46. НА ЗАПАДНОМ ФРОНТЕ БЕЗ ПЕРЕМЕН
46. НА ЗАПАДНОМ ФРОНТЕ БЕЗ ПЕРЕМЕН
Три месяца, пока Россия выдерживала мощнейшие удары, англичане и французы занимались "накоплением сил". И вели реорганизацию. Против 7 германских армий и 3 армейских групп (от 91 до 94,5 дивизий — 1,9 млн. бойцов) французы имели 9 армий и Лотарингскую группу (83 дивизии — но у французов дивизии были по 4 полка, а у немцев — по 3). Англичане разворачивали 2 армии (31 дивизия). Плюс 6 дивизий бельгийских. В сумме около 3 млн. штыков и сабель. В июне из-за трудностей управления Франция наконец-то догадалась тоже создать нечто наподобие фронтов — Северную группу под командованием Фоша, Центральную — Кастельно и Восточную Дюбайля. Промышленность уже перестроилась на военные нужды, и армии усиленно оснащались тяжелой артиллерией, накапливались снаряды.
Серьезные бои летом гремели летом только в Дарданеллах. Под Галлиполи действовали два «фронта» — Южный, на самом кончике полуострова, и Северный — у Арибурну, где союзники держали берег с западной стороны, но так и не смогли прорваться через полуостров к проливу. Количество войск наращивалось и достигло 13 английских и французских дивизий, а противостояли им 17 турецких. 13–14.7 началось последнее крупное наступление на южном участке. Снова корабли громили позиции турок, их артиллерию в значительной мере удалось подавить, и пехота ринулась вперед. Обороняющимся пришлось довольно туго. Из-за молчания многих батарей отбивались пулеметами и штыковыми контрударами. И все же турецкие солдаты еще раз продемонстрировали высокую стойкость и штурм отбили. В августе ген. Гамильтон наметил новый удар на Северном участке. Сочтя, что существующие позиции прорвать трудно, он решил высадить новый десант по соседству, у села Сувалы, чтобы расширить здесь фронт и опрокинуть турок фланговым ударом. 7.8 англичане обрушили шквальный огонь корабельной артиллерии как на турецкие окопы, так и на форты у входа в пролив, чтобы дезориентировать противника и заставить его распылить силы. Рядом с имеющимся плацдармом высадился новый десант и начал продвижение в глубь полуострова. Момент для турок был критическим. И опять положение спас полковник Мустафа Кемаль-бей, сумевший остановить наступающих в 6 — 8 км от берега, произведенный за это в генералы.
На этом активные действия почти прекратились. Турки под руководством немецких инструкторов вели минные операции, прорывая ходы к траншеям противника и подрывая их. Войска Антанты занялись тем же. Причем, по воспоминаниям германских саперов, англичане при этом вели себя "как истинные джентльмены" — мобилизовывали или нанимали для опасных работ крестьян с ближайших островов, а сами лишь осуществляли надзор. Используя преимущество в корабельной артиллерии, вели обстрелы — турецкая артиллерия не отвечала, поскольку берегла снаряды. И поняв это, британцы настолько обнаглели, что на Южном фронте вообще решили устроить себе курортную жизнь и гоняли на берегу в футбол. Но на Северном участке было не до развлечений. Тут десантники попали в малярийную местность, где вдобавок отсутствовала питьевая вода. Люди пытались употреблять воду из луж и болот, что вызвало сильнейшую эпидемию (общее количество заболевших перевалило за 100 тыс.). А эвакуации заболевших и снабжению плацдарма мешали германские подводные лодки — 19.8 отправили на дно большой транспорт с продовольствием, водой и боеприпасами. В общем, единственным, но очень важным для России результатом Дарданелльской операции стало то, что в тяжелое лето 15-го значительные силы турок были оттянуты с Кавказского фронта и не могли нажать там одновременно с немцами и австрийцами.
