ПОЛЬСКАЯ КАМПАНИЯ (осень 1939 г.)

ПОЛЬСКАЯ КАМПАНИЯ (осень 1939 г.)

1 сентября 1939 года разразилась война, а на следующий день, к вечеру, был убит наш сын Генрих. Он был командиром взвода 9-го пехотного полка и погиб одним из первых, когда поднял своих солдат против польской пехоты у железнодорожного переезда близ Клонова.

Наш сын Рихард, находившийся в том же полку, стоял в почетном карауле у тела своего брата в утренние часы 3 сентября. Затем Генриха похоронили условно вместе с несколькими своими товарищами, спустя две недели его привезли в часовню нашей усадьбы «Уединение», расположенную близ Штутгарта, где состоялась поминальная служба. Затем на краю леса, на тихом маленьком воинском кладбище, наш сын Карл Фридрих произнес слова прощания. И там теперь лежит Генрих, под простым деревянным крестом.

Цель, к которой стремились Генрих и его друзья, лучше всего может быть объяснена как единство веры и жизни, а примерами для них были герои Средних веков. Но вряд ли кто из них, солдат 1939-го и последующих лет войны, выжил из этой группы, чтобы сегодня поведать о своих идеалах. Почти все они разделили одну судьбу.

«Как все это могло произойти? – писал я. – Разве нельзя было избежать войны, использовав более действенные меры?

Возможно ли, чтобы такого события в истории человечества, как война, можно было избежать? Кто может быть судьей? И кто имеет реальное право определить виновных в отношении отдельных наций и конкретных личностей?

Чтобы описать эту катастрофу, поэты, философы и священники станут использовать такие слова, как Трагедия, Судьба и Провидение. Но каждый, кто до войны лично или в силу своих служебных обязанностей был связан с происходившими событиями, не сможет избежать этих вопросов. Если он не лишен совести, то давно задумался обо всех проблемах и, возможно, не откажется протянуть мне руку.

В поисках правды историки в течение долгого времени будут пытаться установить истинные причины войны. Если они станут пользоваться источниками Третьего рейха, то им следует помнить о том, что в Германии никто не мог ничего добиться открыто. Трезво мыслившие чиновники и офицеры должны были излагать свои мысли и предложения языком понятным тем, к кому они обращались.

Используя документы того времени, историк воссоздаст объективную картину в том случае, если проникнет в психологию людей, на которых ориентировались документы и с кем эти люди были косвенно связаны. В то время любой, кто хотел достичь конкретных результатов в политике, писал так, чтобы позже это выглядело бы как мудрое предостережение, а не ради того, чтобы спасти собственную душу. Он писал и говорил, споря с психопатами и для психопатов.

Историкам следует это понять и постараться проникнуть в подтекст. Им будет недостаточно удовлетвориться заключительной стадией перед войной, но следует проникать день за днем в прошлое, пока они дойдут до того места, когда наше знание истории отчетливо не позволит установить главные и глубинные причины событий, связи между ними, соотнося их с общечеловеческими ценностями.

По отношению к людям, которые были связаны с событиями, приведшими к войне, можно употреблять такие слова, как «серьезные» или «легкомысленные», «осознававшие свою ответственность» или «безответственные», «добро» или «зло». Сегодня мы можем применить эти слова к действиям отдельных государственных деятелей, и с этой точки зрения и следует рассматривать, кто виновен в войне».

Приведенные выше рассуждения по поводу того, кто виновен в войне, я записал летом 1944 года, за год до конца войны. Вот о чем я думал тогда, и так я думаю сегодня, несмотря на огромное количество исторических источников, написанных с разных точек зрения, несмотря на судебные разбирательства, состоявшиеся со времен войны. Не говоря уже о тех расследованиях, которые могут произойти.

То, что думал и что пытался сделать трезвомыслящий человек, пытаясь избежать начала войны, он не мог написать, не навлекая опасность на себя, на других и на течение событий. Вот почему любая запись того, что происходило в Германии в связи с попытками предотвратить войну, всегда оказывается бедной по содержанию и изобилует пробелами.

Решающим же для меня оказался тот факт, что, несмотря на все случавшиеся неудачи, надежда на сохранение мира все же оставалась. Хотя борьба с происходившим воспринималась как безнадежное дело, тем не менее мне казалось, что эту борьбу следует продолжать и что каждый должен сделать все, что от него зависит.

Вина за начало войны усугубилась виной за продолжение войны. Проклятие, сопровождавшее дурное дело, должно было обернуться против того, кто его задумал, и закончиться ужасным концом. Спустя шесть недель после того, как разразилась эта война, я назвал ее «величайшей и самой непростительной катастрофой в современной истории Германии». Стало очевидно, что в надвигающемся поражении правительство рейха не станет щадить германский народ, ведь и сами члены правительства чувствовали, что их вот-вот пригвоздят к столбу.

Политический ход событий во время войны (особенно к концу, когда Гитлер просто держался, пытаясь выжить) не сохранился так отчетливо в памяти, как период ему предшествующий. От отставки меня удерживало только желание попытаться изменить течение этих разрушительных событий с помощью иностранных держав, прежде всего тех, которые занимали нейтральную позицию, а также с помощью той оппозиции, которая существовала внутри Германии. Но в моих записях, относящихся к 1939 – 1943 годам, практически нет об этом информации. Начиная с первых дней войны вся моя деятельность была направлена на восстановление мира. И все попытки оказались напрасными. Voluisse sat est{Желания недостаточно (лат.).}.

