8.1. Республиканский самодержец
8.1. Республиканский самодержец
8.1.1. Автор настоящей книги не присваивает себе право на изобретение термина «царь Борис» применительно к первому российскому президенту. Именно так была ранее названа книга О.М. Попцова о первом российском президенте, точнее ее назвали «Хроника времен «царя Бориса». Может быть насчет царя преувеличение?
Да, нет. Похоже на правду. Приняв в декабре 1993 года новую Конституцию, Россия установила почти монархический режим правления.{86} Юридически, больше власти, чем у президента РФ, было только у российского царя. К этому можно добавить еще и практическое отсутствие реального механизма смены президента, при наличии у него реальной возможности распустить парламент.
Разумеется, в свое время монопольной властью в стране располагали и генеральные секретари ЦК коммунистической партии. Однако их правление все же было коллективным правлением узкой группы лиц. Чисто формально, даже во времена Сталина демократии было больше, чем при ельцинской Конституции. Правда, только чисто формально.
Разумеется, при этом не следует опускать из виду наличие гласности при правлении первого российского президента. Вряд ли Ельцин был в восторге от критики в свой адрес. Кому вообще нравится, когда его критикуют? Но первый российский президент не зажимал свободу слова ежовыми рукавицами. Полумонархия с элементами гласности, — так можно назвать способ правления страной при «царе Борисе».{87}
«Конституция предусматривает своеобразную форму регламентарной власти — право Президента самостоятельности осуществлять нормотворчество. Согласно ст. 90 Конституции указы Президента не является строго говоря подзаконными актами, они лишь не должны противоречить Конституции и федеральным законам, а при отсутствии последних вполне могут заменить их».[326]
8.1.2. Царское правление. Плохо это или хорошо? Россия всегда была самодержавно управляемой страной. Когда после февраля 1917 года наивные и не очень наивные российские политики попытались сделать по-другому, затея эта провалилась. Наступил хаос. В результате к власти пришли большевики, которые вместо наследственного царя поставили несменяемого генерального секретаря, который, как и царь, советовался с ближайшим окружением о том как управлять страной. Кстати, некоторые белогвардейцы поняли это почти как восстановление самодержавия. Постепенно при Сталине стали возрождаться и некоторые второстепенные признаки самодержавия. Возросло значение православия, патриотизма, появилась сверхдержава, с которой все считались. Хотя процесс этот был неоднозначен и порой противоречив. Но все же …
Разумеется, и царь и генсек не были абсолютными и полными самодержцами. Время от времени в результате заговоров их убивали или просто свергали. Но всегда это делала кучка приближенных. Лишь дважды в 1917 и в 1991 году было несколько по-другому способу, походящему на революцию. Хотя народные массы были искусство управляемы опытными кукловодами, решающими собственные задачи.
«…Революции совершает не «вся страна в едином порыве», а агрессивное меньшинство населения страны. При пассивности и безразличии большинства, которое хоть само не свергает власть, но и не защищает ее потому, что она ничего хорошего для народа не сделало… Причем это меньшинство тоже может и не быть голодным и нищим».[327] Однако, часто всего революции меняют не строй, а людей у власти. Впрочем, для этого они и делаются.
Август-декабрь 1991 года был временем новой российской революции. Она отличалась от революции 1917 года, не была так радикальна. Но в целом это все же была революцией.
«Борис Николаевич воспитан в рамках правил игры партийно-хозяйственной номенклатуры. Он прошел школу управления большевистки-безальтернативного типа. Конечно же, Ельцин оказался не самым послушным и преданным ее учеников, но вряд ли можно отрицать ее сильнейший отпечаток на его политическом поведении в постсоветский период. Не случайно Борис Николаевич ради укрепления режима своей личной власти организовал остервенелую борьбу с коммунистами, в общем-то, большевистскими по сути методами».[328]
Ох, уж эта власть!. «Стремятся к ней и получают ее многие, хотя по-настоящему достойных среди них порой единицы».[329] Не будем сейчас давать оценку первому российскому президенту. Во-первых, успеется, а, во-вторых, автор настоящей книги уже предупреждал, что оценки давать будет редко. Судить нужно самим читателям. Но пока о другом.
