IV. Возвышение Сиракуз

Хотя весь четвертый век Сиракузы страдали от постоянных политических неурядиц, они оставались одним из самых богатых и сильных городов Греции. Беззастенчивый, коварный, тщеславный Дионисий I оказался самым способным администратором своего времени. Превратив остров Ортигию в свою укрепленную резиденцию и окружив стенами дамбу, связывавшую Ортигию с сушей, он почти полностью обезопасил себя от любой атаки, а удвоив жалованье солдатам и одержав с ними легкие победы, добился личной преданности своей армии, поддерживавшей его на престоле в течение тридцати восьми лет. Упрочив свою власть, он отошел от жестокой поначалу политики, на смену которой пришла примирительная мягкость и некая разновидность эгалитарного деспотизма[1732]. Он наделил лучшими земельными участками своих офицеров и друзей и (в качестве военной меры) расселил во всех домах на Ортигии и дамбе своих солдат; вся остальная земля Сиракуз и окрестностей была распределена поровну среди населения — свободных и рабов. При нем Сиракузы процветали, хотя он обложил народ почти столь же тяжкими податями, как и собрание — афинян. Когда женщины стали чересчур нарядными, Дионисий объявил, что во сне ему явилась Деметра и потребовала, чтобы он приказал сложить все женские драгоценности в ее храме. Он повиновался богине, а большинство женщин повиновались ему. Вскоре после этого он взял эти украшения у богини «взаймы», чтобы профинансировать военную кампанию[1733].

В основании всех его замыслов лежала твердая решимость изгнать карфагенян из Сицилии. Завидуя Ганнибалу, в распоряжении которого при осаде Селинунта находились стенобитные машины, Дионисий собрал у себя на службе лучших механиков и инженеров Западной Греции и поставил перед ними задачу усовершенствовать орудия войны. Наряду со множеством новых защитных и наступательных приспособлений они изобрели katapeltes, или катапульту, для метания тяжелых камней и тому подобных снарядов; это и другие новшества попали из Сицилии в Грецию и были переняты Филиппом Македонским. Был проведен набор наемнической армии, и оружейники Сиракуз изготовили неслыханное количество оружия и щитов, призванных отвечать навыкам и умениям всех задействованных подразделений. До сих пор сухопутные сражения греки вели исключительно силами пехоты. Дионисий организовал большой кавалерийский отряд, подав тем самым пример Филиппу и Александру. В то же время он нашел средства на постройку двухсот кораблей, в основном квадрирем и квинкверем; столь быстрой и мощной армады Греция еще не знала[1734].

К 397 году все было готово, и Дионисий направил в Карфаген послов с требованием освободить из-под власти карфагенян все греческие города Сицилии. Предвосхищая отказ, он предложил этим городам изгнать своих иноземных правителей. Так они и поступили; все еще храня в памяти резню, учиненную Ганнибалом, разъяренные повстанцы предали смерти и пыткам, редко использовавшимся греками, всех карфагенян, которые попали к ним в руки. Дионисий приложил все усилия, чтобы прекратить эту кровавую бойню, надеясь продать пленников в рабство. Карфаген переправил на остров огромное войско во главе с Гимильконом, и боевые действия велись с перерывами в 397, 392, 383 и 368 годах. В конце концов Карфаген вновь получил то, что отнял у него Дионисий, и после кровопролития все вернулось к исходному состоянию.

То ли из жажды власти, то ли полагая, что лишь объединенная Сицилия сможет покончить с карфагенским правлением, Дионисий тем временем повернул оружие против греческих городов острова. Подчинив их своей власти, он переправился в Италию, захватил Регий и овладел всем юго-западом полуострова. Он напал на Этрурию и забрал тысячу талантов из этрусского храма в Атилле; он намеревался разграбить святилище Аполлона Дельфийского, но не успел. Греция скорбела о том, что в один и тот же год (387) свобода пала на западе и была продана за персидское золото на востоке. Три года спустя Бренн и галлы, торжествуя, стояли у врат Рима. Повсюду варвары, окаймлявшие греческий мир, становились сильнее, а опустошение, учиненное на юге Италии Дионисием, подготовило захват греческих поселений сначала коренными племенами, а затем полуварварами из Рима. На следующих Олимпийских играх Лисий призвал Грецию осудить нового тирана. Толпа напала на шатры посольства Дионисия и отказалась слушать его стихи.

