выступает скромно, четвертым, а его речь, которую десятки лет будут заучивать школьники под названием «Клятва», «Правда» публикует лишь небольшими отрывками

Похороны Ленина убедительно подтвердили, что Сталин является выдающимся учеником Вождя революции: Политбюро, поместив тело Ленина в мавзолей, превратив его в мощи, передало, одновременно, мозг Учителя для научного анализа. Изучение мозга Ленина было поручено немецкому профессору Фогту, который вскоре обнаружил там «важные особенности в строении так называемых пирамидальных клеток третьего слоя». Популярная литература того времени сообщала, что в этих особенностях мозга Ленина «находят объяснение те гениальные мысли, та гениальная тактика, которые проявлялись Лениным на самых трудных этапах революции, когда многие теряли и почву под ногами, и перспективу». Обожествление Вождя происходило в полном соответствии с учением Маркса: Мавзолей был духовной надстройкой, а пирамидальные клетки третьего слоя в мозгу Ленина — материальным базисом.