Весна – осень 1939-го: вперед, к войне

Весна – осень 1939-го: вперед, к войне

23 мая 1939 года на совещании с высшим командованием различных родов войск, в присутствии начальника Генерального штаба и высшего офицерства, Гитлер выступил с новым анализом сложившейся обстановки. По его мнению, отныне решение польского вопроса было неразрывно связано с конфронтацией с демократическими странами. Следовательно, речь могла идти о длительной войне. Прежде всего требовалось провести «дуэль» с Польшей, убив ее, после чего можно было задуматься о достижении таких целей, как расширение жизненного пространства на восток и улучшение снабжения Германии. О том, чтобы заручиться поддержкой Польши, было забыто; на повестке дня стоял вопрос ее захвата и разграбления, что позволило бы вести длительную войну. В то, что возможно повторение номера, который прошел с Чехословакией, Гитлер не верил. Однако необходимо было убедиться, что в войну не ввяжутся западные державы. Если же это произойдет, самые крупные силы придется бросить против Франции, хотя основным противником будет оставаться Великобритания. По расчетам фюрера, вооруженный конфликт со странами демократии начнется не раньше 1940–1941, возможно даже 1943–1944 годов. Той же весной 1939 года были разработаны планы захвата колоний. В тот период Гитлер не рассматривал экономические или более общие переговоры как альтернативу своим проектам. В речи от 23 мая он подчеркнул, что установление экономических отношений с СССР возможно в случае улучшения политических отношений. Это был его ответ на замечания Молотова, высказанные немецкому послу 20 мая. Фюрер пошел еще дальше, добавив, что расчленение Польши может принести определенную выгоду Советскому Союзу.

Таким образом Советский Союз стал решающим фактором европейской политики. Он находился на перепутье и стоял перед выбором: изоляция, страны демократии и коллективная безопасность или Гитлер. Германия усиливала давление с целью ускорить ведение экономических переговоров. Скрывались ли за ними более далеко идущие устремления? Этот вопрос 17 июня 1939 года Микоян задавал своему собеседнику в немецком посольстве в Москве. Геринг, не возражавший против экономических переговоров с СССР, одновременно на протяжении нескольких месяцев пытался с помощью своего советника Вольтата и шведских промышленников Венер-Грена и Далеруса оживить экономические переговоры с Лондоном, прерванные после расчленения Чехословакии.

Ведя переговоры параллельно с востоком и западом, Гитлер также совершил ряд поездок. Он посетил заводы «Фольксваген», затем побывал в Вене на Неделе театрального рейха и слушал оперу Рихарда Штрауса и присутствовал на спектакле в «Бургтеатре». В последний день он съездил на центральное кладбище, где была похоронена Гели. Затем отправился в Линц, посетил места своего детства – Ламбах, Гафельд, Фишлхам, после чего вернулся в Оберзальцберг. 3 июля снова отправился в путь, в Рехлин, близ Мекленбурга, где вместе с Герингом, Мильхом, Удетом, Кейтелем, Борманом и рядом инженеров присутствовал на испытании новых самолетов и различных видов вооружения. На него произвел чрезвычайно сильное впечатление полет первого в мире реактивного самолета «Хейнкель-176», по сравнению с которым «Мессершмитт-109, 110» казались безнадежно устаревшими. Ему также показали тяжело нагруженный «Хейнкель-111», который сумел оторваться от земли благодаря наличию двух двигателей (не факт, что он оценил техническую сторону этого изобретения, поскольку интересовался в основном навигационными приборами, радиотехникой и бортовыми пушками). В дальнейшем он никогда подробно не обсуждал с представителями военно-воздушных сил применение этих новинок и потому всегда был склонен преувеличивать мощь немецкой авиации – горькая ирония заключается в том, что это заблуждение разделяли его французские и английские противники.

Обратный перелет в Мюнхен в новом Фоккевульфе «Кондор» – более быстром, менее шумном и имевшем на восемь мест больше, чем старый «Юнкерс-52», что также укрепило фюрера во мнении, что он может положиться на свою воздушную армию.

