ИЗБИРАТЕЛЬНАЯ КАМПАНИЯ, АРЕСТ И ПОБЕГ (1937—1939)

ИЗБИРАТЕЛЬНАЯ КАМПАНИЯ, АРЕСТ И ПОБЕГ (1937—1939)

1937—1938 годы знаменовали пик деятельности ученого как активиста Железной гвардии. Ее грубо прервал арест, происшедший летом 1938 г. Действительно, с 1937 г. Элиаде не довольствовался тем, что оказывал организации словесную поддержку путем многочисленных выступлений в прессе. По свидетельству М. Себастьяна, он активно участвовал в избирательной кампании 1937 г. Так, в полной версии «Дневника» Себастьяна в записи от 7 декабря 1937 г. значится: «Вчера был день рождения Нины (Нина Рарес, жена Элиаде. — Авт.). С утра я позвонил, чтобы их поздравить. «Г-н профессор завтракает у своих родителей», — сказала мне прислуга. В тот же вечер я у них обедал и выяснил, что на самом деле Мирчи (Элиаде. — Авт.) не было в Бухаресте уже два дня — он уехал в провинцию проводить избирательную кампанию (выборы должны были состояться 20 декабря. — Авт.). Он вернулся домой только вечером. Утренняя ложь прислуги привела меня в ужас: это был обман организованный, обман, поддержанный всем семейством, и они не постеснялись сделать прислугу своей сообщницей. Это показалось мне еще более неприятным, чем мысль, что Мирча бороздил страну от деревни к деревне в составе агитационных бригад, в компании Полихрониада. С ними были и Хайг Актерян (отец философа Арсавира Актеряна. — Авт.), и Пенчу. Они выступали по очереди. Хайг говорил немного театрально и сильно жестикулировал. Не знаю, выступал ли Мирча. Что бы там ни было, все это кажется мне гротескным»[391].

Существует еще один документ, который можно считать доказательством работы Мирчи Элиаде на Железную гвардию в провинции: это свидетельство бывшего легионера Габриэла Баланеску[392]. Тот вспоминал, что обязанности Элиаде состояли в сборе денежных средств для электоральной кампании Железной гвардии в округе Прахова. Как уже говорилось, Железная гвардия в ходе предвыборной борьбы поменяла название и стала называться партия «Все для родины». В ее печатном органе, газете «Buna Vestire», 17 декабря было опубликовано следующее коммюнике: «Партия «Все для Родины» сообщает: руководители партийных подразделений должны осуществить перевод денежных средств, собранных для участия в выборах в палату депутатов и в Сенат, 6 декабря. В 18 часов того же дня они обязаны информировать Николае Тоту (один из руководителей Легионерского движения, председатель Избирательного комитета. — Авт.), собраны ли ими необходимые средства, послав ему телеграмму по адресу: Бухарест, ул. Гутенберга, 3. Имена руководителей подразделений: 1. Секстиль Пускариу. 2. Ион Гаванеску. 3. Николае Розу. 4. Полковник Пипереску. 5. Полковник Кристодолу 6. Мирча Элиаде. 7. Ион Кантакузино. 8. Проф. Пантази». Коммюнике было подписано Николае Тоту, занимавшего пост главы центрального избирательного Бюро Легионерского движения[393]. Здесь представляется немаловажным отметить, что человеком, отдававшим приказы Элиаде, был известный преступник Николае Тоту, организатор убийства еврейского студента Давида Фалика в 1936 г. Студент был убит в Черновцах тремя выстрелами в живот. По свидетельству вдовы Капитана Елены Кодряну, именно там, на улице Гутенберга, в штаб-квартире Железной гвардии, Элиаде «встречался с Корнелиу»[394] (хотя, разумеется, к ее свидетельствам надо относиться очень осторожно, как и к воспоминаниям всей легионерской верхушки, в чьих интересах было сохранить хорошую репутацию Элиаде).