На море Германия все еще не могла определиться насчет статуса подводной войны. Субмарина U-27 в Ла-Манше атаковала британский пароход «Никосиан» — пассажирский, но перевозивший войска. Однако судно дотянуло до Бристоля, где было представлено газетчикам и дипломатам. И США вновь разразились нотами протеста о нападениях на пассажирские пароходы. И от кайзера посыпались указания флоту такого не допускать. В целом же борьба шла с переменным успехом. Германские субмарины потопили в 1915 г. суда общим тоннажем 1 млн. 300 тыс. тонн, а вспомогательные крейсера уничтожили или захватили транспорты с грузом на сумму 6,7 млн. фунтов. Хотя для экономической блокады этого было далеко не достаточно (ущерб от германского крейсерства составил 0,66 % от общей стоимости перевезенных грузов).
Но и «охотники» несли потери. 20.7 британская субмарина С-27 потопила в бою немецкую U-23. 6.8 британская эскадра адм. Тирвита перехватила у скандинавских берегов и отправила на дно вспомогательный крейсер «Метеор». 19.8 германские субмарины в Северном море одержали крупные успехи уничтожили английский крейсер и миноносец. Но в этот же день подлодка U-24 капитана Шнейдера потопила британский пассажирский пароход «Эребик», что вызвало новый скандал. Президент Вильсон пригрозил Германии разрывом дипломатических отношений. Вильгельм струхнул, наказал Шнейдера арестом на гауптвахте, снял начальника морского Генштаба Бахмана и отдал распоряжение об «ограничении» подводной войны и атаках при условии "предварительного осмотра каждого торгового судна, прежде чем подвергнуть его возможному потоплению". Что в принципе было нереально. Потому что тут-то субмарины и уничтожались. Так, английское судно-ловушка «Баралонг» 19.8 потопила у о. Сили подлодку U-27, а пытавшийся спастись экипаж был перебит из пулеметов (в отместку за "Никосиан"). А 24.9 тот же «Баралонг» отправил на дно субмарину U-41.
Столь же малоэффективными оказывались попытки немцев наносить воздушные удары. Ведь в то время как Россия строила тяжелые бомбардировщики, Германия все еще упрямо делала ставку на дирижабли, считая, что по радиусу действия и бомбовой нагрузке они способны превзойти аэропланы — и, по мнению кайзеровского командования, могли воздействовать на глубокие тылы противника, деморализовать население и вызвать панику. Но они легко сбивались наземной артиллерией — из 8 цеппелинов, построенных в конце 1914-начале 1915 г. уже к июлю 6 было уничтожено, а 1 пришел в негодность из-за аварии. Тем не менее, летом и осенью было введено в строй еще 10. (Кстати, одним из дирижаблей командовал лейтенант Вейдлинг — тот самый, что уже в 45-м, будучи генералом и последним комендантом Берлина, сдал его советским войскам). И налеты на британские и французские города раз за разом повторялись. 19.8 эскадра дирижаблей бомбила Лондон, в сентябре был новый налет. Летали ночью, бомбили по скоплениям огней понятия светомаскировки тогда еще не знали. Но и средства противодействия развивались. Появлялись зенитные орудия, пулеметы. Специально для борьбы с дирижаблями на некоторых самолетах стали устанавливаться пушки — еще не скорострельные, но для подобных махин и обычных было достаточно. И когда отряд из 3 цеппелинов совершил рейд на Париж, один сбили, а другой из-за поломки мотора дотянул только до Компьена и был захвачен.
