«Он согласился помочь удержать евреев от сопротивления депортации»

«Он согласился помочь удержать евреев от сопротивления депортации»

Уничтожение венгерского еврейства имело место в такое время, когда в нацистской системе наметились все признаки близкого краха. Контрразведка Канариса уже пришла к заключению, что война проиграна, и начала завязывать собственные контакты с западными разведками. Поэтому она перешла в ведение СД. Подложенная графом Клаусом фон

Штауфенбергом 20 июля 1944 г. бомба взорвалась в самый разгар венгерского кризиса и едва не разрушила всей нацистской машины. Немцы вторглись в Венгрию, поскольку им было известно, что адмирал Миклош Хорти планировал вывести ее из войны. Нейтралы, подзуживаемые Управлением по делам военных беженцев, протестовали против новых убийств, и кое-кто из них пробовал добиться распространения принципа дипломатического иммунитета на некоторых евреев. Эйхмана, отвечавшего за депортацию венгерских евреев, с первых же дней тревожила мысль о том, что оказываемое евреями сопротивление этой мере и их попытки бежать через границу в Румынию — а она не была к тому времени склонна отдавать евреев в руки немцам — вызовут политический шок, волны которого могут замедлить осуществление порученной ему операции.

Когда Эйхмаи только еще начинал работать на фон Милденштайна, этот пламенный сиониетофил дал ему прочесть «Еврейское государство» Герцля. Книга понравилась ему, как и «Сионистское движение» Адольфа Бома; и как-то в Вене, на встрече с еврейскими лидерами, включая и униженного Бома, он наизусть процитировал целую страницу из этой работы. Эйхман даже в течение двух с половиной лег изучал иврит, хота, как са. м признался, так никогда и не научился бегло говорить на нем. До второй мировой войны ему часто приходилось иметь дело с сионистами. В 1937 г. он вел переговоры с представителем «Хаганы» Фейфелем Полкесом и был гостем этой организации в Палестине. Он поддерживал та. кже тесные связи с чешскими сионистами. Теперь ему снова предстояло вступить в переговоры с местными сионистами.

В 1953 г. правительство Бен-Гуриона подвергло преследованию пожилого памфлетиста Малхиеля Грюнвальда за то,

что тот заклеймил Резо Кастнера как коллаборациониста, вступившего в 1944 г. в сделку с Эйхманом. Судебный процесс широко освещался средствами массовой информации за границей на всем протяжении 1954 г. Эйхман, очевидно, следил за сообщениями о нем в печати, что видно из магнитофонных записей его интервью с голландским фашистом журнал истом Виллемом Сассеном в 1955 г., в которых он пространно рассказывал о своих взаимоотношениях с Кастнером;

фрагменты из этих записей были позднее опубликованы в двух статьях, напечатанных журналом «Лайф», после захвата Эйхадана в 1960 г. Грюнвальд обвинил Кастнера в том, что он не разоблачил ложь немцев, будто бы венгерских евреев всего лишь переселяли в Кеньермезо. Взамен ему было позволено организовать специальную группу эмигрантов,

которая в конечном счете выехала поездом в Швейцарию, и включить в нее свою семью и друзей. Мало того, утверждал Грюнвальд, Кастнер позднее спас полковника ОС Вехера от участи быть повешенным в качестве военного преступника,

заявив, что тот сделал все возможное для спасения жизни евреям. Эйхман поведал о Кастере следующее:

«Д-р Кастнер (во многих источниках имя Кастнера транскрибируется на английский манер) был молодым чиновником примерно моего возраста, холодным как лед адвокатом и фанатичным сионистом. Он согласился помочь удержать евреев от сопротивления депортации и даже поддерживать порядок на пунктах сбора — если бы я, закрыв глаза, позволил нескольким сотням или нескольким тысячам молодых евреев нелегально эмигрировать в Палестину. Это была выгодная сделка.

15 или 20 тыс. евреев — в конечном счете их могло быть и больше — были для меня не слишком высокой ценой за сохранение порядка в лагерях. За исключением, пожалуй, нескольких первых встреч, Кастнер никогда не приходил ко мне как человек, смертельно боявшийся сильной руки гестапо. Мы разговаривали на равных. Люди забывают об этом. Мы являлись полихаческими противниками, старавшимися прийти к соглашению, и целиком доверяли друг другу. Будучи у меня, Кастнер курил сигареты, как если бы находился в кафе. Во время наших бесед он курил одну ароматную сигарету за другой, вынимая их из серебряного портсигара и прикуривая от маленькой серебряной зажигалки. С его лоском и выдержкой он мог бы и сам быть идеальным офицером гестапо.

Главной заботой д-ра Кастнера было дать специально отобранной группе венгерских евреев возможность эмигрировать в Израиль…

Фактически между умонастроениями, господствовавшими у нас, в ОС, и взглядами этих чрезвычайно идеалистически настроенных сионистских лидеров, которые вели, может быть, свою последнюю битву, существовало разительное сходство. Как я сказал Кастнеру, «мы тоже идеалисты, и мы тоже вынуждены были пойти на жертвы, прежде чем пришли к власти».

Думаю, что Кастнер пошел бы на любые жертвы, чтобы достичь своей политической цели. Его не интересовали старые евреи или такие, кто неразрывно слился с венгерским обществом. Но он проявлял невероятное упорство в попытке спасти биологически ценную еврейскую кровь, то есть тот человеческий материал, который был пригоден для воспроизводства и для тяжелого труда. «Вы можете взять себе остальных, — поговаривал он, — но отдайте мне эту группу». И поскольку Кастнер оказал нам большую услугу, помогая сохранять в депортационных лагерях мир, я был готов позволить его группам спастись. Ведь в конце концов меня не интересовали мелкие группы, численностью в какую-нибудь тысячу евреев»¹⁹.