Состоял ли он в то время членом легионерского «гнезда»? На этот вопрос восьмидесятилетний Ион Зяна, бывший функционер Железной гвардии, ответил утвердительно в открытом письме к французскому историку румынского происхождения Нягу Дьюваре. Тот утверждал в своем исследовании, что Элиаде, как и другие интеллектуалы — участники его группы, никогда формально не был членом движения. «Это ложь! Это абсолютная ложь! — отвечал ему И. Зяна. — Касательно Мирчи Элиаде, уважаемый г-н Дьювара, вам следует знать, что он был формальным членом движения, поскольку состоял в гнезде «Акса», которым руководил Михаил Полихрониад»[395]. Фигурировало ли имя Элиаде в списке кандидатов в депутаты палаты депутатов от партии «Все для родины» на выборах 1937 г.? Не существует ни одного заслуживающего абсолютного доверия документа, где бы участие Элиаде отрицалось либо подтверждалось. Однако близкий друг Элиаде и Чорана философ Петре Тутя (1900—1991) это участие подтверждал. В сборнике бесед с философом, опубликованном в Бухаресте незадолго до его смерти, на вопрос: «Как вы объясните, что деятели культуры такого уровня, как Мирча Элиаде, на выборах 1937 г. стали кандидатами по спискам Легионерского движения», Тутя не колеблясь отвечал: «Они это сделали, потому что демократия была опорочена и оказалась более не способна обеспечить внутреннюю и внешнюю безопасность страны»[396].

Полное погружение в политику экстремизма

Как бы там ни было, в 1937 г. публичные исповеди Мирчи Элиаде (их венцом явилась его знаменитая статья «Почему я верю в победу Легионерского движения» — ответ на анкету «Buna Vestire», — опубликованная 17 декабря, всего за 3 дня до выборов) безоговорочно подтверждают высокую степень вовлеченности философа в Движение. В «Дневнике» Михаила Себастьяна содержится очень подробный отчет о ее появлении. Например, запись от 2 марта 1937 г.: «В гостях у Мирчи. Наш с ним долгий политический спор. Он не слушал никаких доводов. Он был лиричен и туманен, выражался больше восклицаниями, междометиями, резкостями... Я ничего не запомнил, кроме одного заявления, которое наконец показалось мне искренним: он любит Гвардию, она его надежда, он ждет ее победы». В споре была затронута история студента-коммуниста Гогу Радулеску, зверски избитого веревками четырьмя подручными Капитана в штаб-квартире организации. Отметим: в их числе был некий Виорел Трифа, который впоследствии, в эмиграции, в 1951 г., станет... епископом Румынской православной церкви в США. «Поделом ему! — воскликнул Элиаде по поводу замученного студента. — Так и надо поступать с предателями. Он, Мирча Элиаде, битьем не довольствовался бы. Он бы ему глаза вырвал», — рассказывает Себастьян. В целом, по мнению его давнего друга, «все, кто не относится к Железной гвардии, все, кто проводят иную политику, чем она, — предатели своей страны и заслуживают своей участи». Себастьян продолжает: «Не исключено, что однажды, перечтя эти строки, я не смогу поверить, что Элиаде так говорил. Поэтому надлежит уточнить, что я всего лишь точно привожу его высказывания. Просто чтобы их не забыть... Я не должен также забывать, как он объясняет свою пылкую приверженность Железной гвардии: «Я всегда верил в примат духовного»[397]. Как мы уже видели, этот тезис с конца 20-х годов неизменно присутствовал в работах Элиаде.

Теперь автор «Depuis» встречался с Элиаде довольно редко. Три недели спустя после описанного спора, 25 марта 1937 г., Себастьян снова записал в «Дневнике»: «Посетив представление балетной труппы Йосса, Мирча сказал Комарнеску, что его возмутил «еврейский дух». Спектакль показался ему «семитским». Это все, что он нашел нужным сказать. Наша дружба распадается у меня на глазах»[398]. Содержание пересказанных романистом речей Элиаде очень точно совпадали с изменениями в направленности публицистики последнего. Когда три месяца спустя, 27 июня, отмечалось десятилетие с момента основания Легиона Михаила Архангела, историк религий согласился поместить в «Buna Vestire» длинный панегирик движению, созданному Кодряну в 1927 г. В этой статье, озаглавленной «Христианская революция», «историческая миссия» Железной гвардии рассматривалась как один из элементов «общей борьбы света и тьмы, добра и зла»[399].