Что же касается обещанного наступления во Франции, то оно все откладывалось. Союзное командование от него не отказывалось, но с переходом к практическим действиям тянуло. А оружие и боеприпасы, несмотря на отчаянное положение России, выделить отказывалось, поскольку они были нужны для этого самого будущего наступления. Впрочем, со стороны русской Ставки с августа просьбы насчет снабжения отошли на второй план — оно все равно уже не успело бы попасть в войска. Просили о наступлении, способном оттянуть германские силы. И военачальники Антанты уже и сами приходили к мнению, что пора бы его начать. Китченер 18.8 говорил ген. Хейгу, что "с русскими обошлись жестоко" и им надо помочь. А Жоффр 23.8 писал военному министру: "Для нас выгоднее начать это наступление возможно скорее, так как немцы, разбив русские армии, могут обратиться против нас". О скорейшей и «адекватной» помощи России заговорил и Ллойд Джордж. А посол в Петрограде Бьюкенен сообщал — в России "негативные чувства против нас и французов распространились столь широко, что мы не имеем права терять время, мы должны представить доказательства того, что не бездействуем в ситуации, когда немцы переводят свои войска с Западного на Восточный фронт".
Но имели место и другие настроения. Тот же Китченер направил министру иностранных дел Грею для пересылки в Петроград пространный меморандум, где подробно перечислялись все британские благодеяния по отношению к России и проводилась мысль, что Англия в общем-то и не брала на себя обязательств помогать союзнице, а значит русские должны быть безмерно благодарны и за те крохи, которые получили. Британский Генштаб во главе с Мерреем полагал, что глубокое вторжение немцев на Востоке до рубежа Двины будет выгодным западным странам, поскольку немцы увязнут там на долгое время. Часть английских политиков начала вынашивать идею "Балканской конфедерации" из Румынии, Сербии, Греции, Болгарии — которая (конечно, под эгидой Лондона) заменит в Антанте разгромленную Россию. А генералы Френч, Петэн и другие просто ссылались на неготовность. И в итоге наступление с августа было перенесено на сентябрь, а потом — на вторую половину сентября… Дальше медлить было уже нельзя из-за боязни, что Россия, брошенная союзниками, оскорбится и выйдет из игры.
Снова готовились. И снова на тех же флангах Нуайонского выступа, где уже несколько раз разбивали себе лбы о германские позиции. Предполагалось нанести удары по сходящимся направлениям, силами 2-й и 4-й французских армий в Шампани — командование здесь возлагалось на Кастельно, а 10-й французской и 1-й британской в Артуа — под общим руководством Фоша. Кроме того, в готовности поддержать наступление находились 12-я французская и бельгийская армии. Сосредотачивалось огромное количество материальных средств — если в России, например, на весь Юго-Западный фронт имелось 155 тяжелых орудий, то только на участках прорыва их было собрано 2 тыс. И еще 3 тыс. полевых пушек. Было подвезено 6,3 млн. снарядов, из них 300 тыс. химических и 100 тыс. зажигательных. Совершенствовалась и методика предстоящих боев. Жоффр издавал очередные инструкции и наставления, которые отрабатывались в войсках. Так, 14.9.15 он указывал, что наступление должно быть общим и "состоять из нескольких больших и одновременных наступлений". И задачей пехоты является не только взятие передовых окопов, но и методичное, днем и ночью, прогрызание вперед. Именно «методичность» Жоффр считал залогом успеха, хотя и признавал, что при этом неизбежны большие потери. Чтобы снизить их, оборудовались штурмовые площадки — с целью подойти к противнику поближе. Солдат стали снабжать касками.
А вместо одной густой цепи вводилось наступление "в виде последовательного ряда набегающих волн цепей". Несколько цепей составляли «волну», за ней двигалась вторая «волна». Но при этом цепи оставались сплошными — расстояние между солдатами устанавливалось в 1 — 2 шага, а между цепями — в 50 шагов. Таким образом, боевые порядки не разрежались, а уплотнялись, просто приобретали большую глубину. И фронт атакующей дивизии составлял 1,5 км. Но считалось, что дорогу пехоте проложит артиллерия, а если первые цепи все же окажутся повыбиты, то их заменят задние и нанесут не ослабевший, а полноценный удар. Третья и последующие «волны» должны были передвигаться в узких колоннах, чтобы удобнее было преодолевать бреши в проволочных заграждениях. А разворачиваться им предстояло при подкреплении идущих впереди или при штурме второй полосы обороны.