Даже либерально настроенные люди признают, что для России характерна монополизация власти, авторитарность управления.[330]
«Почти весь ХХ век, — констатировали российские либералы, — россияне прожили под властью самовластного государства, и привычка возлагать на него ответственность за все происходящее в жизни, не только страшиться его, но и ожидать от него всевозможных благ глубоко укоренилась в широких слоях населения. Иждивенчество, гражданская пассивность, покорное принятие любых действий власть предержащих, постоянное искушение «сильной руки» — таков социально-психологический фон посттоталитарного общества. Возможность отката к режиму всевластного государства все еще остается реальной угрозой дальнейшему демократическому развитию России, становлению ее как действительно открытого гражданского общества».[331]
Почти все правильно. Правда, не один только ХХ век, но и много веков до него. Хотя, не все и согласны с некоторыми из негативных оценок этого общества.
Но самое интересное не в этом, а в том, что хорошо или плохо, но россияне именно такие. Могут же японцы, быть непохожими на британцев. Кстати, первые привержены тоталитарному обществу гораздо больше вторых. Но и у тех и у других существует монархия, хотя и конституционная.
Любые попытки искусственно и форсированно изменить социально-психологический фон (менталитет и прочее) могут привести не прогрессу, а к прямо противоположному. Быстро переделать народы России большевики (как и их предшественники весной-летом 1917 года) уже пытались, стоит ли повторять ошибки, которые стоили столько много крови и слез.
Может быть, постепенно изменения и будут происходить. Вся история человечества — вроде бы является движением к прогрессу. Правда, развиваясь и приобретая новые качества, человечество обычно теряло старые. Да и бывает ли дорога к прогрессу, такой прямой и прямолинейной?
Однако, так мы можем и заговориться на общие политические темы. Вернемся-ка лучше к России 1994–1995 годов.
8.1.3. Почему целая глава посвящена Ельцину, его приближенным и семье? Так может спросить читатель. Ведь книга о спецслужбах и даже точнее о судьбе одной из них — от КГБ до ФСБ!
А разве не понятно? Именно во дворе «царя Бориса» формировались все мысли о реформировании этой спецслужбы, именно там решалось, кто ее возглавит. Это, во-первых. А, во-вторых, именно там, в царском дворе всегда принимались основные решения, касающиеся безопасности страны. А ведомство государственной безопасности лишь осуществляло спускаемую сверху задачу. Именно там определялось кто возглавит службу в спецслужбе и какие задания получает спецслужба.
При почти монархической форме правления первого российского президента важно кто рядом с «монархом», кто нашептывает ему на ухо.{88}
Именно там на самом верху были сделаны шаги и предприняты решения, которые дважды (в 1917 и 1991 годах) в одном веке привели страну к катастрофе. И внешне успешно функционирующие спецслужбы не смогли предотвратить эти катастрофы.
Не часто ли? Раньше, катастрофы такого рода в нашей стране происходили гораздо реже. Можно вспомнить смутное время XVII века, еще кое что. Но чтобы две глобальные катастрофы за один век! Это много, очень много.
8.1.4. В конце 1991 года Бог распорядился вручить судьбу страны в руки Бориса Николаевича Ельцина. Бестолковое руководство (если не хуже) Горбачева и его окружения подвело страну к краю пропасти. Для объективности еще раз напомним, что первый президент полунезависимой РСФСР вложил свой «достойный» вклад в подведение страны к пропасти. Однако, не в этом главная мысль. Она в другом.