Своему полному погружению в экстремистское и антисемитское политическое течение Элиаде попытался придать в 1937 г. более академичный характер. Он не только продолжил чтение лекций в университете, но и осуществил подготовку к публикации двухтомника избранных (политических и литературных) сочинений филолога и историка Б.-П. Хасдею, одного из властителей дум румынских ультранационалистов. Хасдею не просто яростно ненавидел евреев, как свидетельствовали его статьи об «иудейской проказе», целью которых было восстановить национальные элиты против решений Берлинского конгресса относительно эмансипации румынских евреев. Он еще и являлся автором брошюры о Талмуде, где использовал все свои научные познания для превращения антисемитизма в политическую идеологию. Хасдею являлся одним из символов Легионерского движения. Удивительно, но факт: Элиаде, в то время как раз распространявшийся о «еврейском вторжении» (например, в статье «Незрячие руководители» от 19.9.1937), попытался несколько смягчить неистовый антисемитизм своего знаменитого предшественника. Предисловие Элиаде к двухтомнику было встречено острой критикой прессы за приблизительность оценок и отсутствие глубины. При подготовке трудов Хасдею к печати Элиаде изъял из текста два из восьми пунктов политической программы, предложенной Хасдею в 1866 г., не сообщая о купюрах и без комментариев. Дело касалось пятого и шестого пунктов программы, где Хасдею призывал соответственно к «энергичному и искреннему сражению с еврейским нашествием» и к «борьбе не на жизнь, а на смерть против вмешательства инородцев во внутренние дела страны». Изъятие этих пунктов позволяло Элиаде избежать необходимости непосредственной трактовки антисемитской доктрины историка XIX в. Это выглядело так, словно Элиаде, чья приверженность Движению как раз достигла апогея, пытался провести водораздел между своими «преходящими» работами (статьями в газетах и журналах, которые должны были быть преданы всеобщему забвению) и нетленной энциклопедической прозой, которая и должна была создать его образ для потомства.

Отметим, наконец, что благодаря посредничеству Элиаде в Бухаресте в конце 30-х годов произошла встреча К. З. Кодряну с Юлиусом Эволой, таким же, как Элиаде, фашиствующим историком религий, вступившим в Вене в 1940 г. в СС. В письме к главному редактору журнала «Vie della Tradizione», написанном в 1971 г., Эвола вспоминал об этом в следующих словах: «Мирча Элиаде совершенно точно состоял в Железной гвардии, так что благодаря его посредничеству я смог связаться с ее вождем К. Кодряну. Это произошло в Бухаресте в 1936 г.»[400]. Элиаде упоминает в своих «Мемуарах» о встрече с Эволой, которую относит к весне 1937 г., — по всей вероятности, ошибочно. Конечно, о встрече крайне правого итальянского ученого с Кодряну не упоминается вовсе — но стоит ли этому удивляться? Элиаде пишет лишь, что получил от Нае Ионеску приглашение принять участие в обеде с Юлиусом Эволой и признается: «Я восхищался его интеллектом и особенно плотностью его прозы»[401]. Прекрасным образчиком этой «плотности» может послужить рассказ итальянского ученого о встрече с Капитаном, опубликованный в декабре 1938 г. и недавно перепечатанный во французском правоэкстремистском журнале. Например, следующий пассаж: «Группа легионеров расступается, и вот к нам идет молодой, высокий и элегантный мужчина, чье лицо отмечено незаурядными благородством, открытостью и энергией. У него серые глаза, высокий лоб; это выраженный арийско-римский архетип (sic! — Авт.). Однако, несмотря на мужественность черт, в выражении его лица проглядывает что-то созерцательное и мистическое». Далее, несомненно под влиянием своего обеда с профессором и его ассистентом, Юлиус Эвола выражает радость по поводу «столь явной способности Капитана преодолевать обстоятельства, возвращая волю к национально-политическому обновлению, к ее подлинным духовным истокам»[402].