Операция началась 19 — 22.9, когда на Востоке германское наступление уже было остановлено. И, как писал Фалькенгайн: "Отвлекающая попытка уже не могла принести помощи русским". Мало того, теперь немцы могли перебрасывать хотя бы и потрепанные войска на Запад. А оборону на участках предполагаемого прорыва наращивали уже давно — затянувшиеся сроки подготовки предоставили более чем достаточно времени. Но и армии Антанты были уверены, что собранной массой войск сумеют проломить вражеские позиции. Между Ла Бассе и Лансом, на участке 25 км готовились к атаке 13 английских дивизий, поддерживаемых 900 орудиями (из них 300 тяжелых), рядом, у Арраса должны были наступать на участке в 20 км французы Фоша — 17 пехотных и 7 кавалерийских дивизий при 1080 орудиях (380 тяжелых). А в Шампани на фронте в 30 км изготовились к броску 34 пехотных и 7 кавалерийских дивизий Кастельно при поддержке 2500 орудий (1100 тяжелых).
Артподготовка всеми калибрами продолжалась на разных участках от 3 до 7 дней, одни орудия били на разрушение вражеских опорных пунктов, другие на подавление артиллерии противника, третьи по тылам. При этом выпустили 3 млн. снарядов. Плотность артогня вычислялась по количеству тонн металла на каждый метр фронта. И большую часть этих тонн разумеется, выбросили впустую. Тем более, что со всеми отсрочками англичане и французы ухитрились дотянуть до обычного осеннего ухудшения погоды. И корректировка с самолетов и аэростатов, на которую рассчитывали, из-за низкой облачности и дождей оказалась невозможной. Так что лупили наугад, по ранее выявленным (и раздолбанным первыми же залпами) целям. Напоследок англичане у Лоос применили газы. И впервые в истории поставили дымовую завесу, под прикрытием которой следовало продвигаться пехоте. Что также не дало ожидаемого эффекта — ветер часто менял направление и часть газовой волны охватила свои окопы, заставив бежать выдвинутые сюда британские войска, у немцев же было отравлено лишь 600 чел. А дымовая завеса рассеялась, пока английские солдаты вернулись на позиции и смогли начать действия. Да и прикрыть смогла лишь выход из траншей, но не дальнейшее продвижение.
Французы в Шампани тоже вели обстрел химическими снарядами. И тоже применили новинку — зажигательные снаряды. А затем волны пехоты полезли на штурм. За два дня дивизии Кастельно продвинулись на 2 — 4 км, захватив первую, перепаханную полосу обороны, взяли 25 тыс. пленных и 150 орудий. Но затем уткнулись во вторую полосу, устроенную по лесам, на обратных скатах высот, и оказавшуюся для французов совершенно неожиданным препятствием. Наступление превратилось в побоище. Пресловутые "волны цепей" застревали перед проволочными заграждениями, задние налезали на передние, сбивались в одну сплошную массу — и расстреливались пулеметами. То же получилось в Артуа. Германский офицер Форстнер писал: "Никогда еще пулеметам не приходилось делать столь прямолинейную работу… жерла пулеметов раскалились и плавали в машинном масле, они двигались вслед за людскими массами: на каждый из пулеметов пришлось в эти послеобеденные часы по 12,5 тысяч выстрелов. Эффект был сокрушительным. Солдаты противника падали буквально сотнями, но продолжали идти стройным порядком и без перерыва вплоть до проволоки второй линии позиций. Лишь достигнув этого непреодолимого препятствия, выжившие поворачивали вспять и начинали отступать". Потом немецкие солдаты блевали, глядя на поле, устланное побитыми.