«Кое в чем Ельцин определенно годился на роль руководителя страны: он прекрасно смотрелся на трибуне — прямая осанка, могучая стать, зычный голос; говорил он с запинками и чуть медленно, но этим еще больше походил на человека из толпы — крепкий мужик, который вчера вечером слегка перебрал», — писал Пол Хлебников.[332] Звучит с некоторой издевкой. Но в целом это соответствовало действительности, первый российский президент смотрелся неплохо, особенно когда вел себя адекватно.
Он хотя бы на первый взгляд более подходил на должность верховного правителя, чем первый президент СССР. Многим россиянам он был ближе и понятней, чем Горбачев. Такой уж средний менталитет в стране. Особенно после провала первого советского президента, которому первоначально так сильно верили. Но чем сильнее любят вначале, тем сильнее ненавидят потом.
8.1.5. «В 1991 году Россия располагала всем для того, чтобы в течении нескольких лет войти в число мировых лидеров по уровню и качеству жизни, — писал Владимир Бренделев. — Ресурсный потенциал России оценивался суммой 140 триллионов долларов, то есть около миллиона долларов на каждого российского гражданина. В наследство от СССР Россия получила фантастический научно-технический и производственный потенциал сверхдержавы номер два. Архитекторы германского, японского, корейского или китайского «экономического чуда» — все вместе взятые! — не располагали даже половиной российских ресурсов. Реформы были просто обречены на успех при любых вариантах их проведения, при всех мыслимых и немыслимых ошибках, которые могли совершить реформаторы».[333]
Даже, если посчитать вышесказанное преувеличением, то все равно Ельцин, став президентом независимой Российской Федерации (основной части бывшей великой державы), мог отвести страну от пропасти и возродить ее. Так, во всяком случае, многие надеялись. Была надежда у народа, а это уже кое-что для начала возрождения. Была шатающаяся, но не разрушенная промышленность, были колоссальные природные богатства. Был не прихотливый, но достаточно трудолюбивый народ. Одним словом, было все, что, казалось бы, нужно для выхода из кризиса.
Не будем здесь говорить, что из этого получилось. Лишь одно замечание: в 1992–1993 годах первый российский президент еще вынужден был делить власть с парламентом,{89} где находились очень разные люди, которые во многом, так же как и он, рвались к власти. Они завидовали президенту страны и тем, кто успел пристроиться вокруг него. Они понимали, что могут управлять не хуже, чем те, которые дорвавшиеся до власти. Они видели все это и им хотелось все это повторить, но только уже для себя. А история российская, действительно, не редко повторяется, но не так быстро, как хотелось бы рвущимся к власти. Им все нужно было сразу, ждать не моглось. Жизнь ведь идет и хочется насладиться всеми ее прелестями.
Ситуация противостояния парламента и президента в 1992–1993 годах здорово напоминала ранее происходившее противостояние Горбачева и Ельцина. Это сильно осложняло ельцинское правление. Коржаков писал, что эта борьба все заметнее мешала нормальной деятельности, Ельцина изнуряли постоянные стычки с Верховным Советом, оскорбительные выпады Хасбулатова, Руцкого.[334] (см. пункт 8.5.4. настоящей книги). Все это действительно так, жестокая борьба за власть не способствует уверенности верховного правителя, а вместе с тем и не способствует процветанию страны.
