3. ВОПРОС ТОЧКИ ЗРЕНИЯ

3. ВОПРОС ТОЧКИ ЗРЕНИЯ

Наверное, стоит сделать отступление и остановиться на той системе двойных стандартов, которая, как нетрудно заметить, во все времена проявлялась в отношении России. Взять, скажем, упоминавшийся "польский вопрос". Отметим, что сами по себе екатерининские войны против Польши, завершившиеся ее разделами, начались с того, что поляки, поддержанные Францией, наотрез отказались обеспечить юридическое равноправие православного населения в своем государстве. И первый-то раздел со стороны России касался только присоединения угнетаемых православных областей, украинских и белорусских. С чем поляки не смирились и раз за разом брались за оружие, что и привело к новым разделам. Но никакие нарушения "прав человека" в отношении православных, совершавшиеся поляками, Европу никогда не волновали. Не волновали ее и восстания в Индии или Ирландии — это было внутренним делом Англии, а в Индокитае — внутренним делом Франции. Но едва касалось поляков — начинались международные осложнения.

Или взять пресловутый "восточный вопрос", где Россию всегда обвиняли в "хищнических устремлениях". Но не секрет, что значительные территориальные приращения в войнах с турками она осуществляла только в XVIII в. — за счет Крымского ханства и ничейного "Дикого поля". Кстати, и эти войны начала Порта при подстрекательстве французов. Разумеется, и Россия не занималась чистым альтруизмом. В войнах с Османской империей она преследовала свои геополитическое цели, укрепляла свое влияние в Балканском регионе. Однако нетрудно заметить и другое — что собственные ее приобретения в XIX в. были очень даже скромными. Куда скромнее, чем у западных «друзей» Порты, отхвативших у турок Алжир, Тунис, Марокко, Кипр, Египет. В опровержение расхожих баек, русские никогда не пытались захватить Константинополь, в 1829 и 1878 г. сами останавливались на подступах к нему, а в 1832–1833 гг. их эскадра покинула Босфор, едва лишь выполнила свою миротворческую миссию. Для России, на самом-то деле, важнее было не обладание проливами, а всего лишь право свободного прохода через них. Потому что из Черного моря через Босфор и Дарданеллы шел главный путь для экспорта украинского зерна.

Но захват западными державами даже чисто мусульманских регионов, вроде Алжира, мог вызвать между ними лишь умеренные дипломатические трения, в рамках "нормального соперничества". То же касалось "защиты христиан", когда это было выгодно Западу — например, Наполеон III по согласованию с англичанами в 1860 г. предпринял карательную экспедицию в Сирию, когда там произошла резня христиан-маронитов, признающих главенство римского папы. А стоило в защиту христиан выступить русским, как они немедленно вооружали против себя всю Европу!.. Словом, отчетливо видно, что и в событиях XIX в. отношение Запада к России бытовало в точности такое же, как повторяется сейчас — когда, например, борьба с терроризмом в Афганистане — это одно, а на Кавказе — совсем другое.

И чтобы понять такую особенность, нам придется обратить внимание на столь уродливое (и тоже исторически сложившееся) явление, как западная русофобия. Более подробно я разбирал этот вопрос в своей книге "Государство и революции", поэтому здесь коснусь его лишь в общих чертах. Самой парадоксальной гранью русофобии оказывается то, что с точки зрения обычной логики и строгих фактов она получается вообще необъяснимой, поскольку те отрицательные черты, которые Запад традиционно приписывал и приписывает русским, выглядят либо несостоятельными, либо в большей степени присущими самому Западу. Возьмем хотя бы широко распространенные в зарубежной литературе представления о некой исконной русской «дикости» и о том, что всю культуру, как таковую, Россия переняла из Европы. Что представляется абсолютным нонсенсом. На самобытную и глубочайшую культуру Киевской, Московской, Новгородской Руси та же Европа, вроде бы, не претендует. А что касается международного обмена культурными достижениями — то ведь это явление в истории вполне обычное. И сама Европа некогда очень интенсивно перенимала культуру Рима, Византии, арабского Востока.