На следующей неделе в Бергхофе фюрер, как обычно, занимался текущими делами и решал политические вопросы. Он принял у себя гауляйтера Данцига, который явился с предложением о восстановлении границ 1914 года, и отдал приказ высшему морскому командованию о том, чтобы крейсер «Нюрнберг» был в любой момент готов двинуться к Данцигу для поддержки сухопутной операции.

Затем, как и каждое лето, фюрер отправился на фестиваль в Байройт, проходивший с 25 июля по 2 августа; в этот промежуток он совершил два кратковременных визита: один в Берлин для встречи с военными, второй – в район Саарбрюкена, для инспекции сооружения «западной стены». По возвращении в Байройт в доме Уинифред Вагнер он встретился с другом юности Кубицеком. Они вспомнили 1906 год, когда «все началось», оперу «Риенци» и впечатление, которое она произвела тогда на Гитлера.

2 августа 1939 года – ровно 25 лет спустя после начала Первой мировой войны – Риббентроп совершил решающий шаг в отношении Советского Союза. Он заявил Астахову, временно исполнявшему обязанности дипломатического представителя в Берлине, что между СССР и Германией не существует ни одной нерешаемой проблемы, от Балтики до Черного моря. О Польше не было сказано ни слова, дабы не вспугнуть собеседника, но ясно прозвучал намек на то, что обе страны могут договориться о ее дальнейшей судьбе. Через день Молотов узнал от немецкого посла в Москве графа Вернера, что темой обсуждения могут также стать прибалтийские государства, иными словами, что «жизненные интересы» Советского Союза не забыты.

По некоторым высказываниям Гитлера, сделанным в начале августа, можно предположить, что он чувствовал себя совсем не так уверенно, как хотел показать. Так, верховному комиссару СДН Данцига Карлу Якобу Буркхардту он признался, что все предпринимаемые им шаги направлены против России. Если Запад настолько глуп, чтобы этого не понять, ему придется сговариваться с русскими и обернуться против Запада, но, раздавив его, он бросит все свои силы против Советского Союза. Ему нужна Украина, добавил фюрер, дабы Германия больше не мучилась от голода, как во время последней войны.

Очевидно, ему плохо спалось не в последнюю очередь из-за того, что пришлось заставить своих старых товарищей, ярых антикоммунистов Розенберга и Гиммлера, «проглотить» идею союза с их самым лютым врагом. Нам неизвестно, поддерживал ли его Геббельс, имевший репутацию «левого» и ненавидевший Розенберга, в намерении сблизиться с СССР (к сожалению, часть его дневника с 30 мая по 9 октября 1939 года пока не доступна исследователям). Позже он заявлял, что это сближение было вызвано тем, что их «уже затопило по самую шейку». Как бы то ни было, не вызывает сомнений, что в августе нервозность «хозяина» ощущалась каждым человеком из его окружения. Однако запущенная им машина продолжала крутиться…

14 августа Риббентроп предложил советской стороне лично приехать в Москву. Молотов, довольный немецкими предложениями по Прибалтике, потребовал, чтобы Германия отказалась от поддержки «японской агрессии» на Дальнем Востоке. 15 августа все военные меры, касающиеся «Белого плана», получили одобрение. Съезд в Нюрнберге, который должен был проходить под знаком мира, был отменен. 16 августа Молотов сообщил, что согласен на визит Риббентропа при условии прояснения ряда вопросов: каково отношение немецкого правительства к пакту о ненападении и совместной гарантии нерушимости балтийских границ. (Возможно, он опасался диверсий со стороны немцев?) Германия была готова к обсуждению любых вопросов. В тот же день газеты получили приказ отбросить всякую сдержанность по отношению к Польше. 17 августа Гитлер одобрил несколько планов, разработанных Гиммлером и Гейдрихом и нацеленных на организацию ряда провокаций, которые должны были осуществить отряды СС и заключенные концлагерей, переодетые в польскую военную форму. 18 августа, так и не получив ответа из Москвы, Риббентроп телеграфировал фон дер Шуленбургу, что дело не терпит отлагательств и что он готов к подписанию секретного протокола. Сталин, занятый переговорами с западной делегацией, вынуждал немцев ждать. 20 августа – невиданное дело! – Гитлер лично обратился к Сталину с нотой. Лишь днем 21 августа пришел ответ: Молотов приглашает немецкого посла для беседы; Москва согласна принять немецкого министра иностранных дел в ближайшие сорок восемь часов.