Тот самый деспот, который, захватив Регий, предложил его жителям свободу, если они доставят ему почти все свои припрятанные богатства в качестве выкупа, а когда богатство было ему выдано, продал их в рабство, был человеком высокообразованным и гордился своим пером не менее, чем мечом. Когда поэт Филоксен на вопрос Дионисия, что тот думает о его стихах, назвал их бездарными, тиран сослал наглеца в каменоломни. На следующий день диктатор одумался, освободил Филоксена и задал пир в его честь. Но когда Дионисий принялся читать свои новые стихи и попросил Филоксена высказать о них свое мнение, поэт велел слугам отнести его обратно в каменоломню[1735]. Несмотря на такие разочарования Дионисий покровительствовал литературе и искусствам и какое-то время был рад принимать при своем дворе Платона, который путешествовал тогда (387) по Сицилии. Согласно широко распространенной традиции, сохраненной у Диогена Лаэртского, философ осудил диктатуру. «Твои речи, — сказал Дионисий, — это речи выжившего из ума старика». — «А твой язык, — отвечал Платон, — это язык тирана». Говорят, что Дионисий продал философа в рабство, откуда тот был вскоре выкуплен Анникеридом Киренским[1736].

Жизни диктатора положили конец не убийцы, которых он так страшился, но его собственная поэзия. В 367 году его трагедия «Выкуп Гектора» получила первую награду на афинских Ленеях. Дионисий настолько обрадовался, что задал друзьям пир, выпил лишнего, подхватил лихорадку и скончался.

Встревоженный город, мирившийся с тиранией Дионисия как с альтернативой карфагенскому владычеству, был полон надежд, когда на престол взошел его сын. Дионисий II был молодым человеком двадцати пяти лет и не отличался телесным и умственным здоровьем, а потому, думали лукавые сиракузяне, его правление обещает стать мягким и небрежным. Он имел способных советников в лице своего дяди Диона и историка Филистия. Дион был человеком богатым, но богатство не мешало ему любить литературу и философию и быть верным учеником Платона. Он стал членом Академии и вел — дома и за границей — жизнь по-философски простую. Ему пришло в голову, что податливая молодость нового диктатора предоставляет возможность установить если и не утопию, которую описывал ему Платон[1737], то конституционный режим, способный объединить всю Сицилию для изгнания карфагенской державы. По подсказке Диона Дионисий II пригласил Платона к своему двору и доверился его наставничеству.

Несомненно, молодой самодержец пытался показать себя с самой лучшей стороны и скрывал от учителя свою склонность к пьянству и распутству[1738], из-за которых Дионисий Старший предсказал, что династия умрет вместе с его сыном. Обманутый внешним рвением юноши, Платон вел его к философии самым трудным путем — через математику и добродетель. Правителю было сказано то же, что Конфуций говорил князю страны Лу: первооснова хорошего правления — добрый пример; чтобы исправить свой народ, правитель должен стать образцом разумности и доброй воли. Весь двор засел за геометрию, замирая в дипломатичном трепете перед фигурами, которые чертились на песке. Но Филистий, отошедший в тень после приезда Платона, нашептывал диктатору, что все это не более чем заговор, посредством которого афиняне, не сумевшие покорить Сиракузы при помощи армии и флота, пытаются захватить их с помощью одного человека, и что стоит Платону одолеть неприступную цитадель диаграммами и диалогами, как он свергнет Дионисия и посадит на трон Диона. В наветах Филистия Дионисий увидел превосходный повод покончить с геометрией. Он изгнал Диона, конфисковал его имущество и отдал Дионову жену придворному, к которому она питала отвращение. Несмотря на заверения тирана в своей привязанности, Платон покинул Сиракузы и присоединился к Диону в Афинах. Шесть лет спустя по приглашению царя он еще раз посетил Сиракузы, ратуя за возвращение Диона. Дионисий не согласился, и Платон полностью ушел в дела Академии[1739].