Очень характерными представляются и обвинения в "русской жестокости" тут западные «специалисты» сразу хватаются за фигуры Ивана Грозного и Петра I. Но при более строгом взгляде оказывается, что правители Англии, Франции и Испании, современные Ивану Грозному, казнили в 30–40 раз больше своих подданных, чем он. А во времена Петра и в Англии, и во Франции, и в Германии, Италии, Швеции, Польше публичные казни были очень распространенным и любимым зрелищем как у простонародья, так и у аристократии. Но если перейти ко временам более поздним, то в правление Елизаветы в России смертной казни не было вообще. Екатерина вспомнила о ней только при подавлении пугачевского бунта. И дальше снова не было — вплоть до пяти декабристов. А после них — до 1847 г. Но в это же время в Англии вешали даже женщин и подростков за кражу предметов от 5 шиллингов и выше. Смертные приговоры мог выносить любой местный судья, и такие казни происходили по всем городам чуть ли не каждый базарный день. Или другой пример — маршал Мак-Магон при подавлении Парижской Коммуны казнил 20 тыс. чел. За неделю. В то время как Иван Грозный за все время царствования, по разным оценкам от 3–4 до 10–15 тыс. Но Мак-Магона никто «чудовищем» не считал. Наоборот, уже после этого громадным большинством избрали президентом Франции.

Можно сопоставить и поведение в Италии солдат Суворова и матросов Ушакова с поведением союзных им англичан Нельсона, учинивших чудовищную бойню после взятия Неаполя. Или поведение русских во Франции в 1815 г. с немцами в 1870 — 71 гг. Как, впрочем, и с поведением французов в России в 1812 г. Но тем не менее в западной литературе в качестве общепризнанного пугала все равно утвердились "русские казаки". Неопровержимым доказательством «дикости» считается и российское крепостное право, задержавшееся до 1861 г. Но в Германии и Австрии оно существовало до 1848 г. — разница небольшая. В США рабовладение задержалось до 1865 г. Причем в войне Севера с Югом Англия и Франция поддержали именно южных рабовладельцев — в отличие от России. Большими друзьями англичан были и рабовладельческая Бразилия, и Османская империя. А в Трансваале рабство просуществовало до 1901 г. Впрочем, и в британских и французских колониях местные жители если и сохраняли личную свободу, то полноценными «людьми» не признавались. Но попутно отметим и то, что сами по себе юридические критерии крепостничества или его отсутствия никак нельзя считать однозначными показателями благоденствия. Так, в 1845 г. в Ирландии не уродился картофель. Крестьян, не способных из-за этого уплатить ренту, стали сгонять с земли и разрушать их фермы. И за 5 лет от голода умерло около миллиона человек! Случалось ли хоть что-то подобное в «крепостнической» России? Вот уж нет…

Общеизвестным является и пресловутый штамп "русского кнута". Что ж, уточним — в России телесные наказания были отменены вместе с крепостным правом. В том числе и в армии, и в учебных заведениях. А в Англии их отменили только в 1880-х, на 20 лет позже. Причем в британском флоте они задержались до начала ХХ в., и в школах сохранялись — даже Черчилль вспоминал, что пороли его частенько. Ну а в английских колониях, например, в Индии, телесные наказания вполне официально существовали и в 1930-х гг. Неувязочка получается…

Совершенно несостоятельными выглядят и умозрительные противопоставления якобы традиционной западной демократии и опять же традиционного русского деспотизма. Ведь в тех формах, которые мы наблюдаем сейчас, демократия даже и на Западе утвердилась относительно недавно. В Англии в XVIII в. избирательными правами обладали лишь 2 % населения. Какая же тут демократия? Расширение избирательного права пошло где-то с 1830-1840-х гг. В большинстве европейских государств демократические начала стали внедряться с середины XIX в. — в историческом плане не намного раньше, чем в России, где демократические реформы начались в царствование Александра II. Они были не полными? Но и на Западе они шли постепенно. Скажем, избирательное право для женщин в США было введено только в 1920 г., в Англии — в 1928 г., во Франции — в 1944 г., а в Швейцарии — в 1971 г… А «цветных» Америка уравняла в правах лишь в 1960-х.

