32. ПЕРЕМЫШЛЬ

32. ПЕРЕМЫШЛЬ

Солдатушки, бравы ребятушки, а кто ваши деды?

Наши деды — славные победы, вот кто наши деды!

Солдатская песня

Параллельно с Восточной Пруссией командование противника готовило удар и на другом фланге — в Карпатах. Здесь создавалась новая, Южная армия ген. Линзингена из 3 германских и 5 австрийских дивизий. Производилась и перегруппировка австро-венгерских войск — из Польши к Карпатам перемещалась 2-я армия. Задачей-минимум этой группировки было деблокировать осажденный Перемышль. А потом, пополнившись его огромным гарнизоном, углублять прорыв, в то время как на северном фланге будет осуществляться прорыв из Восточной Пруссии. И таким образом, появится возможность окружить русские войска, обороняющиеся в Польше. Перемышль представлял собой первоклассную по тем временам крепость. Его считали чудом фортификационного искусства, где природные условия умело дополнялись укреплениями, построенными по последнему слову военной науки. Мощные форты огрызались огнем сотен орудий, боеприпасов было в избытке, и комендант крепости ген. Кусманек мог в принципе держаться долго.

Под Перемышлем продолжала стоять 11-я армия ген. Селиванова из «второсортных» 28-го и 29-го корпусов. Осадных орудий, чтобы сокрушить такую крепость бомбардировкой, у него, конечно, не было. Да и тяжелые орудия можно было по пальцам пересчитать. Поэтому Селиванов, не желая напрасных потерь, довольствовался только осадой. Его части окапывались вокруг крепости, «классически» выдвигались в предполье траншеями, «стесняя» врага, по возможности улучшая собственное положение и перекрывая места возможного прорыва. Гремели артиллерийские перестрелки. Противника тревожили беспрестанно, изматывали ему нервы, однако сами на рожон не лезли. Но русское командование прекрасно понимало, что надежд на освобождение Перемышля враг не оставит, и после двух отбитых попыток последуют новые. Что подтверждалось и разведкой, сообщавшей о начавшемся сосредоточении неприятельских сил.

В трудах критиков русского командования из общественных деятелей и безоговорочно внимающих им историков можно встретить обвинения, что, мол, спорили, где наступать, на Северо-Западном или Юго-Западном, а в итоге начали наступать и там и тут, распылили силы, опять же забыли теории Клаузевица, отсюда и причина всех неудач. Хотя подобную чепуху давно можно было бы и отбросить. Потому что ничего этого не было вообще. Атаковать в двух местах решили отнюдь не русские, а их противник. Из-за чего наступление в Пруссии так и не состоялось, а в Карпатах началось, но вынужденно. Инициатором его стал Брусилов. Он доказывал, что если австро-германцы соберут могучий кулак, то попробуй угадай, где именно они ударят? И попробуй потом их останови, когда они уже накопят силы и попрут, сбивая по очереди перебрасываемые против них подкрепления с других участков. Декабрьский пример подобного развития событий был слишком свежим. Поэтому Брусилов считал необходимым упредить врага. Опять двинуть через перевалы, что для австрийцев будет очень чувствительно. Войска, предназначенные для деблокады Перемышля, они перебросят на ликвидацию прорыва. Развить его, очевидно, не получится — для этого действительно не хватало сил. Но и вражеское командование не сможет сосредоточить ударную группировку, а вынуждено будет раздергивать свои соединения, вводить в бой по частям, и русские станут их перемалывать по мере подхода. Возможно, в душе командующий 8-й армии вынашивал и более смелые проекты — какой же полководец не имеет честолюбия? Но в реальности это ни в чем не проявилось и никакого влияния на ход последующих боев не оказало.

Иванов был против такого плана, и раз уж Ставка не признала его фронт главным и не придала дополнительных контингентов, выступал за строгую оборону. Однако Брусилова поддержал Алексеев. И Ставка согласилась с их мнением, разрешила наступать с указанными ограниченными задачами. Причем уже тогда Брусилов, на которого было возложено наступление, решил применить маневр, который успешно применял впоследствии — решил отказаться от азбучных истин о концентрации своих сил на одном участке и атаковать как бы «повсюду». Основная часть армии — 24-й, 8-й, 12-й и передаваемый в его распоряжение 21-й корпуса должны были наступать через Карпаты на широком фронте от Дуклинского перевала до Белогруда, нацеливая удар на Гуменне и Медзилаборце. На том же направлении, где один раз уже осуществлялось вторжение, но значительно большим количеством войск. На правом фланге прикрыть и поддержать наступление должна была частью сил наступление 3-я армия Радко-Дмитриева. На левом — 7-й корпус наносил вспомогательный удар от г. Турка на Ужгород. А еще левее кавалерийским соединениям, оперирующим за Днестром, предстояло атаковать г. Сколе и двигаться дальше через Средний Верецкий перевал на Мункач (Мукачево), и через Вышковский перевал на Хуст. Словом, чтобы враг растерялся, не зная, где наносится главный удар, и не мог своевременно маневрировать резервами.