Однако в конце 1993 года этому противостоянию наступил конец. Какой, можете вы спросить, ценой? Дорогой. «Сегодня, — констатировал тогда Валерий Зорькин, — девственная белизна демократических знамен густо заляпана грязью лжи и коррупции «демначальства», более того — залита кровью погибших в Москве во время октябрьской бойни. Попраны элементарные нормы выборной системы (позволяющей сегодня «побеждать» тем, за кого отданы голоса 5-10 % избирателей), под улюлюканье политической клоаки растоптано достоинство Конституционного суда, парализована прокуратура, правоохранительные органы получили отчетливо «начальствоохранный» оттенок. Среднестатистический российский гражданин при звуке слов «плюрализм», «гласность», «народовластие» в лучшем случае угрюмо отворачивается (чаще всего его реакцию не позволяет воспроизвести на страницах печати чувство элементарного приличий)».[335] Все это так, но …
В конце 1993 года первый российский президент получил новую возможность вывести страну из кризиса. «После октября 1993 года помешать Ельцину уже не мог никто».[336]
Правда, энтузиазма у народа было уже меньше, но зато власти у президента стало больше. Оставалось только осуществить то, что было не раз клятвенно обещано народу. Шанс, хоть и в меньших размерах, но напоминал самый конец 1991 года. Оставалось только воспользоваться этим шансом.{90}
Впрочем, некоторые высказывались в том плане, что Ельцин и не хотел никаких реформ. «…Получив желанную власть, он вполне логично остановился. Его главная цель была достигнута и ему нужно было тихо «спустить на тормозах» те преобразования, которые начал не он, а Горбачев. И которые были по духу чужды партийно-хозяйственной номенклатуре, которая страшно боялась потерять привычный еще с советских времен тотальный контроль за всем и вся, боялась, что станет никому не нужной и потому не сможет зарабатывать деньги на «решении вопросов» в обход законов, специально принятых как раз для того, чтобы ни у кого ни чего не получалось, пока они не придут с поклоном «ломать шапку» перед чиновником. Боялась, что в хаосе реальной демократии не сможет гарантированно передать власть своим детям и внукам. Старой элите не нужны были независимые ни от кого предприниматели и уважающие сами себя обеспеченные граждане, не относящиеся к привилегированной касте «своих», к номенклатуре. И боязнь «потерять кормушку» в первой половине девяностых оказалась сильнее разума, здравомыслия, чувства стратегического сохранения и ответственности за судьбу страны. Региональная элита скопом «навалилась» на Ельцина и шантажируя опасностью сепаратизма помогла ему «заболтать» реформы, свести все к смене партийно-советской драпировки на видимость «демократическо-правовой». Кафтан получился новый, но дыры и проблемы полностью остались старыми. И их даже стало еще больше».[337]
Автор настоящей книги не во всем согласен этим высказывание. Первый российский президент все же реформы проводить, похоже, хотел. Но так чтобы его личная власть не пошатнулась, а укрепилась и близкие ему люди не пострадали. Но нельзя не согласиться с верностью передачи потайных мыслей номенклатуры. Разумеется, не всей, но, по крайней мере, очень многой. Той самой, которая лучше других умела окружать правителя своим вниманием, так окружать, чтобы их интересы он особо не задевал. Да и правитель-то был выходцем из той же самой среды. И был он поддержан частью связанной с ним лично номенклатурой, а также молодой номенклатурной порослью (комсомолятами), которая хотела насладиться жизнью как можно раньше.
Можно было бы сказать коммунистической терминологией: типичный представитель класса номенклатуры. Но Ельцин, все же, был не совсем типичным, он был способен на поступки, что для номенклатуры не особенно характерно. Благодаря этому он добрался до почти царской власти, а нужно было еще и уметь управлять большой страной, находящейся в критическом состоянии, это вам не то, что досталось Горбачеву в 1985 году. Тогда в 1985 году страна была в приличном состоянии, в 1991 году она уже оказалась в г… (другого слова трудно подобрать).
Однако уметь дойти до власти, еще не означает умения вести эффективное управление. Тем более когда все в г… Тут найти выход не просто.
8.1.6. Но прежде всего нужно было только знать, что нужно стране и как это сделать. Поговорим о первом, т. е. о знании. «Искусство входить во все подробности и с неусыпным вниманием относиться к малейшим нуждам государства оставляет существенную особенность мудрого правления…», — так писал Жан де Лабрюйер (1645–1698). Давно было сказано, но такие истины не стареют.