Двоюродный брат Джоэла Бранда Андре Бисс, работавший вместе с Кастером в Будапеште и поддерживавший его политику, тем не менее частично подтвердил заявление Эйхмана, когда в своей книге «Миллион евреев, которых следовало спасти» описал тех, кто находился в знаменитом поезде, прибывшем 6 декабря 1944 г. в Швейцарию:

«Затем шла наиболее многочисленная группа, гордость Кастнера — сионистская молодежь. Она состояла из членов различных организаций сельскохозяйственных пионеров из крайне правых «ревизионистов», уже располагавших иммиграционными сертификатами, и некоторого числа сирот… И, наконец, там были люди, бывшие в состоянии оплатить свой проезд наличными деньгами, ибо нам нужно было собрать потребованную немцами сумму. Но из всех 1684 пассажиров поезда таких людей было самое большее 300…

Мать Кастера, его братья, сестры и другие члены его семьи из Клаузенбурга (Клужа) также были здесь… Члены семей тех, кто добивался формирования этого конвоя, составляли в лучшем случае группу из 40–50 человек… В поднявшейся сумятице около 380 человек ухитрились взобраться на наш поезд, который вышел из Будапешта не с 1300 пассажирами, как мы рассчитывали, а более чем с 1700»²⁰.

Израильская лейбористская партия получила больше, чем ожидала, когда поднялась на защиту Кастнера. Грюнвальда защищал блестящий юрист Шмуль Тамир, бывший иргуновец, специализировавшийся на перекрестных допросах. Позднее, в 1961 г., Бен Хехт написал свою книгу «Вероломство», где с замечательным искусством изложил все перипетии кастнеровского скандала и посвятил много страниц мастерскому разгрому Тамиром всех аргументов защиты Кастнера.

Тамир. Как вы объясняете тот факт, что из Клужа (родного города Кастнера) было отобрано для спасения больше людей, чем из любого другого венгерского города?

Кастнер. Я был тут ни при чем.

Тамир. Я утверждаю, что вы специально просили у Эйхмана поблажек для вашей родни в Клуже.

Кастер. Да, я специально просил его о них.

Кастнер. Все местные комитеты по спасению подпадали под мою юрисдикцию.

Тамир. Комитеты! Вы употребляете это слово во множественном числе.

Кастнер. Да — всюду, где они существовали.

Тамир. Где еще, кроме Клужа, имелись такие комитеты?

Кастнер. Я думаю, что комитет в Клуже был единственным в Венгрии.

Тамир. Вы ведь могли бы, д-р Кастнер, обзвонить другие города, так же, как вы позвонили в Клуж?

Кастнер. Да, это верно.

Тамир. Так почему же вы не связались по телефону с евреями во всех этих городах, чтобы предупредить их?

Кастнер. Я не сделал этого потому, что мне не хватило времени²¹.

В Клуже проживало более 20 тыс. евреев, а в этом поезде имелось лишь ограниченное число мест. Судья Беньямин

Халеви начал нажимать на Кастнера, и тот выболтал те критерии, какими он руководствовался при отборе тех, кого намеревался спасти:

Кастнер.…свидетели из Клужа, дававшие здесь показания, — они, как мне думается, не представляют подлинного клужского еврейства. Ведь не случайное же совпадение, что среди них не было ни одной влиятельной фигуры²².

Леви Блум, также житель Клужа, присутствовал в 1948 г. на обеде, данном пассажирами поезда в честь Кастнера; он испортил весь праздник, когда внезапно вскочил на ноги и назвал почетного гостя коллаборационистом и призвал подать на него за это в суд:

Блум. …Я спросил его: «Почему вы разослали почтовые открытки от евреев, которые якобы находились в Кеньермезе?» Кто-то выкрикнул: «Это сделал Кохани, один из кастнеровских людей». Кохани также был в зале. Он вскочил и закричал: «Да, я получил эти открытки». Я спросил его: «А от кого они были?»

Он отвечал: «Не ваше дело. Я не обязан докладывать вам о своих поступках».

Судья Халеви. Все это произошло публично?

Блум. Да, там было несколько сотен человек²³.

Кастнер был также замешан в деле Ханны Шенес, о котором шла речь на суде. Шенес, храбрая молодая сионистка из Венгрии, добилась в конце концов разрешения англичан принять вместе с еще 31 добровольцем участие в парашютном десанте, сброшенном в оккупированную Европу для организации сопротивления и спасения евреев. Она приземлилась в Югославии 18 марта, за день до германского вторжения в Венгрию, в июне тайком пробралась в Венгрию и была вскоре поймана полицией Хорти. Перец Гольдштейн и Джоэл Нусбехер-Пальги последовали за ней и связались с Кастнером, который уговорил обоих сдаться немцам и венграм ради удачи операции с поездом. Оба были отправлены в Освенцим, однако Нусбехер-Пальги сумел перепилить несколько решеток в своем вагоне и бежал²⁴, Шенес же венгры расстреляли. На суде Кастнер признался, что не уведомил швейцарцев, представлявших интересы англичан в Будапеште, о захвате венграми сопровождавших Шенес лиц. «Полагаю, что у меня были для этого свои основания», — заявил он.

Это признание возмутило общественность Израиля: многие здесь читали ее стихи и знали о мужестве, проявленном ею в венгерских тюрьмах²⁵.