По завершении выборов в декабре 1937 г. историк религий не прекратил своей деятельности в поддержку Железной гвардии. В январе 1938 г. он опубликовал во «Vremea» примечательную статью «Новая легионерская аристократия»; через неделю вернулся к той же теме в статье «Мысль и творчество в легионерской литературе», напечатанной на сей раз в журнале « S?nziana»; 13 февраля 1938 г. во «Vremea» была помещена его статья «Провинция и Легионерское движение»; таких работ было много, здесь названы лишь некоторые из самых длинных, содержавших наибольшее количество доводов, производивших наиболее удручающее впечатление.

Память у Элиаде была просто фантастическая. Однако в длинном письме от 25 июня 1972 г. к своему коллеге и другу Гершому Шолему, где Элиаде пытался оправдаться, он писал: «Я не помню, чтобы когда-нибудь написал хоть единую страницу в развитие легионерских идеологии или пропаганды»[403]. Подобная смелость лишь усиливала недоумение. Почему Элиаде столь упорно занимался извращением исторической правды? Ведь он лгал, утверждая, что он никогда не сотрудничал в «Buna Vestire»; надеялся, вероятно, что его заявления никогда не будут опровергнуты документально. И дальше в письме к Шолему он еще сильнее увязал во лжи: «В то время я сотрудничал во многих серьезных газетах, где мог бы излагать те же самые (легионерские. — Авт.) идеи. Почему же я этим не занимался?»[404]. Он этим занимался: помимо публикаций в «Buna Vestire», от которых он открещивается в указанном письме, он много писал и во «Vremea», пролегионерской газете, где непрерывно излагал свои легионерские (антисемитские и ксенофобские) воззрения. Естественно, Шолем, ученый румынского происхождения, не стал отправлять Элиаде копии его статей того времени — посылка вышла бы крупных размеров. Но полное презрение, которое Элиаде выказывает по отношению к Шолему, порядочному человеку, вынужденному верить ему на слово, способно обескуражить любого комментатора.

Вернемся, однако, в 1938 г. Для соратников Элиаде по политической борьбе ситуация ухудшалась с каждым месяцем. Король, полный решимости восстановить свою власть над страной, в марте издал декрет, запрещавший политические партии. В апреле в штаб-квартире Легионерского движения была проведена серия обысков; затем был арестован Кодряну, против которого было выдвинуто обвинение в государственной измене. Судебный процесс против Кодряну, в ходе которого совершенно не соблюдались права защиты, завершился 27 мая 1938 г. приговором к десяти годам каторжных работ. Однако Кодряну удалось-таки зачитать на суде обращение Элиаде от декабря 1937 г. «Почему я верю в Легионерское движение». Обращаясь к судьям, он сказал, что расценивает это обращение как символическое, поскольку оно полностью соответствует духу возглавляемой им организации[405].