Откуда Ельцин получал информацию о состоянии страны и ее проблемах? Кстати, доступ к уху правителя всегда считался важным способом решения многих проблем того, кто имеет такой доступ. За доступ боролись, подставляли друг другу подножки и наносили запрещенные удары. Ведь это создавало такие возможности. Так было во все времена.{91} Говорят, что начальнику охраны Коржакову приходилось обыскивать покидавших президента посетителей и изымать у них подписанные Ельциным бумаги как наносящие ущерб интересам России.[338]
Но в любом случае правителю (в нашем случае президенту) ведь нужно получать информацию. Без этого он уже и не правитель. Сначала получают информацию, затем принимают решение. Получение информации — один из показателей власти, важная ее составляющая и, по сути дела, фундамент на котором держится власть. А фундамент, как известно, должен быть надежным, иначе здание долго не простоит. «Неполнота или однобокость информации, — писал Е.К. Лигачев, - одна из главных бед, подстерегающих политика».[339]
К слову, есть и другая, на первый взгляд, прямо противоположная беда. Чем выше руководитель по должности, тем больше ему направляют документов, самых разных документов, порой прямо противоположных. «В безмерном потоке бумаг, захлестывающих аппарат, можно было раз и навсегда безнадежно потеряться», — вспоминал Виктор Прибытков,[340] работавший помощником сначала секретаря, потом генерального секретаря ЦК КПСС К.У. Черненко.
8.1.6.1. Источников информации у российского президента, разумеется, было много. И, прежде всего, официальные доклады и сообщения подчиненных. В том числе и из спецслужб, благо в новой России их развелось больше, чем нужно.
Хорошая вещь — четко составленная информация. Мало того, что ее вовремя подготовили, она еще и доступна только избранным.
Но вот беда. Каждый чиновник, докладывая своему начальнику, как правило, стремится представить положение в лучшем свете. А его начальник своему начальнику. И так далее вверх по лестнице власти. Это известно уже давно. Вторая беда в том, что желающим сообщить начальнику бывает обычно больше, чем начальник желает и может ознакомиться. А значит, велика роль сортировщика, который определяет, что пропустить, а что нет.
«Еще в древние времена мудрые люди на Востоке говорили, что от толмача, то есть от толкователя, порой зависит больше, чем от самого шаха. А помощники, советники — это и есть своего рода толмачи, толкующие факты. По этой причине те, кто борется за влияние на лидера, прилагает максимум усилий к тому, чтобы внедрить в его ближайшее окружение своих людей».[341]
Для правителя самое важное не вникать во все проблемы управления в деталях, а подобрать 10–15 (большим количеством просто трудно управлять) толковых заместителей, каждый из которых может в свою очередь подобрать себе 10–15 и так далее. В конечном итоге исполняют все равно рядовые. Разумеется, все подчиненных (всего-то 10–15 человек) еще нужно и тщательно контролировать. В принципе все вроде бы просто. В реальности все гораздо сложнее. Вот в реальности, даже те, кто искренне надеялся вывести самый большой остаток страны (т. е. Российскую Федерацию) из кризиса, оказались у разбитого корыта.
«Как и в лучшие времена застоя, личные связи — это половина успеха. Как и в лучшие времена застоя, коридорный лоббизм (по-русски это называется что-то вроде масла масляного, так как «лобби» это и есть коридор) в Кремле — самый действенный и самый надежный способ добиться нужного решения. Он позволителен лишь для тех, кто вхож и имеет доступ к телу».[342]
Это поняли не только политические конкуренты внутри страны, но и политические конкуренты за ее пределами — разведывательные службы иностранных государств. Вербовать начальника удается редко, а вот его заместители (помощники, советники и т. п.) на вербовку идут более часто.
Иногда разведкам удавалось внедрять или вербовать своих агентов в такой среде. Вот хороший способ получения информации, а иногда и хороший способ влияния на принятие решений. Заметим, что это вообще, а не применительно к конкретной стране. Речь не только о Российской Федерации.