Впрочем, даже и во времена абсолютизма этот термин понимался на Западе и в России по-разному. Достаточно вспомнить высказывание Людовика XIV "Государство — это я!" и, по сути, его современника Петра I: "Не за Петра вы сражаетесь, но за отечество!" Или его повеление Сенату не выполнять царских распоряжений в случае своего пленения. И уж тем более смехотворным оказывается тезис о "рабской психологии", в подтверждение которого авторы очень лихо передергивают эпохи, ссылаясь на обращения к царям "холопов Ивашек" и "холопов Митюшек". Но уже и в XVIII в., когда в России такие обращения были официально отменены, видные западные ученые и деятели искусства унижались перед своими покровителями ничуть не меньше. Почти в тех же выражениях. Причем лебезили даже не перед монархами, а перед второстепенными вельможами в надежде на подачку.

Особо стоит коснуться и штампа "имперских амбиций", "постоянной угрозы" со стороны России, ее завоеваний, обеспечивших колоссальные размеры страны. Однако факты говорят, что в течение всего XIX в. Россия ни на одну из европейских держав не нападала и ни одной не угрожала агрессией. А вот наоборот — было. И не раз. И относительно размеров завоеваний не мешает вспомнить, что размеры Британской империи в то время были куда больше. Да и Франция вместе со всеми колониями не сильно уступала. Причем при русских «завоеваниях» (которые в значительной доле были все же добровольными присоединениями), и грузин, и армянин, и якут становились полноправными «русскими». В отличие от индуса в составе Британии или алжирца в составе Франции. И, кстати, к тезису о «дикости» и «варварстве» очень красноречивой иллюстрацией служат "опиумные войны". Когда Китай пытался препятствовать ввозу наркотиков, но дорогу им расчищали бомбардировки английских и французских эскадр. Насильно заставляли принимать опиум, целенаправленно травили страну, плодя наркоманов и создавая спрос, чтобы затем грести сверхприбыли. Или возьмем истребление американских индейцев, уничтожение патагонцев и огнеземельцев, подбрасывание зараженных оспой одеял. Или охоты англичан на тасманийцев, объявленных "не людьми". Или истребление франкоязычных метисов в Канаде в 1885 г. Это дела «цивилизованных» людей Запада, а не русских «варваров». За русскими-то никогда и ничего подобного не наблюдалось.

Столь же предвзятыми оказываются и другие "общеизвестные истины". "Русское пьянство"? Но Бисмарк, много лет проживший в России, пьяную женщину, валявшуюся под забором, в первый раз в жизни увидел в «культурной» Англии. И это его так потрясло, что он описал данный случай в своих дневниках. "Русское взяточничество"? Французские талейраны дали бы фору любым русским меншиковым. А в США в 1832 г. был даже введен в оборот красноречивый термин "дележ добычи" — когда вновь избранный президент или губернатор расплачивался разными "добрыми услугами" с теми, кто помог ему выиграть выборы. Взяточничество принимало даже легальные формы — во Франции считалось нормальным, когда чиновнику за решение определенного вопроса предлагалось "войти в дело". И таких примеров можно привести еще много, но все они будут говорить об одном — что обосновать фактами явление русофобии не получается. Никак не получается.