22 августа Гитлер принимал в Бергхофе членов высшего военного командования, которые прибыли на место тайно, в штатской одежде. Около полудня фюрер вошел в большой зал, где его поджидало около пяти десятков человек. В первом ряду сидел Геринг – в белой шелковой блузе, зеленой кожаной куртке с желтыми пуговицами, в коротких штанах и серых чулках. На боку у него висел золотой кинжал.

Гитлер сообщил представителям вермахта, что настал момент, непосредственно предшествующий приведению в действие «Белого плана». Более благоприятного случая не представится, поскольку ни он, ни Муссолини не вечны; в любой миг может найтись дурак, которому взбредет в голову совершить на него покушение. Второго фронта можно не опасаться: Англия и Франция ограничатся устными угрозами, но ничего не предпримут. Гвоздем программы стало сообщение о визите Риббентропа в Москву, после чего Польша окажется в положении, о котором он давно мечтал. Германии больше не грозит блокада, так как потребное количество хлеба, мяса, угля, свинца и цинка поступит из СССР (с 19 августа начало действовать торговое и кредитное соглашение с Москвой). Гитлер добавил, что он опасается лишь одного: как бы в последний момент «какая-нибудь свинья» не предложила еще потянуть время.

После короткого перерыва, во время которого гостям были предложены закуски, фюрер продолжил свое выступление. Операция должна начаться 26 августа в половине пятого утра. Каждый из присутствующих генералов должен всеми силами демонстрировать готовность в любую минуту повернуть оружие против западных демократий. Служба пропаганды обеспечит подходящий предлог для развязывания войны, не важно, будет ли он выглядеть правдоподобно, у победителя не спрашивают, лжет он или нет. «Я свой долг выполнил, – заключил Гитлер, – теперь вы должны выполнить свой».

В тот же вечер к канцлеру обратился Хендерсон с просьбой принять его на следующий день и вручить личное послание от Чемберлена. Во время встречи посол объяснил, что его страна вынуждена держать свои обещания. «Вот и держите, – ответил Гитлер. – Если вы даете незаполненный чек, придется его оплатить». Со своей стороны, Вейцзекер попытался дать понять Гитлеру, что обстановка крайне серьезна, что англичане переживают нечто вроде психоза, словно все без исключения перепились виски, но убедить фюрера, что локальной войной дело не ограничится, ему не удалось. В лучшем случае он посеял в душе того некоторые сомнения.

Вскоре после этого из Москвы позвонил Риббентроп. Сталин требовал, чтобы литовские порты Либау и Виндау были включены в сферу его влияния. Гитлер, взглянув в атлас, дал свое согласие. Вечером 23 августа, после ужина, взорам Гитлера и его гостей предстало необычное зрелище: небо неожиданно окрасилось сначала в бирюзовый, затем в фиолетовый и, наконец, в ярко-красный цвет. Это было северное сияние – явление, крайне редкое для тех широт. Фон Белов высказался в том смысле, что это знак грядущей кровавой войны. Если она и будет кровавой, парировал фюрер, пусть начнется скорее – чем дольше тянуть, тем больше прольется крови…

В два часа ночи Риббентроп передал по телефону: пакт о ненападении с Советским Союзом подписан. «Это произведет эффект разорвавшейся бомбы», – прокомментировал Гитлер. Он не ошибся. Формально этот текст служил продолжением договора о нейтралитете от 1926 года. Он содержал семь статей и один секретный протокол. В преамбуле говорилось, что правительства обеих стран руководствуются желанием укрепления мира между Германией и Советским Союзом. Они обязались воздерживаться от любых насильственных действий и от любой агрессии как по одиночке, так и совместно с другими державами, а также не оказывать содействия третьей стороне в случае, если одна из них станет объектом нападения. Заявляли о своей готовности поддерживать тесные связи, проводить совместные консультации и обмениваться информацией. Отказывались от участия в альянсах, прямо или косвенно направленных против второй стороны. Споры и разногласия должны решаться полюбовным соглашением или с привлечением арбитражной комиссии. Срок действия пакта устанавливался на 10 лет; с молчаливого согласия сторон он продлевался еще на пять лет, если за год до истечения срока действия одна из сторон его не денонсирует. Пакт вступал в действие с момента подписания.