Правда, иметь классического шпиона в окружении высшего должностного лица чревато политическим конфликтом, тем более, что шпионская связь такого агента с иностранной разведки оставляет вещественные следы. Гораздо проще с агентом влияния, который приобретен без формальной вербовки и используется без классических шпионских способов связи.
Без помощников на верху власти все равно не обойтись. Практика работы системы управления показала, что помощники (заместители, советник и т. п.) бывают самые разные. Иногда они возглавляют структурные подразделения, иногда просто консультируют.
«Многолетняя история формирования верхних эшелонов власти показывает, что никто не может ограничиться лишь одними официальными должностными лицами. Каждый лидер формирует дополнительно свой «теневой кабинет». В него, как правило, входит группа людей, способных четко уловить мысль шефа и облечь ее в предложение удобоваримой формы: будь то текст доклада, выступление или интервью журналистам…
Как правило, эти люди, никому не известные, аккумулируют и анализируют всяческую информацию, составляют справки, изучают статистические данные и постоянно «подпитывают» своего патрона. Только с их помощью он может держаться «на плаву».[343]
За много веков существования бюрократической системы наработаны различные способы доведения «нужной» информации с нужной целью.{92} В каждом конкретном случае способ, конечно, индивидуальный. Шаблон здесь не уместен.
«Кроме того, существует основанное на законах психологического восприятия неписаное правило, которое в обиходе иногда называется «эффектом первой информации». Суть ее в том, что первая оценка того или иного факта, события воспринимается с наибольшей полнотой, а последующие, если они противоречат первой, уже как бы входят с ней в конфликт. Отсюда вытекает важный практический вывод: если возникает спорная ситуация, надо постараться как можно быстрее изложить руководителю свою версию событий, чтобы определенным образом настроить его. В этой же связи нельзя не упомянуть о том, что советники руководителя высокого ранга — и официальные, и, так сказать, «на общественных началах» — в состоянии заметно влиять на умозрения своего «шефа».[344]
В условиях некоторых правящих режимов важна не только «первая информация», но и последний заход. «Весьма популярная народная примета утверждает кто последний войдет в кабинет президента, тот и удалиться счастливым, с подписанным документом».[345] А что еще делать президенту, когда его так просят и убеждают принять «верное» решение. Ему ведь трудно быть гением во всех сферах.
Разумеется, есть способы не попасть в зависимость поставщиком информации. «Соль» справочных документов — в объективности, — вспоминал Е.К. Лигачев. — Но их готовят и подписывают люди. И кое-кто вместо строгой непредвзятости старался угодить настроениям высокого руководства, так формируя факты и выводы, чтобы подогнать их под господствующую «наверху» точку зрения. Это весьма опасное и не всегда распознаваемое явление, которое способно подтолкнуть политика к серьезной ошибке. Вот почему очень важен личный сравнительный анализ данных, поступающих из разных источников, сопоставление их с реальной жизнью».[346]
Однако, верить проще, чем анализировать и сравнивать. Последнее зависит от работоспособности руководителя и его умения распознать попытку влияния на принятие решения.
Коржаков вспоминал: «Президент получал информацию в полном объеме. Но ее трудно воспринимать адекватно. Складывалось впечатление, что едва ли не вся верхушка работает на растаскивание госсобственности. Знаете, мне хорошо понятна реакция Бориса Николаевича еще и потому, что поначалу я тоже отказывался верить во все эти баснословные счета в банках и финансовые махинации. Но появлялись все новые документы, факты…».[347]
Однако, трудно верить в то, во что не хочется верить. «О способности Ельцина получать информацию для принятия решений свидетельствуют его ближайшие приближенные.