Для прорыва второй линии надо было подтаскивать орудия и повторять артподготовку. Но полили осенние дожди. И местность, сплошь изрытая воронками, стала непролазной. Кое-как пушки все же переместили на новые позиции, и 6.10 загрохотал новый артиллерийский шквал. Но результат атаки был еще более плачевным. Теперь орудия так и не смогли до конца подавить вражеские огневые точки, а волны атакующих снова сбивались в толпы — у пробитых снарядами проходов, а то и увязая в грязи. И расстреливались. А свои минометы и станковые пулеметы оставлялись сзади, на исходных позициях. Не существовало и непосредственного сопровождения пехоты артиллерией, хотя оно практиковалось уже и в русской, и в немецкой армиях. И в результате сохранить боеспособность смогли только те подразделения, которые по собственной инициативе стали передвигаться перебежками. Наступление захлебнулось — в Артуа 13.10, в Шампани попытки атаковать продолжались до 20.10. В ходе сражения армии союзников понесли колоссальные потери — 266 тыс. убитых и раненых (192 тыс. у французов, 74 тыс. у англичан). Противник потерял 141 тыс. чел. Были бесцельно израсходованы и огромные ресурсы, копившиеся в течение лета — одних только снарядов армии Антанты истратили 5,3 млн.
И Жоффр решил на ближайшее время вообще воздержаться от широких задач. 22.10 последовала его директива, где войскам предписывалось на всем фронте принять "положение ожидания" — готовиться к грядущим наступательным операциям, которые последуют, когда "выпадет возможность". На передовой оставлялся минимум частей, другие отводились в тыл для обучения и отдыха. Предусматривался значительный объем инженерных работ — оборудование вторых позиций, строительство путей сообщения. Опыт боев в Шампани и Артуа был отражен в очередных наставлениях и инструкциях. Наконец-то французское командование обратило внимание на необходимость обучать солдат атаке перебежками, выдвижению пулеметов в атакующие цепи. Обращалось внимание на ширину участков прорыва. Но одновременно Жоффр упрямо отстаивал «методичность» — атаковать и атаковать, пока враг не выдохнется, перемалывая его (и свои) части.
Столь явный провал наступления, о котором так много говорилось, имел еще одно важное последствие. Наконец-то сдвинулся с мертвой точки вопрос о помощи России снабжением. Собственными усилиями одолеть противника не получилось. А значит, и в дальнейшем нужны были русские — хотя бы чтобы продержались. И в конце сентября — октябре (!) были достигнуты договоренности о кредитах, поставках оружия и боеприпасов. Но и тут Запад был далек от какого бы то ни было бескорыстия, и тон задавали англичане. В это время они сочли себя хозяевами положения и делали откровенные попытки выдвинуться на главную роль в Антанте. Так, Черчилль еще летом представил меморандум, в котором указывалось, что раз Британия владеет морями и "в ее руках находится кошелек коалиции", то она должна и диктовать свои условия. И при переговорах российского министра финансов Барка с британским коллегой Маккеной тот принялся доказывать, будто Англия "прилагает более мощные национальные усилия", чем русские, поскольку на службу общему делу поставила свои финансы, накопленные вековыми стараниями. 30.9 было заключено соглашение, по которому дальнейшие кредиты России выделялись, но опять под золотое обеспечение. (Всего за время войны в Англию было вывезено золота на 640 млн. руб.) Причем цены на золото устанавливались заниженные не те, которые реально возникли на мировом рынке в результате военного скачка. Заем сопровождался еще целым рядом требований. Россия должна была купить обесценившиеся облигации Английского банка, не использовать кредитов в биржевых операциях, а закупки по этим кредитов должны были осуществляться комиссией в Лондоне — то бишь англичане сами и решали, на что русские должны тратить предоставленные им деньги. И Барк вынужден был соглашаться из-за безотлагательных потребностей страны.
