Бахрейнская крепость

Бахрейнская крепость

Португальская крепость на протяжении многих веков господствовала над северной частью Бахрейна и северозападными подходами острову, — еще с тех времен, когда португальцы начали играть главенствующую роль в Персидском заливе и на торговых путях в Индию. В 1498 г., спустя шесть лет после того, как Колумб открыл Америку, Васко да Гама обогнул Африку и направился в Индию. На протяжении следующих двадцати лет португальцы утвердились на всех берегах от мыса Доброй Надежды и до Индии. В 1521 г. они смогли завоевать Бахрейн и с перерывами удерживали его вплоть до 1602 г.

По всей вероятности, где-то сразу после завоевания Бахрейна они и построили на высоком холме на северном побережье острова мощную крепость.

Так, по крайней мере, утверждали многочисленные источники.

Однако многие жители острова, в том числе и его правитель шейх Сульман, считали, что португальцы на самом деле не строили крепость, а только перестроили существовавшую до их прихода арабскую крепость.

Эта почти что легенда тем не менее заинтересовала археологическую экспедицию Бибби, которая недалеко от форта раскапывала барбарский храм. Любопытство Бибби подкреплялось еще и тем, что форт стоял на высоком холме, которые, как известно, довольно часто прячут в себе много интересного.

И вот когда через некоторое время археологи, как пишет Бибби, «ради интереса» раскопали несомненно европейскую прямоугольную угловую башню, оказалось, что она опирается на более древнюю круглую башню, причем, та относилась явно к арабскому типу.

Внутренняя часть этой башни представляла собой обширную полосу камня и нанесенного ветром песка, круто спадающую от крепостного вала к сравнительно ровной песчаной площадке посредине.

Раскопки были продолжены. И вот несколько лет спустя взорам археологов действительно предстала небольшая исламская крепость. Ее северная стена тянулась вдоль берега, а южная располагалась в неполных шестидесяти метрах от нее.

Были обнаружены и две «ванны» — конструкции длиной чуть меньше метра, с одним прямым концом и одним округленным. Сделаны они были из толстого слоя глины, снаружи и внутри обмазанного битумом. На дне археологи нашли два скорченных скелета, таким образом установив, что «ванны» не что иное как саркофаги, керамические гробы.

Погребения никак нельзя было отнести к мусульманским — они не были ориентированы в сторону Мекки, как положено хоронить правоверных. Значит саркофаги относились к доисламскому периоду.

Мало того, погребения, как установили археологи, явно появились позже прилегающих стен и пола с отверстиями. И этот пол не был первоначальным — могила пронизывала два пола, так что гроб покоился на третьем.

Все это и подтолкнуло археологов продолжать раскопки.

Один за другим снимались слои грунта, а керамика, обнаруженная в них, отдельно сгруппировывалась и описывалась.

Здесь необходимо отметить, что керамика служит археологам очень хорошим ориентиром. Пускай число комбинаций и видоизменений при работе может быть неограниченным, но на самом деле гончары в каждый отдельный период и в каждой отдельной мастерской в день могли изготовить не больше полутора десятка разнотипных сосудов, которые к тому же нередко обладают похожими признаками, так как сделаны из одного и того же материала, а также на одном и том же круге и обожжены в одной печи. Вероятность того, что гончар одного периода слепит сосуд, который потом можно будет спутать с сосудом, который относится к другому периоду и сделан другим гончаром настолько мала, что ей, как правило, пренебрегают.

Помимо того, сходные горшки кроме всего прочего имеют и одну датировку и принадлежат к одной культуре. То есть, у людей, которые пользовались одной посудой, было общее культурное наследие, общие традиции, было какое-то этническое и политическое единство.

Вот почему при раскопках очень большое внимание уделяется керамическим изделиям.

Немало их было обнаружено при раскопках Бахрейнской крепости или, как называли ее археологи в своих отчетах, Кала’ат аль-Бахрейн. Были найдены своеобразные «суповые тарелки» — глазурованная посуда с широким венчиком, китайский форфор, известный под названием селадон (согласно древним арабским и китайским авторам, он впервые был ввезен в арабский мир во времена династии Сун (900-1150 гг.), почти метровой высоты кувшин для хранения припасов с загнутым внутрь венчиком, черепки тонкостенной желтой посуды с тисненым узором и т. д.

Был обнаружен и третий саркофаг, на дне которого в скорченном положении лежал скелет. Возле него был найден целый набор керамических изделий: плоская, мелкая бронзовая миска, глубокая бронзовая ваза с ручкой на петлях, как у ведерка; чайное ситечко с ручкой, которая заканчивалась изображением звериной головы; ковш с длинной ручкой, подвешенный на петле к краю миски так, что можно было зачерпнуть вино из узкогорлого кувшина и налить в кубок; черпачок. В «комплекте» присутствовал и кувшин для вина — глубокий глазурованный керамический сосуд с заостренным основанием.