Период интернирования Элиаде в лагере Меркуря-Чук

В этих условиях деятельность Элиаде как активиста Легионерского движения вполне закономерно завершилась его арестом 14 июля 1938 г. Сперва в течение трех недель он содержался в главном здании Сигуранцы в Бухаресте. От него требовали подписать заявление о разрыве с Легионерским движением. Он отказался: «Мне представлялось немыслимым отказаться от солидарности с моим поколением в момент самого страшного террора, когда преследовали и подвергали гонениям невинных», — объяснял Элиаде в начале 1980-х годов[406]. Поэтому затем историк религий был интернирован — как и несколько сотен других «невинных» легионеров — в Меркуря-Чук, в бывшем сельскохозяйственном училище, оборудованном под лагерь. Двор был огорожен колючей проволокой и находился под постоянным наблюдением жандармов. Однако условия содержания были не слишком тяжелыми. Находившимся там легионерам удалось организовать чтение лекций; именно там Нае Ионеску, сохранивший свой костюм и знаменитый галстук-бабочку, прочел свои пресловутые «Лекции о феномене легионера». Элиаде также выступил с импровизированными лекциями о национально-освободительном движении в Индии. Он добился, чтобы его перевели в одну камеру с Нае Ионеску. В той же камере отбывал заключение молодой священник Ион Манзату (Manzatu) — музыкант, написавший бесчисленное число легионерских гимнов и песен. Элиаде сохранил о том времени самые трогательные воспоминания. В Мемуаре II он отмечал, что, не считая моментов, отведенных на переклички и на еду, каждый в лагере мог свободно располагать своим временем. Он, например, даже написал там роман «Свадьба в раю» (французское издание — Париж, изд-во Herne, 1981 г.). «Вечером мы все вместе читали молитву, завершавшуюся мощным «С нами Бог», пропетым тремя сотнями голосов». (Несомненно, то был румынский аналог эсэсовского Gott mit Uns. — Авт.) «На втором этаже находилась комната, специально отведенная под молельню»[407]. Благодаря болезни легких историк религий довольно быстро добился перевода в санаторий: помогло вмешательство генерала Кондееску, приближенного короля Кароля II; главное достоинство генерала состояло в том, что он был дядей супруги Элиаде Нины. Генерал ходатайствовал за Элиаде перед премьер-министром Арманом Калинеску по прозвищу Черный Бинокль; тот будет убит легионерами посреди улицы в 1939 г. Так Элиаде оказался в Синае, замечательной горной местности, расположенной неподалеку от Бухареста. Здесь у него была большая комната с террасой, и его жена Нина получила разрешение на свидания с ним. Элиаде получил все эти послабления благодаря своему реноме известного деятеля культуры. «В лагере были десятки больных туберкулезом. Но я был единственным, в отношении которого Бухарест настаивал на том, чтобы «быть постоянно информированным», — признавал он сам. Он был отправлен из Меркуря-Чук в Синай 25 октября. А уже 12 ноября 1938 г., спустя всего 4 месяца после ареста, был отпущен на свободу. Несомненно, ему едва удалось избежать смерти. В ночь с 29 на 30 ноября Корнелиу Кодряну был убит при якобы имевшей место попытке к бегству. В течение следующих месяцев на многих бывших товарищей Элиаде по заключению обрушились жестокие репрессии.

После выхода Элиаде из лагеря и в течение всего 1939 г. его материальное положение было далеко не блестящим. Преподавать в университете ему было запрещено вследствие его легионерской деятельности; он вынужден был жить случайными заработками (гонорарами за переводы, статьи, платой за работу корректора). Теперь он был осторожен и держался в стороне от политической деятельности. Это отразилось на его творчестве — оно стало более разнообразным, более нейтральным. Однако Элиаде «ни о чем не жалел» — так он откровенно писал Чорану в долго остававшемся неизданным письме, которое было написано через несколько месяцев после выхода из лагеря[408]. Кроме того, он пользовался тем же полным метафор эзоповым языком, что и в пьесе «Ифигения», которую написал в декабре 1939 г. В этой трагедии в трех действиях можно обнаружить все идеологические темы, которые остаются ему дороги, особенно прославление жертвы и смерти за родину. Они искусно вплетены в сюжетную канву, a priori вне прямой связи с румынской либо европейской политической реальностью. Ряд пассажей буквально слово в слово повторяют те статьи, которые Элиаде посвятил в 1937 г. франкистской «жертве» Иона Моты и Василе Марина. Верхом непорядочности, или, если угодно, верхом извращенности, можно считать тот факт, что в 1951 г. Элиаде посвятил эту пьесу... Михаилу Себастьяну, в некотором роде своему еврейскому другу, и одновременно — своему соратнику по Легионерскому движению Хайгу Актеряну, вместе с которым, как уже говорилось, он участвовал в избирательной кампании 1937 г. в пользу Железной гвардии. В таком виде — с полным текстом 1939 г., с предисловием автора, написанным в августе 1951 г., — и опубликовало пьесу одно румынское эмигрантское издательство в Аргентине[409].