Секретным протоколом предусматривалось, что в случае территориальных и политических перемен в Финляндии, Эстонии, Латвии и Литве северная граница Литвы будет служить одновременно границей зон влияния Германии и СССР (при этом обе стороны признавали интересы Литвы в области Вильны – сегодняшнего Вильнюса). В случае территориальных или политических перемен в Польше граница между зонами влияния Германии и СССР должна будет проходить по руслу рек Писса, Нарва, Висла и Сан. Поддержание независимости польского государства и его границы могут быть определены только в свете будущего политического развития. Этот вопрос должен будет решаться двумя договаривающимися сторонами. В том, что касается Юго-Восточной Европы, то если советская сторона проявит интерес к румынской Бессарабии, то с немецкой стороны возражений не поступит.

Гитлер надеялся с помощью этого договора отвратить западные страны от мысли помогать Польше. Правда, ему пришлось на время отказаться от заключения альянса с Японией – когда новость добралась до Токио, в стране начался тяжелый кризис, а премьер-министр Хиранума был вынужден уйти в отставку. Уже на следующий день фюрер убедился, что западные державы реагируют на пакт совсем не так, как он предполагал. Чемберлен подтвердил перед палатой общин, что намерен выполнить обязательства, взятые перед Польшей. С каждым днем становилось яснее, что локальной войной дело не ограничится. Это сделалось очевидным 25 августа, когда в Берлине узнали о том, что Англия и Польша заключили между собой альянс.

Но это было еще не все. Ближе к вечеру итальянский посол Аттолико вручил Гитлеру письмо Муссолини, в котором сообщалось, что Италия не готова к войне. Новость не удивила бы Гитлера, если бы он внимательнее прислушивался к тому, о чем говорил ему Чано. Но фюрер был настолько твердо убежден в том, что германо-советский пакт одновременно заставит отступить англичан и приведет к нему Муссолини, что пропускал мимо ушей любую информацию, не укладывавшуюся в заранее составленную им схему. На какой-то миг Гитлер почувствовал растерянность: еще утром он отдал приказ о введении в действие «Белого плана». Теперь, как и в ходе судетского кризиса, следовало дать делу задний ход, однако этого не произошло. Мобилизационные меры продолжали вестись полным ходом. Занимался ими, как и в прошлый раз, фон Браухич. Генерал-квартирмейстер вермахта Эдуард Вагнер отметил: «Полный хаос – и в решениях, и в командовании».

Готов ли был Гитлер к новому Мюнхену? Вряд ли. В тот же день он предложил Хендерсону заняться «общим урегулированием» проблемы, но речь шла только о периоде после ликвидации «македонских последствий» на восточной границе Германии. Он даже высказал готовность предоставить Британской империи гарантии ограничения вооружений, а в случае необходимости и помощь, а также дал обещание придерживаться «разумных колониальных притязаний». Он повторял те же предложения, что прежде были выдвинуты Великобританией с целью поддержания мира, однако руководствуясь совсем другими, воинственными, побуждениями, и ход мобилизации это доказывает. В течение следующих дней фюрер продолжал вести ту же игру. 26 августа Аттолико выдвинул ряд крайне высоких требований, касающихся поставок, подчеркнув, что они должны быть удовлетворены до начала военных действий. Гитлер, который заранее был предупрежден об этом шаге благодаря телефонной прослушке, сделал вид, что согласен выполнить эти требования, хотя прекрасно знал, что это невозможно. Из затруднительного положения его спас генерал Мильх, убедивший фюрера, что для успеха «Белого плана» гораздо полезнее будет доброжелательный нейтралитет Италии. Тогда фюрер попросил дуче просто немного «помахать саблей», удерживая тем самым часть вражеских сил на западе.