Куда более логично данное явление объясняется теорией Л.Н. Гумилева о «суперэтносах» — западном, евразийском (русском), мусульманском, китайском и т. п. Которые представляют собой исторически сложившиеся сообщества людей, отличающиеся друг от друга стереотипами мышления и поведения. А разные стереотипы мышления как раз и создают представления о "загадочной русской душе". Ну а то, что не всегда понятно и «загадочно», то чуждо и вызывает барьер недоверия. При этом я вовсе не хочу обосновывать какое-либо превосходство российского суперэтноса перед западным — они просто другие.

Так что и корни русофобии, можно сказать, сложились исторически. Западный суперэтнос всегда считал себя «наследником» римско-греческого мира. Для которого как раз и было характерным признание в качестве «цивилизации» только собственных порядков и обычаев, а все народы, не входящие в собственную систему, объявлялись «варварами». Сюда же наложились и особенности другого типа мышления — католического. Которое не только в вопросах религии, но и в вопросах бытовой, социальной и государственной организации объявляло все, отличающееся от собственного, ложным и враждебным. А на основе подобных представлений мыслители-гуманисты эпохи Возрождения породили теорию «европоцентризма», согласно которой главным и единственным носителем цивилизации объявлялся западный мир, остальные же народы признавались «неисторическими», способными получить культуру только от европейцев. И если в наше время эта теория затрещала по швам, сохраняясь лишь на уровне инерции мышления, то в XVIII–XIX вв. она была общепризнанной, позволяя и объяснить технические успехи Запада, и обосновать «просветительскую» необходимость колониальных захватов.

Ну а русские попадали под ту же теорию — «неисторический» народ, а претендует на роль мировой державы! Что же касается конкретных обвинений, разобранных выше, то их в значительной мере можно отнести к закономерности, которая хорошо известна психологам, — любой человек, начиная выискивать недостатки у другого, в первую очередь склонен приписывать ему собственные пороки. Более понятные и более близкие собственной психологии. Но тем не менее, одними лишь суперэтническими различиями явление русофобии тоже не объясняется. Ведь при непосредственных контактах русских и западноевропейцев им почти всегда удавалось и удается найти общий язык. Те же солдаты в заграничных походах быстро сходились с местными жителями. А многие немцы, французы, шведы, ирландцы и т. д. поступали в Россию на службу или переселялись в качестве фермеров, торговцев, ремесленников. Иногда «обрусевали», иногда сохраняли национальные особенности, но тоже всегда находили взаимопонимание с местным населением. А с другой стороны — Запад часто находил взаимопонимание с Османской империей. Отличавшейся от европейцев куда сильнее России. Так что вывод следует еще один «психологическая» разница становилась благодатной почвой для целенаправленной политической пропаганды.

А этим оружием европейцы умели пользоваться очень хорошо. Еще Наполеон успешно применял для раскачки противостоящих государств пропаганду свобод, декларированных в его "наполеоновском кодексе". (Между прочим, сам он этот кодекс в своих владениях и не думал вводить.) Ну а в XIX в. его опыт успешно переняла Англия, а затем и Франция, занявшись экспортом идей либерализма. А поскольку на протяжении почти всего этого столетия их соперницей или противницей оказывалась Россия, то пропагандистское оружие чаще всего использовалось против нее. Эти информационные войны велись из года в год, из месяца в месяц, что и привело к формированию в "общественном сознании" устойчивого антироссийского штампа.

Но и в самой России следствиями тех же информационных войн стали два побочных явления — панславизм и западничество. До XIX в. панславизма как такового не существовало. Воевали и со славянами-поляками, а на Балканах не делали различия между поддержкой славян и других христиан — молдаван, валахов, греков. И истоки панславизма, как и его суть, сильно отличались от пангерманизма. Пангерманизм родился в разобщенной Германии, выражая на первых порах ее тягу к объединению, а затем трансформировался в теорию возвышения и дальнейшего расширения объединенной Германии. А панславизм стал инстинктивной реакцией на слишком явную систему "двойных стандартов" со стороны европейских держав. Откуда следовало — надо искать других друзей, близких по крови, более «родных», чтобы вместе с ними противостоять единому фронту Запада. Иногда это оказывалось верным, и некоторые славянские народы действительно проявляли искреннюю тягу к России. Но часто оставалось иллюзией — и панславистские идеи использовались различными славянскими политическими группировками лишь по мере собственной выгоды. Но во всяком случае, никакие, даже самые крайние российские панслависты не провозглашали цели объединения всех славян в одно государство. В лучшем случае речь шла лишь о союзе при главенстве России.