Когда Англия и Франция объявили войну, генерал Кейтель сказал мне: «Как только мы займем Польшу, Англия и Франция заключат мир, ибо не останется целей, ради которых следовало бы воевать». Возможно, реплика принадлежала не Кейтелю, а его хозяину и господину (то есть Гитлеру). Что же касается вторжения в Польшу, то здесь он оказался прав. Весь мир был поражен достижениями германского вермахта.

Я не могу сказать, чья в этом заслуга. В октябре 1939 года Риббентроп говорил, что работа военного руководства совершенно не отвечает требованиям времени, так что лавры победителя принадлежат только Гитлеру. (Заслуга прежде всего Генерального штаба сухопутных войск, по-прежнему, как и в Первую мировую, работавшего как хорошо отлаженная машина, отлично подготовленного офицерского и унтер-офицерского корпуса и рядовых солдат, знающих, за что они воюют и умирают. – Ред.)

После польской кампании Гитлер по-прежнему надеялся, что сможет достичь соглашения с Англией, поскольку на Западе в течение сентября война фактически не велась. Бездействие западных держав объяснялось скорее нежеланием французов жертвовать своими солдатами и техникой ради Англии, чем попыткой англичан прийти к соглашению.

Как бы то ни было, Гитлер обнародовал свое желание мира в речи, произнесенной в рейхстаге 6 октября 1939 года. Он заявил, что согласен с существованием Польши при определенных гарантиях безопасности, и жестко потребовал возвращения германских колоний.

Могли ли Англия и Франция принять предложения такого рода? Могли ли они сделать это с учетом того, что СССР, возможно, выступит на стороне Германии? Был ли у западных стран план ведения войны и план отдельных кампаний?

Зимой 1939 года сэр Невилл Хендерсон, оправдываясь передо мной, произнес: «Как обычно, Англия и теперь не вполне готова вести войну, возможно, Германия станет одерживать победы в начале этой войны, но в конце концов она проиграет». Действительно, именно так развивалась Первая мировая война, она представляла собой войну противоречий, которую демонстрировало английское правительство. Целью англичан в этой войне было снова все уничтожить, поэтому Гитлером овладел дух беспокойства. Я сказал нашему послу Гевелю то, что Гитлер несколько раз повторил в августе 1939 года: «Обычно англичане долго пробуждаются и так же долго собираются заснуть снова».

Теперь же, после польской кампании, я считал вступление Англии в мирные переговоры почти невероятным, но не совсем невозможным. Мне казалось, что в этом направлении нам и следовало сделать серьезные попытки. Известно, что под лежачий камень вода не течет.

Перемирие с Гитлером? Разве этого хочет оппозиция, существующая внутри Германии? Оставить Гитлера у власти и, кроме того, позволить ему наслаждаться славой победителя? Для меня здесь не было никаких сомнений. Я был за мир, не важно, на каких условиях он был бы заключен (думаю, что и любой здравомыслящий и тонко чувствующий человек подумал бы точно так же). Ни в то время, ни позже я никогда не рассматривал войну как способ смещения Гитлера. Я придерживался той точки зрения, что и власти Гитлера, и войне следовало положить конец, но Гитлера не следовало смещать с помощью войны и тех неизбежных жертв, которые с ней связаны.

Поэтому я предложил, чтобы после речи Гитлера мы не успокаивались. Если мы действительно хотели мира, то, очевидно, должны были сделать противнику некоторые намеки. Во время войны не готовят почву для мирных переговоров путем публичных заявлений. И действительно, в то время мне доводилось слышать, что Гевель действовал из лучших побуждений, но по-дилетантски. Он оказался одним из людей Геринга и поэтому не пользовался благосклонностью Риббентропа. Сам Риббентроп нарисовал Гитлеру фантастическую картину Европы, которая более или менее совпадала с идеями Карла Великого.

Французское заявление от 3 сентября, в котором объявлялась война, было выдержано в более спокойном тоне, чем английское. В то же время ответ Даладье от 10 октября на речь Гитлера, произнесенную 6 сентября, оказался более провокационным, в то время как ответ Чемберлена (от 12 октября) был более взвешенным. И все же 12 октября оказалось несчастливым днем. Как уже говорилось, я не утверждал, что Англия готова была прийти к пониманию. Но ни в коем случае ответ Чемберлена не следовало воспринимать как негативный. Мы снова пытались тянуть за те самые «ниточки мира», но ничего из этого не вышло.

В те дни пресса и радио работали необычайно быстро, так что речи государственных деятелей немедленно комментировались и критиковались (даже еще до того, как публиковались официальные документы). Так и произошло 12 октября 1939 года. В связи с трудностями сообщения с Брюсселем (возможно даже, и из-за технических помех) полный текст речи Чемберлена, которую он произнес в полдень, поступил к Гитлеру где-то между девятью и десятью часами вечера.

Обычно ни Гитлер, ни его пресс-атташе не дожидались, пока поступит точный текст речи, торопясь высказать свое мнение по этому поводу. В тот же вечер Гитлер заявил, что Чемберлен отказался принять предложение Германии о мире. Поэтому война продолжилась. Теперь трудно сказать, существовал или нет шанс достичь понимания. Вскоре Риббентроп заявил, что Германия принимает британский вызов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.