Продолжая раскопки, археологи все больше расчищали площадку с тремя «ваннами-саркофагами». Вскоре она уже смотрелась лишь как альков под лестницей в углу зала, ширина которого составляла больше семи с половиной метров.

Был обнаружен здесь и сохранившийся квадратный каменный постамент одной из двух колонн, которые поддерживали потолок. На место второй колонны указывала немного приподнятая над глиняным полом квадратная каменная платформа.

Таким образом, вырисовывался своеобразный древний «дворец», который, очевидно, появился на свет раньше саркофагов, относящихся археологами к 650 г. до н. э., поскольку они несомненно были опущены в ямы в полу. Вряд ли захоронения производились в то время, когда здание еще было обитаемым, хотя, правда, в истории Двуречья и были периоды, когда покойников хоронили под полом своего дома.

Раскапывая «дворец», археологи наткнулись на интересные находки, которые многое говорят о верованиях древних жителей Дильмуна. Этими находками являлись двенадцать мисок, четыре из которых были закрыты опрокинутыми мисками, а еще четыре — большим черепком. Три последующие вообще оказались ничем не закрытыми, а последняя была закупорена толстым слоем гипса.

В одной из мисок, накрытых черепком, было обнаружено двадцать шесть бусин из агата, аметиста и фаянса. Судя по тому, что рядом лежала застежка в виде маленького серебряного кольца, эти бусины когда-то представляли собой ожерелье.

На дне семи мисок были найдены свернутые кольцом змеиные скелеты. В трех сосудах лежали отдельные косточки, а в двух был обнаружен только песок, что, конечно же, не говорит о том, что они и первоначально были пустыми. Просто прошло очень большое время, и содержимое не сохранилось.

Более чем в половине сосудов рядом с костьми были найдены единичные крохотные бусины. В основном они оказались изготовленными из бирюзы.

Не вызывает сомнения тот факт, что это погребение под полом змей тогда носило религиозный и магический характер. Ведь согласно сказанию о Гильгамеше, змея именно в Дильмуне съела жемчуг, благодаря чему получила бессмертие.

Таким образом, вероятнее всего, древние жители Дильмуна, закапывая под полом своего дома змею, страховали себя от различных болезней и от смерти.

Понятным становится и присутствие около змей бусин. Конечно, жемчужин там обнаружить не удалось, поскольку, известно, жемчуг — углекислый кальций с примесью органики — в земле долго содержаться не может. Значит, в мисках без бусин вполне возможно когда и был жемчуг.

Кстати, в то время жемчуг ценился ничуть не меньше, чем ценится сейчас — чем не символ спасения от болезней, старости и смерти?

Заметим, что и позже, в полах других помещений, также довольно часто встречались змеиные захоронения, общее количество которых приблизилось к пятидесяти.

Возможно также, что такое жертвоприношение повторялось каждый год и, кроме того, при рождении или смерти члена семьи, которая жила в этой большой постройке.

Все упомянутые выше находки позволили археологам выделить семь городов (культур) «утраченной цивилизации», которые позже были описаны Бибби в его книге «В поисках Дильмуна».

Вот какое деление приводит известный археолог: «Город I. Датировка — точно не известна, происхождение — тоже. Вероятно, это начальный этап в развитии городища. (Хотя в древнейших слоях „цепочечного горизонта“ видна смесь совсем разнородной керамики — с одной стороны, красная, тонкостенная, с примесью гравия, орнамент „цепочка“, с другой стороны, толстостенная, с примесью соломы желтая „кухонная посуда“… Может, глубже, в толще холма, кроется более древний город?).

Город II. Датировка — вероятно, что-то около 2300 г. до н. э. Происхождение — от города I. Возможно, перемены ограничились сферой керамики, но скорее всего дело не свелось только к этому. Город II существовал достаточно долго, чтобы образовать пять слоев в телле, воздвигнуть и дважды перестроить Барбарский храм и обзавестись сотней тысяч курганов. Интересно, сколько на это ушло лет? Сто, триста, пятьсот?

Город III. Представлен только мусорной ямой с „карамельной“ посудой. Однако здесь нам на помощь пришли книги. „Карамельная“ посуда была прекрасно известна по Месопотамии как касситская керамика. Касситы вторглись в Двуречье с гор персидского Луристана около 1750 г. до н. э.; постепенно расширяя свои владения, они захватили всю долину Евфрата и Тигра, от области севернее нынешнего Багдада до Персидского залива. Правлению касситской династии был положен конец, когда эту территорию около 1200 г. до н. э. завоевали ассирийцы. А до тех пор свыше пятисот лет керамика Южной Месопотамии, даже в районах, не подчиненных касситам, отличалась поразительной однородностью, оставаясь неизменной из поколения в поколение. И она оказалась тождественна нашей „карамельной“ посуде…

Теперь мы могли… определенно сказать, что любой период, предшествующий городу III, во всяком случае, предшествует 1200 г. до н. э».