Н. Егоров, бывший глава администрации президента РФ:
«Ельцин далек от реальности. Он не знает, что происходит с Россией. Когда ему докладываешь о наших проблемах и бедах, чувствуешь, как он вдруг начинает разражаться, как нарастает недовольство, как хочет поскорей закончить разговор. Те, кому очень хотелось прижиться в Кремле, старались о плохом с ним не говорить».
Б. Громов, отвечая на вопрос «Известий» о том, можно ли донести до Ельцина правду о ситуации в армии, объясняет:
«Непросто. Донести ее может один человек — министр обороны. Потребуется личная воля. То, что услышит президент, может ему не понравиться. Я хочу сказать, что министр, решившийся по подобный неординарный шаг в неординарное время, должен быть готов принести себя в жертву. Поставить на себе крест».[348]
8.1.6.1.1. Да, случается, что руководители порой предпочитают получать определенного рода информацию. Рассмотрим это на конкретном примере. Дело было незадолго до начала «первой чеченской войны». «…Степашину доложили аналитическую записку, суть которой сводилась к следующему. С учетом падения рейтинга Дудаева и возрастания оного у Хасбулатова было бы целесообразно сделать ставку на последнего. Писать такое было рискованно — документ проходит через секретариат, через другие руки …Как его доложат? С какими комментариями? Степашин позвонил Сергею Филатову — главе президентской администрации, чтобы предупредить заранее. Тот был категоричнее: «Я такой документ докладывать не буду. Ты что, с ума сошел, такое писать!».
У Ельцина на имя Хасбулатова могла быть реакция предсказуемая, но не логичная…Уже отправленный документ Степашин приказал вернуть. Документ был направлен Черномырдину».[349]
Автор настоящей книги специально не приводить чужих или своих комментариев приведенной цитаты. Нет также иных данных ее подтверждающих.{93} Да и не важно было ли так на самом деле. Важно, что так могло быть.
Это частный случай, но он имел существенное значение для безопасности государства и деятельности спецслужбы. Личные отношения оказывают сильное влияние на принятие властных решений. Тем более, когда все зависит от воли одного человека, которому совсем не обязательно согласовывать свою точку зрения с кем-либо. И в таком случае, еще более важным становится кто и что такому человеку доложит.
8.1.6.1.2. А вот еще один поучительный пример. Олег Попцов описал как Ельцину доводили информацию о недостатках самого Попцова: «Подобного рода материалы изобилуют терминологией эмоциональных уколов типа: «неудивительно, бросается в глаза, просматривается логика, угадывается последовательность. Задача этих докладных — взвинтить Президента, создать образ затаившегося врага, очага антипрезидентских взглядов, а затем, подладившись под эмоциональный президентский всплеск, положить ему на стол некий итоговый текст, который Президент может или огласить или оставить без внимания — в зависимости от настроения. Жертву готовят постепенно, учитывая президентскую недоверчивость. Компромат, обрушившийся сразу, внезапно, может вызвать у Президента отторжение. Важна эволюция во времени. Выбираются случаи, фразы, эпизоды в течение года. Используются ссылки на прошлую деятельность, нерешительность потенциального объекта президентской критики — хотя ни того, ни другого в действительности не существует — это легко придумывается, домысливается. Очень хорошо действуют намеки на контакты объекта недовольства с политическими фигурами, к которым Президент охладел, еще лучше, если они попали в разряд президентских противников. Такая информация ценится дороже всего и, как правило, попадает в точку».[350]
И снова автор настоящей книги не приводить чужих или своих комментариев приведенной цитаты, не пытается доказать или опровергнуть эти факты. Важно не это, важна технология влияния на принятие властного решения. На кого влиять, на Ельцина или на … не так и важно.
8.1.6.2. Можно (да, пожалуй, и нужно) получать информацию из СМИ. Но они тоже могут соврать и перепутать. Чиновников хоть как-то сдерживает обязанность подавать наверх достоверную информацию, которую иногда и проверяют. В СМИ все гораздо проще и вольготнее.