Себастьян, которому Элиаде дал почитать пьесу еще в процессе ее написания, в отношении нее не ошибался. Премьера трагедии состоялась в Национальном театре Бухареста 10 февраля 1941 г.; автор находился за границей; едва за две недели до этого прошел кровавый погром легионеров. Себастьян был от премьеры в ужасе. 12 февраля 1941 г. он записал: «Состоялась премьера «Ифигении» Мирчи Элиаде в Национальном театре. Я там, само собой, не был (в это время Михаил Себастьян, как и все евреи, уже превратился в парию; евреям пребывание в театре было строжайше запрещено. — Авт.). В любом случае я бы не пошел на спектакль, который абсолютно всё — автор, актеры, сюжет, публика — превращало в подобие легионерского сборища». В румынском издании «Дневника» за этими словами следовало продолжение: «У меня бы там создалось впечатление, что я на собрании «гнезда». Я говорил по телефону с Ниной, и она сказала, что спектакль имел шумный успех. Она невольно подтвердила мои опасения». Себастьян вполне резонно добавил: «Пьесу с таким сюжетом не запретишь, хотя эта полна намеков и аллюзий (я их углядел еще в прошлом году, когда ее читал). Однако маскировка грубовата: я бы назвал эту пьесу «Ифигения, или Жертвоприношение легионера» — это был бы хороший подзаголовок. После пяти месяцев легионерского правления и трех дней мятежа, после стольких убийств, пожаров, грабежей, можно сказать, что во всяком случае эта премьера оказалась весьма своевременной», — иронизировал романист[410].

Бегство за границу

Вернемся в 1939 г. Элиаде все серьезнее подумывал о выезде за рубеж. С этой целью он написал своему другу Ананду Кумарасвами в США Знаменитый индолог ответил ему, что американские университеты переполнены преподавателями — беженцами из Европы. (Представив себе то время, в самом деле трудно вообразить Элиаде, занимающегося преподавательской деятельностью бок о бок с Ханной Арендт, Томасом Манном, Гербертом Маркузе.) Поэтому Элиаде сосредоточил усилия на своем журнале «Залмоксис», который он хотел сделать международным. Первый номер был выпущен как раз в 1939 г. в Париже востоковедческим издательством Поля Гётнера. Как будет показано ниже, это издание оказалось очень полезным, когда после 1945 г. Элиаде вновь пришлось завоевывать доверие академических кругов. А в 1939 г. новый журнал был встречен весьма сдержанно. Довольно жесткую рецензию на него написал французский традиционалист Рене Генон, указавший на многочисленные ошибки, причем некоторые выглядели «поразительными». Точнее, Генон упрекал Элиаде в том, что «за этим собранием всевозможных фактов не следует никаких сколько-нибудь четких выводов». Статьи, посвященные фольклору, Генон считал «исключительно фактологическими и представляющими чисто местный интерес»[411]. Подобная оценка отнюдь не способствовала началу зарубежной карьеры; она даже была способна произвести удручающее впечатление на Элиаде, который считал Рене Генона «настоящим мэтром», «одним из самых умных людей нашего века», а в 1932 г. — еще и «замечательным оккультистом»[412].