Пытались выдрючиваться и французы. Например, Пуанкаре заявил Барку: "Я хотел бы вам напомнить, что ни текст, ни дух нашего союза не позволяли предположить, что Россия будет просить у нас новые кредиты". И Барку в ответ тоже пришлось выразиться жестко — не будет кредитов, вести войну будет не на что. Французский президент тут же сдал назад, поскольку Франция была заинтересована в русской боеспособности побольше англичан — иначе германские дивизии обрушатся именно на нее. Накладывался и другой фактор Россия уже должна была французам значительную сумму. А при французской системе акционирования внешних займов среди населения на этом кормились и банки, и биржевики, и зависимая от них пресса. И при дальнейшем ухудшении положения России, а значит и падении курса облигаций российских займов у французских рантье, могло полететь правительство. Поэтому с Францией удалось достичь более приемлемых условий. По протоколу от 4.10 она предоставляла беспроцентные авансы по 125 млн. франков в месяц, которые предстояло возместить "через год по окончании войны путем нового займа у Франции". И с "диктатором тыла" Тома была заключена конвенция: "Французское правительство обязуется соблюдать интересы русского правительства как свои собственные, обеспечивая выполнение всех заказов… в кратчайшие сроки и при наиболее выгодных условиях". (Между прочим, это те самые "долги царского правительства", о которых французские кредиторы помнят даже после своего спасения в двух мировых войнах, доходя до угрозы ареста парусника "Седов".)
Впрочем, даже осенью «равноправие» в снабжении с западными союзниками установилось лишь на словах. Тем, что уже есть, делиться они не собирались. Только тем, что еще предстояло изготовить, и с оговорками. Британский замминистра вооружений Аддисон писал: "Бессмысленно утверждать, что оборудование русских армий обладает той же степенью приоритетности для нас, что и вооружение наших и французских частей". Только в сентябре Англия и Франция согласились "не конкурировать с русскими закупками в Америке". Но в США вся промышленность уже работала на них, и поставки в Россию могла осуществить только в случае, если западные державы сократят свои заказы, чего они делать не собирались. И реализация русских заказов откладывалась на 1916 г. Или, скажем, согласились выделить 300 тыс. винтовок — но не своих и не американских, а просто пообещали провести переговоры на этот счет с Италией и Японией, Китченер решил еще «поискать» в Китае. Словом, как говорят на Украине, "на тоби, небоже, шо нам негоже". А когда Россия определила свои потребности в тяжелой артиллерии — 1400 орудий калибра 122 мм и 54 (всего пятьдесят четыре!) гаубицы калибра 350 мм, западные союзники были поражены "масштабами русских запросов" и пообещали предоставить штук 200 — 300… в будущем году. И еще раз подчеркнем, все это не по «лендлизу», а по очень высоким ценам.
А поскольку и транспортировка производилась иностранными пароходами, то за это требовали отдельную плату — в обратные рейсы суда отправлять не порожняком, а грузить русским зерном, маслом, лесом, спиртом, стратегическим сырьем. Ко всему прочему, навигация в Белом море закончилась, и для поставок оставался один путь — через Владивосток и Транссибирскую магистраль. Пока еще доедет! Во взаимоотношениях нашей страны и Запада стали просматриваться и новые неприглядные черты. Если в начале войны англичане и французы, постоянно нуждаясь в помощи, были крайне вежливы, рассыпались в наилучших обещаниях и заверениях, то во второй половине 1915 г. их тон изменился. Русскую армию после ее неудач они сочли уже не способной для решения крупных задач и отводили ей чисто пассивную роль в начавшейся "войне на истощение". Серьезной поддержки от восточной союзницы они больше не ждали, зато ее финансовая и военно-техническая зависимость от Англии и Франции стала ощутимой. И иностранные политики, дипломаты, военачальники стали делать все более откровенные попытки диктовать свои требования, навязывать условия, а то и шантажировать. В общем, начали наглеть.