В 357 году бедный средствами, но богатый друзьями Дион собрал в Греции восьмитысячное войско и отплыл к Сиракузам. Тайно высадившись на берег, он обнаружил, что народ жаждет ему помочь. В одном сражении — в котором несмотря на свои пятьдесят Дион решил исход боя своими подвигами — он одержал над армией Дионисия столь полную победу, что устрашенный тиран бежал в Италию. В этот решительный момент с чисто греческой импульсивностью сиракузское собрание, созванное Дионом, отстранило его от командования, дабы он не сделался диктатором. Дион мирно удалился в Леонтины; но сторонники Дионисия, которым такой поворот событий пришелся весьма кстати, неожиданно напали на народную армию и разбили ее. Вожаки, низложившие Диона, призвали его поспешить обратно и взять дело в свои руки. Он явился, одержал новую победу, простил тех, кто ему противостоял, а затем объявил о введении временной диктатуры, необходимой для установления порядка. Несмотря на советы друзей, он отказался от личной охраны, заметив, «что предпочел бы умереть, нежели всю жизнь равно остерегаться друзей и врагов»[1740]. Вместо этого облеченный богатством и властью Дион продолжал соблюдать привычную простоту жизни. «Итак, — пишет Плутарх, — …все начатое Дионом благополучно завершилось, но он не пожелал вкусить плодов своей удачи… Сам он жил просто и воздержно, вполне довольствуясь тем, что имел, и вызывая всеобщее изумление: меж тем как не только Сицилия, не только Карфаген, но и вся Греция почтительно взирали на его счастье, меж тем как современники Диона не знали ничего более прекрасного, нежели его подвиги, и не могли назвать полководца отважнее или удачливее, он обнаруживал такую скромность в одежде, столе и прислуге, словно разделял трапезы с Платоном в Академии, а не вращался среди наемных солдат и их начальников, которые находят отдых от трудов и опасностей в каждодневных пирах и наслаждениях»[1741]. (Перевод С. П. Маркиша)

Если верить Платону, целью Диона было установление конституционной монархии, переустройство сиракузской жизни и нравов по спартанскому образцу, восстановление и объединение порабощенных или опустошенных греческих городов Сицилии, а затем — изгнание с острова карфагенян. Но жители Сиракуз отдали свои сердца демократии и желали добродетельной жизни не больше, чем любой из Дионисиев. Дион был убит своим другом, и вновь воцарился хаос. Дионисий поспешил на родину, опять захватил Ортигию и власть и стал править со злобной жестокостью свергнутого и восстановленного на троне деспота.

Незаслуженные беды порой обрушиваются на людей, но редко — на целые народы. Сиракузяне обратились за помощью к своей метрополии — Коринфу. Призыв их раздался как раз тогда, когда один из коринфян, человек баснословной знатности, только и ждал приглашения к подвигам. Тимолеонт был аристократом, столь любившим свободу, что, когда его брат Тимофан попытался сделаться тираном Коринфа, Тимолеонт убил узурпатора. Проклятый матерью и погруженный в горькие думы о своем деянии, тираноубийца удалился в глухие леса и сторонился людей. Прослышав все-таки о нужде сиракузян, он оставил уединение, набрал небольшой отряд добровольцев, отплыл на Сицилию и использовал свое крохотное войско с таким стратегическим мастерством, что царская армия капитулировала, едва отведав его полководческого искусства и не убив ни одного из бойцов Тимолеонта. Тимолеонт снабдил униженного тирана деньгами, которых было достаточно, чтобы добраться до Коринфа, где Дионисий провел остаток своей жизни школьным учителем, иногда выпрашивая подаяние[1742]. Тимолеонт вновь утвердил демократию, срыл укрепления, сделавшие Ортигию оплотом тирании, отразил вторжение карфагенян, восстановил свободу в греческих городах и на целое поколение сделал Сицилию столь мирной и процветающей, что сюда стекались новые колонисты со всего эллинского мира. Затем, отказавшись от государственной должности, он зажил жизнью частного лица; но демократии острова, ценя его мудрость и неподкупность, передавали все важнейшие вопросы на его рассмотрение и добровольно следовали его советам. Когда два сикофанта обвинили его в преступлении, вопреки протестам благодарного народа он настоял на том, чтобы его судили без всякого снисхождения и по закону, и благодарил богов за то, что в Сицилии восстановлены свобода слова и равенство перед законом. Когда Тимолеонт умер (337), вся Греция чтила его как одного из величайших своих сыновей.