В тот же день 26 августа Гитлер принял французского посла Кулондра, которому накануне вручил заявление, адресованное Даладье. В своем ответе президент французского совета подчеркнул мирные намерения своей страны, которая, тем не менее, будет хранить верность «взятым на себя честным обязательствам перед другими странами, такими как Польша». Гитлер реагировал коротко: «Все уже зашло слишком далеко».

27 августа, выступая перед депутатами, Гитлер заявил, что он, как Фридрих Великий, все поставил на одну карту. Возможно, война будет долгой, возможно даже, она не принесет ожидаемого результата, но, пока он жив, он ни за что не капитулирует.

28 августа началась раздача населению продовольственных карточек. В питании немцев это ничего особенно не изменило: на протяжении довольно длительного времени они уже привыкли, что у них пушки вместо масла, в лучшем случае – сомнительного качества «народный конфитюр». Днем фон Браухич информировал Генеральный штаб армии, что назначена дата начала осуществления «Белого плана» – 1 сентября. В 22 часа 30 минут Хендерсон вручил английский ответ на сделанное накануне немцами предложение: польское правительство готово сесть за стол переговоров.

Реакцию Гитлера иллюстрирует отрывок из личного дневника Гиммлера. Проводив посла Его Величества, Гитлер принялся копировать английский акцент, с которым тот говорил по-немецки (фюрер был способным имитатором), а затем объявил, что намерен составить «дипломатический документ огромной важности». Этот документ был передан британскому послу 29 августа. В нем говорилось, что Германия готова вступить в прямые переговоры с Польшей до 30 августа и гарантировать неприкосновенность польских границ, но лишь с согласия Советского Союза; в настоящее время ведется разработка соответствующих предложений. Хендерсон позволил себе заметить, что это весьма похоже на ультиматум, на что Гитлер возразил, указав, что перелет Варшава – Берлин занимает всего полтора часа. И добавил, что его солдаты начинают нервничать. Чтобы произвести на британского гостя более сильное впечатление, в дверях был поставлен Кейтель – эта уже опробованная тактика снова пригодилась. Как и рассчитывал канцлер, поляки отказались подчиниться шантажу. 30 августа, в полночь, Хендерсон вернулся узнать, готовы ли немецкие предложения. Его принял Риббентроп. Готовы, ответил он, но это уже не имеет значения, потому что назначенный срок истек. Министр отказался дать Хендерсону текст немецкого меморандума из 16 пунктов и ограничился тем, что быстро его зачитал.

Между тем английский дипломат приложил все усилия для того, чтобы убедить поляков вступить в контакт с немцами. В течение 31 августа он продолжал действовать в том же духе. Ему даже удалось раздобыть через Геринга текст с 16 пунктами и передать его представителям Польши (сегодня точно установлено, что в тот момент маршал не хотел войны). Только днем 31 августа польский посол Липский обратился с просьбой о встрече с Гитлером или Риббентропом. Его заставили ждать до шести часов вечера. Принял его Риббентроп, первым делом спросивший, имеются ли у него полномочия на ведение переговоров.

Благодаря телефонной прослушке немцы отлично знали, что послу было разрешено сделать официальное заявление, но не вступать в переговоры по конкретным вопросам. Первая с конца марта встреча дипломатов продолжалась всего несколько минут. Едва она закончилась, в посольстве Польши были отключены все телефонные линии. Немецкое радио передало сообщение о «весьма разумном» предложении из 16 пунктов и тут же перешло к репортажам о кровавых инцидентах на границе (в том числе «польском нападении» на передатчик Глейвица) и других «провокациях». Это и были поводы, подготовленные Гиммлером и Гейдрихом.

В директиве, разосланной по немецким миссиям, говорилось, что наступление, начатое утром 1 сентября, является оборонительной акцией, которую ни в коем случае нельзя именовать «войной». Гитлер явился в рейхстаг в серой военной форме вермахта – он поклялся не снимать ее до победы – и сообщил, что Германия перешла в «контратаку». И добавил, что постарается вести военную кампанию таким образом, чтобы от нее не пострадали женщины и дети.

