ОСТОРОЖНОСТЬ И ОСМОТРИТЕЛЬНОСТЬ ЧОРАНА

ОСТОРОЖНОСТЬ И ОСМОТРИТЕЛЬНОСТЬ ЧОРАНА

Чоран отклонял все литературные награды, которые ему присуждались, — премию Сент-Бёва, Комба, а также премию Роже Нимье за все его произведения в 1977 г. (за исключением премии Ривароля в 1949 г.). Несмотря на подобную позицию, все его книги — начиная, как уже говорилось, с «Краткого курса разложения» — последовательно заслуживали позитивные отклики самых известных деятелей литературы — Мориса Надо, Клода Мориака, Алена Боске. Габриэль Марсель в 1969 г. видел в Чоране «великого моралиста»[998], а Анжело Ринальди в 1973 г. приветствовал в его лице «самого крупного французского прозаика»[999]. Таким образом, писатель занимал явно далеко не последнее место в литературном мире, а свой отказ от какой-либо рекламы объяснял принципиальной позицией неприятия всяких почестей. Ведь нельзя же написать такую книгу, как «О неуместности быть рожденным» (De l’inconv?nient d’?tre n?, 1973), и получать денежные премии, объяснял он то там, то здесь. Однако вполне возможно, что его отвращение к премиям объяснялось не только философскими мотивами, но и боязнью скандала. Многие из его окружения рассказывают о его стремлении, переходящем в навязчивую идею, произвести хорошее впечатление на французов, не сделать и не произнести ничего такого, что повредило бы его репутации. Эта осмотрительность проявилась и в начале 1980-х годов: когда Жак Ле Ридер обратился к нему с просьбой написать работу об Отто Вейнингере, то Чоран, по его воспоминаниям, «заставил долго себя просить; ему совершенно очевидно претило обращение к этому литературному идолу времен его жизни в Румынии. Однако затем он все-таки принял вызов с какой-то бравадой»[1000]. В результате появилась на свет короткая работа, вошедшая в «Упражнения в восхищении» под названием «Вейнингер. Письмо к Жаку Ле Ридеру», где Чоран, однако, ограничился тем, что высказал свою зачарованность ненавистью автора «Пола и характера» к женщине. При этом он обошел молчанием тот аспект, который на самом деле интересовал его в наибольшей мере: ненависть Вейнингера к собственному еврейскому «я»: «Пол и характер» — книга яростно антисемитская[1001]. Эта история — яркий пример того, каким образом Чоран сумел воспользоваться венской модой 1980-х годов, чтобы с известной ловкостью восстановить некоторые идеалы своей молодости.

Носили ли поступки Чорана в действительности более обдуманный характер, чем он это демонстрировал? Никто не запрещает считать, что социальная позиция, постоянно выражаемая им во Франции — он держал себя как маргинал, как человек, далекий от институтов («я самый праздный человек в Париже»), — являлась результатом не столько свободного выбора, сколько совершенно определенной стратегии, обусловленной его политическим прошлым, по поводу которого ему ни за что на свете не хотелось давать объяснения[1002]. В отличие от Элиаде, Чорана все это весьма удручало. «Я слишком устал от самого себя и вообще от всего, чтобы вновь обратиться к сумасбродствам более чем полувековой давности и их осудить или оправдать [здесь он явно колеблется] перед моими современниками»[1003]. Такое признание содержится, в частности, в неопубликованном письме к М. Минку от 25 декабря 1988 г. Может быть, именно здесь скрывается один из источников его размышлений о том, что он сам именует своей «трусостью», — размышлений, к которым он бесконечно обращается в «Тетрадях». Например, в следующем отрывке: «Как я ненавижу мою трусость, мое наследственное недостаточное достоинство [...] иногда я задаюсь вопросом, благодаря какому чуду я еще сам себя переношу»[1004].

В целом маловероятно, что у Чорана имелось намерение сделать в Париже научную карьеру. Наоборот, вполне возможно, по его собственным утверждениям, что он подумывал о Национальном совете научных исследований. В это научное заведение в 1950-е годы можно было попасть и не имея научной степени; в целом в плане средств к существованию это был идеальный вариант, поскольку предоставлявшаяся там стипендия была пожизненной, а какие-либо результаты научной деятельности предъявлять не требовалось. По признанию Чорана, он раздумал обращаться в НСНИ из-за враждебности со стороны того, кого он называл своим «личным клеветником», своим «записным хулителем», — социолога Люсьена Гольдмана[1005]. «Без него, — многократно отмечает Чоран, — я бы все-таки поступил в НСНИ». Самые близкие друзья писателя — Анри Мишо и Самюэль Беккет, — разумеется, не те люди, на которых может пасть выбор, если нужна помощь, чтобы сделать карьеру. Однако Чоран всегда вел насыщенную жизнь в плане общения — так, в 1965 г. он обедал у Боске с Жаклин Пиатье, будущим директором «Мира книг», он обращался к своему другу Андре Шварц-Барту (чей роман «Последний из праведников» был удостоен в 1959 г. Гонкуровской премии) с просьбой помочь с продажами его книг, написав на них рецензию. В этом нет ничего постыдного, но все же подобная позиция довольно существенно противоречит постоянно выражаемому публично равнодушию к успеху.