Заказные статьи и передачи не редкость. Однако, они формируют общественное мнение, а это уже само по себе достойно внимания. Да и можно сравнивать официальные доклады для избранных и с информацией для всех.
Правда, есть еще одна проблема слишком много развелось в стране средств массовой информации. Нельзя объять необъятно. Все прослушать и прочитать не возможно.
Впрочем, в своей книге главный ельцинский охранник того времени, написал, что президент телевизора не смотрел, газет не читал. Речь, правда, преимущественно о тех, где его ругали.[351]
8.1.6.3. Есть еще общение с народом. Вспомним, какой фурор произвели первые встречи Горбачева с народом на улицах. Это же надо! Генеральный секретарь так просто с народом общается. По большому счету, это, конечно, была больше пропаганда, чем получение информации. Но все же кое-что такое общение давало. Хотя бы настроение людей можно было узнать. Недаром, потом первый президент СССР резко сократил такие встречи. Народ стал более недовольный, а разве с недовольными приятно общаться.
Все повторяется. «Раньше Ельцин, - писал Коржаков, - получал заряд энергии от общения с людьми на улице. Мне, правда, надоедало слушать в разных местах один и те же шутки, одинаковые обещания… Но со временем вечно недовольная толпа стала раздражать шефа, и он отдал предпочтение поездкам за рубеж; беседовать с доброжелательными и сытыми людьми всегда проще».[352]
8.1.7. Руководство страны это, видимо, тоже поняло. Уже в январе 1994 года Председатель Правительства РФ Черномырдин сказал: реформы требуют корректировки, что «будет заключатся в том, что в рамках борьбы с инфляцией от мер, преимущественно монетарных, будут переходить к другим, немонетарным». «Гайдар остается», — тем не менее заявил президент. Но через месяц Гайдар, а вместе с ним Борис Федоров и Эмма Памфилова покинули правительство.
Необходимо отметить некоторый разворот правящего режима в сторону идеи укрепления государства, усиления патриотизма.
Обиженные режимом констатировали это и подвергали критике. Например, отставной председатель Конституционного суда Валерий Зорькин писал: «На фоне очевидного всестороннего провала той грандиозной аферы, которая получила в России название «радикальных реформ», на фоне стремительного обнищания населения, невиданного национального унижения могучей прежде державы и мощного всплеска радикально-националистических настроений в массах — режим, возглавивший всероссийский погром и три года подряд непосредственно им руководивший, начинает маневрировать в поисках выхода из сложившегося тупика…
Очевидно, осознав, что возможности квазидемократической риторики сегодня уже исчерпаны, «кремлевские соловьи» дружно перешли на другой — квазипатриотический мотив. При этом никакого желания вдуматься, что есть российский патриотизм по своей природе, каковы его исторические и духовные корни, какими должны стать его современные адекватные реальностям формы, по-прежнему нет. Есть, как и ранее, «одной лишь думы власть, одна, но пламенная страсть», — всепоглощающее стремление любой ценой удержаться на политическом олимпе России».[353]
Насчет отсутствия «желания вдуматься» особых возражений нет. Думать было некогда. Но вот насчет реальности поворота от демократизма к патриотизму с автором цитаты можно и поспорить.
Многие продвигаясь к власти (особенно верховной власти), совершают действия, разрушающие управляемость и приводящие к хаосу и разброду. Получив верховную власть, по самой логике жизни и властвования, они же часто начинают укреплять трон, на котором сидят. Бестолковый Горбачев, при котором развалилась держава, а он сам потерял власть, — исключение (хотя и не редкое) не только в отечественной, но в и мировой истории.
На самом деле борьба идеологий часто бывает ширмой, за которой идет борьба за власть. В этом плане «борьбы патриотизма и демократизма» вокруг Ельцина интерес представляет произошедший на рубеже 1994–1995 годов взлет и падение Полеванова (см. пункт 8.9. настоящей книги).