До 3 сентября фюрер хранил надежду, что ему удастся избежать военного столкновения с западными демократиями, и даже сделал несколько попыток спасти мир. Но Англия и Франция требовали вывести войска из Польши, к чему он не был готов. 3 августа в 11 часов 30 минут Хендерсон поставил Риббентропа в известность о том, что его страна находится в состоянии войны с Германией. В 12 часов 30 минут Кулондр сообщил, что с 17 часов французское правительство приступает к выполнению обязательств, взятых Францией перед Польшей. «Значит, Франция выступит в роли агрессора!» – ответил на это Риббентроп.

Согласно многим свидетельствам, Гитлер пребывал в полной растерянности. Все его расчеты провалились, интуиция его подвела. Однако он быстро пришел в себя, убедившись, что ни Англия, ни Франция не готовы выступить с оружием в руках – в этом он был совершенно прав. Следовательно, ему требовалось раздавить Польшу как можно быстрее. Дальше будет видно. Как Гитлер часто повторял Герингу, он всю жизнь играл в рулетку. Геринг обвинял во всем Риббентропа, который развязал войну, основываясь на ошибочных суждениях.

Говоря о факторах, подтолкнувших Гитлера напасть на Польшу, следует принять в расчет два момента. Первый – его возраст и сознание возложенной на него миссии. Начиная с 1937 года он все чаще задумывался о том, что ему остается не так много времени для осуществления предначертанного судьбой: в апреле ему исполнилось пятьдесят лет. Кроме того, западные демократии ускоренными темпами перевооружались. Наконец, экономика рейха, доведенная до плачевного состояния, больше не могла обеспечивать страну всем необходимым – значит, его надо было отобрать силой у других. Не для того он финансово и экономически обобрал Германию, чтобы не воспользоваться созданным им инструментом завоевания жизненного пространства. Пора было опробовать его на деле. В сентябре 1938 года ему помешали, но теперь он начнет операцию, которой не было в его провидческих планах, но которая сыграет роль заменителя великого экономического пространства. Польша не пожелала присоединиться к нему, значит она станет добычей сторонников националистического движения НСДАП «Кровь и почва» – армии гиммлеров, дарре и розенбергов.

Помимо этих «рациональных» соображений в душе Гитлера существовала еще и тяга к войне, которую он считал мерой всех вещей и важнейшим испытанием в жизни мужчины.

Было бы ошибкой вслед за многими историками считать, что к развязыванию войны Гитлера подтолкнул «кризис системы». Экономику вполне можно было спасти средствами, предложенными Шахтом, например уменьшив расходы и увеличив экспорт, либо заключив соглашение с Англией. Сами немцы, за исключением определенного слоя элиты и особенно твердолобых партийцев, предпочли бы вернуть свои утраченные восточные территории мирными методами. Весь трюк с «великодушно предложенными 16 пунктами» – в последнюю минуту! – был не более чем комедией, предназначенной для немецкого народа (позже Гитлер откровенно признавался в этом), дабы снять с себя ответственность за развязывание войны.

Период 1933–1939 годов проходил под знаком стремления части немецких руководителей осуществить перевооружение страны и создать сильную армию. Имело место горячее желание не просто добиться отмены версальских соглашений, но и превратить Германию в мировую державу – эта традиция уходила корнями в эпоху Вильгельма. В этом Гитлер сходился с большинством немцев, как из высших слоев общества, так и из простого народа. Однако с 1936 года начали проявляться сомнения в правильности методов, сроков и стиля гитлеровской политики, особенно усилившиеся в 1938 году. В 1939 году почти никто не хотел большой войны. Но вот что касается войны маленькой, особенно если она окажется победоносной, – тут мнения расходились.

В любом случае, даже если «они этого не хотели», как заметил Вейцзекер в разговоре с французским послом Кулондром, что они могли сделать? Анализ внешней политики Гитлера показывает, что после короткого периода сдержанности именно он принимал важные решения, опираясь на советников и исполнителей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.