С середины августа до середины сентября 1939 г. Элиаде должен был проходить службу в подразделении противовоздушной обороны в Клуже. Клуж — столица Трансильвании, красивый город, румыно-мадьярский по культуре, среднеевропейский по архитектуре. Венгры? Элиаде, чье отношение к национальным меньшинствам, по-видимому, не претерпело никаких изменений, отмечал, что «все, что в этом городе есть творческого, отмечено печатью румынского духа». Доказательство? Его разнообразные престижные культурные институты «все созданы коренными румынами»[413]. Именно там, в Клуже, его застало известие о вторжении Гитлера в Польшу. В целом Элиаде не видел перед собой никакой перспективы; ситуация представлялась совершенно безнадежной. Его чувства, по-видимому, находили выход в злобной ксенофобии, антисемитизме и сочувствии немцам (последнее — в течение всех военных лет). Об этом нам снова поведал Себастьян. Кроме того, сопоставление выступлений Элиаде в прессе (его статей) с его устными высказываниями (пересказ разговоров с ним в «Дневнике» Себастьяна) демонстрирует их полное совпадение. Процитированная выше статья о Клуже опубликована 23 сентября 1939 г. Следующий отрывок из «Дневника» датирован 20 сентября, т. е. написан за три дня до появления статьи. «Тител (Петру. — Авт.) Комарнеску мне рассказал о разговоре на политические темы, который у него состоялся на днях с Элиаде. Взгляды Элиаде — германофильские как никогда, франкофобские и антисемитские как никогда. Элиаде считает, что сопротивление поляков в Варшаве — это еврейское сопротивление. Одни жиды способны использовать детей и женщин в целях шантажа, поставив их в первые ряды обороняющихся: они играют на немецкой совестливости. Немцы заинтересованы в том, чтобы ничего не разрушать в Румынии. Наше спасение — в прогерманском курсе»[414].

Элиаде ищет в этот момент спасения и лично для себя, и видит его во временном выезде за рубеж. Он готов унижаться. Например, принять назначение на дипломатический пост от тех самых политиков, которых он презирал и против которых вел идеологическую борьбу на стороне легионеров с 1934 г. Но именно в этот момент отношения между Железной гвардией и королевской властью начали улучшаться. К середине марта 1940 г. Кароль II, прежде не дававший событиям четкой оценки, заявил наконец, что больше не верит в победу союзников. В созданный им Фронт национального возрождения даже было принято некоторое количество бывших зеленорубашечников из числа покаявшихся. Декретом от 25 апреля Железной гвардии объявлена амнистия, все легионеры освобождены. Элиаде воспользовался моментом затишья, чтобы испросить аудиенцию у нового министра пропаганды К. К. Джуреску. Он получил ее благодаря ходатайству писателя Александру Росетти. Министр рассказывал об этой встрече в 1971 г.: «Однажды мой старый друг Александру Росетти, придя ко мне, сказал: «Я видел Мирчу Элиаде. Он оказался в очень тяжелом положении. Ты не мог бы для него, что-нибудь сделать?» Я знал Элиаде много лет по его произведениям, следил за его выступлениями в бухарестской прессе. Мне также было известно о его правых политических пристрастиях, как и о том, что он, в отличие от многих других, никогда не занимался реальной политической деятельностью. Учитывая, что в это время министерство собиралось направить целый ряд секретарей и советников по культуре в наши посольства в странах Западной Европы, я решил, что он может нам быть полезен»[415]. Джуреску предложил Элиаде должность культурного атташе в Лондоне. Элиаде принял предложение. Он покинул Румынию 10 апреля 1940 г.

В особенно изворотливом пассаже письма к Гершому Шолему от июня 1972 г. Элиаде попытается при помощи этого эпизода убедить своего корреспондента в том, что слухи о его связях с Легионерским движением — «тягостное недоразумение». «На самом деле в апреле 1940 г. одно из последних правительств короля Кароля II, противника Железной гвардии, назначило меня культурным атташе при нашем посольстве в Англии»[416]. Представляя факты таким образом, столь же искусно, сколь и бесчестно, Элиаде давал понять, что вроде бы он был противником Железной гвардии. Разумеется, он умалчивал о том, что весной 1940 г. король приступил к переговорам с амнистированными легионерами. Наконец, он забывал упомянуть, что, много лет открыто выступая врагом Кароля II, он был обязан судьбоносным назначением в Лондон отчасти снисходительному отношению Джуреску, отчасти хлопотам высокопоставленных лиц, в том числе Александру Росетти и генерала Кондееску, отчасти — оппортунизму в сочетании с отсутствием щепетильности. Последние, как будет показано в главе VI, всего через несколько недель по его приезде в Лондон возбудили подозрения агентов Министерства иностранных дел.