«Ванны-саркофаги» археологи причисляли к периоду города IV, а «период аттической посуды, или „любителей кукурузных хлопьев“, стал в итоге городом V… Исламская крепость с ее керамикой… теперь стала городом VI, а самый последний обитаемый горизонт в наших раскопках — яма, где португальцы добывали камень для своей крепости, — получил наименование города VII. Естественно, и сама португальская крепость относилась туда же».

Одним из самых интересных итогов многолетних раскопок было обнаружение на северном берегу острова укрепления города «барбарского» периода.

Большие грубо обтесанные камни стен были схвачены гипсовым раствором. Но, к сожалению, за четыре тысячи с лишним лет, которые прошли со времени сооружения этого укрепления, оно очень пострадало и по меньшей мере последние две тысячи лет оно исполняло роль карьера, где брали строительный материал.

Вся внешняя, северная сторона оказалась искромсанной, большой участок ее был разобран на всю толщину добытчиками камня.

Однако внутренняя сторона сохранилась лучше. От нее вела улица «барбарского» периода.

Улица была прямая и ровная. Ширина ее составляла более четырёх метров. По обе стороны находились каменные стены построек. Справа была сплошная стена, с небольшими контрфорсами. Слева два дверных проема открывали доступ внутрь домов. Улица оказалась тупиковой. Она упиралась в городскую стену, которая в этом месте была выложена из прямоугольных камней. Крепились камни зеленой глиной.

Планировка города была продумана очень тщательно. Об этом говорила и строгая ориентация улиц, и то, что в конце тупика, в углу, который был образован левой стеной дома и городской стеной, находился колодец. Перед колодцем, посреди улицы, размещался обмазанный глиной бассейн диаметром в один метр.

Как считают археологи, это был общественный пункт водоснабжения. По всей видимости, какой-то раб регулярно наполнял из колодца бассейн, откуда жители улицы брали воду для питья и стирки.

На этой же улице археологи нашли круглую печать, около двух с половиной сантиметров в диаметре. Одна ее сторона была плоской, и на ней просматривалось резное изображение двух человеческих фигур. Другая сторона была с шишечкой, пронизанной отверстием, которое позволяло подвешивать печать на веревочке. Выпуклость была украшена тремя гравированными черточками и четырьмя окружностями. В центре каждой окружности была точечка. Сделана печать была из стеатита, мягкого минерала, довольно жирного на вид, отчего он получил более распространенное название «мыльный камень».

Такие печати были широко известны в Уре, откуда следовал вывод, что или жители Ура бывали в Дильмуне, или же дильмунцы посещали Ур.

Вскоре были обнаружены еще две печати, правда, каждая из них представляла собой несколько другой тип. Одна из них была также круглой, стеатитовой, с высокой продырявленной шишечкой, украшенной одной резной линией. Шишечку окружало широкое кольцо, а на ее лицевой стороне был изображен бык. Но в отличие от первой печати на этой были выгравированы скорпион и человеческая ступня. Третья печать оказалась несколько меньших размеров, всего чуть более сантиметра в поперечнике. Вырезана она была из черного стеатита. Сзади высокую чашечку украшала двойная гравированная линия, а на лицевой стороне был изображен не бык, а козел или газель. Кроме того, над этим рисунком красовался еще один козел и звезда.

Конечно, общее сходство этих печатей было налицо, однако причину некоторых различий еще придется устанавливать.

Необходимо отметить и еще одну любопытную деталь, обнаруженную во время раскопок.

Оказывается, большинство вещей, найденных археологами, были изготовлены из материала, которыми сам Бахрейн не располагал.

Так, например, стеатитовые печати, а также, возможно, миски могли быть изготовлены на острове, но сам стеатит на нем не обнаружен. Попасть сюда он мог из различных мест — например, из Ирана или Омана, а также из других, более отдаленных районов.

Медные рыболовные крючки, найденные здесь археологами, а также множество кусочков необработанной меди — также «чужого» происхождения. Медь, вероятно, добывалась в Омане, но кроме этого ее можно было привезти из Индии или Ирана.

Эти, как и многие другие предметы, свидетельствовали только об одном: Бахрейн вел очень широкую торговлю. И не удивительно, если принять во внимание, что Бахрейн и Дильмун — одно и то же.

Об этом же свидетельствуют и клинописные документы, на некоторых из них, пожалуй, стоит остановиться подробнее.