Нужно коснуться и русского западничества, также оказавшего заметное влияние на последующие исторические события. Причем в данном случае под «западничеством» я вовсе не имею в виду заимствование технических или культурных достижений Европы и Америки. Это явление вполне нормальное. Почему бы не поучиться полезному? Я хочу рассмотреть те уродливые формы западничества, которые выросли из семян все той же русофобии, но пересаженной на собственную русскую почву. И выражающиеся формулой: "У них все хорошо, у нас все плохо". Нет, такое западничество родилось не при Петре. Да он и сам говорил: "Европа нужна нам лет на сто". Чтобы преодолеть техническое отставание и не стать чьей-нибудь колониальной добычей, как Китай. Не внедрилось подобное западничество и при немке Екатерине II. Она правила, опираясь на русскую национальную основу, подчиняла политику русским национальным целям, и вряд ли можно найти какую-то самоподгонку под иностранные образцы в Потемкине или в канцлере Безбородько, выражавшемся: "А як матушка императрыця скаже, то нехай воно так и буде".

А вот пушкинская Татьяна, хотя и "русская душою", уже не могла по-русски письмо написать и переходила на французский. Потому что западничество вошло в Россию при Александре I. И не из-за того, что русские в Наполеоновских войнах повидали Европу и призадумались над ее благосостоянием. Это миф. В Европе, разоренной многолетними войнами, никаким благосостоянием тогда и не пахло. И впервые-то побывали за рубежом только солдаты и младшее служилое офицерство, западничеством отнюдь не заразившиеся. А укоренилось оно именно в верхушке общества, которая и раньше никакими преградами не была отделена от зарубежья. Произошло же это не в войну, а после смерти Павла I, державшего аристократию в строгой узде. И высшее дворянство ошалело от обретенных «свобод», да и сам Александр принялся играть в либерализм. В это время и из-за границы хлынули беженцы от наполеоновских завоеваний — и не служилые специалисты, как при Петре, или искатели заработка, как при Екатерине, а тоже из «верхов», привнося в российское общество свой «лоск» и свои суждения. А после победы над Бонапартом, когда Россия утвердила свое могущество, данные процессы активизировались. Александр примерялся к роли общеевропейского арбитра, и его окружение тоже вовсю подстраивалось "под Европу". Шла интенсивная космополитизация аристократии — и через браки с западной знатью, и через расплодившиеся масонские ложи, и через западные моды, через западных учителей и гувернеров. И через «передовые» либеральные учения, популяризаторами которых стали англичане и французы.

В высших кругах отрезвение наступило довольно скоро. После восстания декабристов, после враждебных демаршей Запада в период русско-турецкой войны 1829 г. Но тогда идеи западничества были перехвачены либеральной оппозицией — которая, увы, нередко становилась просто ретранслятором западной политической пропаганды. Так, когда разразился мятеж в Польше и по поводу антироссийских выпадов за рубежом Пушкин написал свои стихотворения "Клеветникам России" и "Бородинская годовщина", то по словам Герцена, эти произведения "вызвали негодование у лучшей части нашей журналистики". В общем, точка зрения, что "у нас все плохо, а у них все хорошо", не только утвердилась в России, но и стала считаться «передовой». И чем «передовее» хотело выглядеть то или иное политическое течение, тем радикальнее оно принималось охаивать все свое в противовес чужому. Ведь тем легче оно находило «понимание» в Европе! Чем и гордилось, зараженное своими "комплексами национальной неполноценности".