Но на деле этот замысел не удался. Сил 8-я армия получила меньше, чем предполагалось, их сосредоточение шло медленно. А вдобавок вместе с новыми соединениями ей придали и новый участок фронта — восточнее г. Турка и р. Сан, который прежде числился за 11-й армией. Поэтому дополнительной концентрации войск фактически не получалось. Ну и наконец, австрийцы обнаружили выдвижение войск. И в свою очередь решили упредить русское наступление. Начать собственную операцию раньше, чем планировалось. По сути, замысел Брусилова дал определенные результаты уже в самом начале русские сосредоточиться не успели, однако и противник двинулся вперед, не дожидаясь окончательного сосредоточения. Причем оказалось, что австрийский и русский главные удары планировались почти точно навстречу друг другу. Основная часть неприятельских войск располагалась по линии Медзилаборце Турка. И перешла в наступление 23.1. Направление ее прорыва сразу же обозначилось очень четко, от Медзилаборце через Карпаты — на Санок и Перемышль.

Неприятель здесь обладал значительным численным превосходством, и русские войска с боями стали отходить. Брусилов направил на этот участок весь 8-й корпус Драгомирова, сдвинул соседние корпуса, усиливая оборону. Но и противник подтягивал подкрепления, вводил в бой все новые части. И командарм приказал 25.1 перейти в контрнаступление. Атаковать навстречу. Командиры русских соединений сперва были этим приказом удивлены, потому что все еще пятились или с трудом удерживались в обороне. Но Брусилов настаивал: вперед! Подчиненные вынуждены были выполнять приказ — и помогло. Войска стали переходить в атаки. Сперва неуверенно, потом воодушевились, бросались в бой все более активно. И озадаченный таким поворотом противник перешел к обороне. Мало того, его стали сбивать с позиций, теснить обратно к югу.

На Карпатах пошла, как ее называли австрийцы, «гуммикриг» — "резиновая война". То туда, то сюда. Несмотря на столь «безобидное» название, схватки шли крайне жестокие и упорные. И если немцы в это время применили на Северо-Западном фронте газы, то и австрийцы использовали жуткую новинку разрывные пули «дум-дум», наносившие огромные рваные раны, почти наверняка смертельные или оставлявшие человека калекой. Русские солдаты сочли такой способ войны нечестным и боролись с ним по-своему — того, у кого находили в подсумках обоймы с пулями дум-дум, в плен не брали, приканчивая на месте. Австро-Венгрия возмутилась и заявила, что за каждого такого убитого будет расстреливать двух русских пленных. На что отреагировал великий князь Николай Николаевич и сделал недвусмысленное ответное заявление — дескать, если Вена только посмеет пойти на такой шаг, то за каждого русского, убитого в австрийском плену, в России будут вешать четырех. Причем выразительно пояснил: "У нас австрийских пленных на это хватит". И применение разрывных пуль в значительной мере удалось изжить — солдаты противника стали просто бояться носить их при себе и выбрасывали при первой возможности.

Очень яркое представление о боях, разыгравшихся в Карпатах, дают, например мемуары А.И. Деникина. Его 4-ю Железную стрелковую бригаду, проявившую исключительные качества в предудыщих битвах, Брусилов взял из 24-го корпуса в свой резерв. Шутили, что она стала "пожарной командой", перебрасываемой в самые жаркие места. Сперва ее направили на поддержку отступающих частей. Потом командарм был вынужден сдвинуть правее 7-й корпус, действовавший на Ужгородском направлении. А для прикрытия этого участка был создан сводный отряд генерал-лейтенанта А.М. Каледина из нескольких кавалерийских дивизий и пехотных частей. Задача ему ставилась очень важная — наступать на восточном фланге ударной группировки противника и постараться обойти его. Завязались бои у местечка Лутовиско, где австрийцы удерживали господствующие высоты, и атаки Каледина разбивались одна за другой. На помощь ему Брусилов послал 4-ю стрелковую бригаду.

Деникин писал: "Это был один из самых тяжелых наших боев. Сильный мороз, снег — по грудь; уже введен в дело последний резерв Каледина спешенная кавалерийская бригада. Не забыть никогда этого жуткого поля сражения… Весь путь, пройденный моими стрелками, обозначался торчащими из снега неподвижными человеческими фигурами с зажатыми в руках ружьями. Они мертвые, застыли в тех позах, в которых из застала вражеская пуля во время перебежки. А между ними, утопая в снегу, смешиваясь с мертвыми, прикрываясь их телами, пробирались живые навстречу смерти. Бригада таяла… Рядом с железными стрелками, под жестоким огнем, однорукий герой, полковник Носков, лично вел свой полк в атаку прямо на отвесные ледяные скалы высоты 804… Во время этих февральских боев к нам неожиданно подъехал Каледин. Генерал взобрался на утес и сел рядом со мной; это место было под жесточайшим обстрелом. Каледин спокойно беседовал с офицерами и стрелками, интересуясь нашими действиями и потерями. И это простое появление командира ободрило всех и возбудило наше доверие и уважение к нему".

Кстати, на этот же участок была направлена прибывшая на фронт Дикая или Туземная дивизия, сформированная из горцев Северного Кавказа. Призыву в армию они по российским законам не подлежали, и дивизия составилась только из добровольцев. Командовал ею брат царя великий князь Михаил Александрович. А командиром одной из бригад был П.Н. Краснов — блестящий гвардеец, писатель и будущий Донской атаман. В Карпатах горцы чувствовали себя "как дома", действовали дерзко и отчаянно, совершив множество подвигов. Но Михаилу Александровичу всегда было очень неловко от того, что его опекают — из всех вышестоящих инстанций его штабу были даны строгие указания беречь великого князя, и офицеры штаба попутно выполняли функции телохранителей, стараясь не пускать начдива в самое пекло. А бои закончились победой. Железная бригада все же смогла овладеть рядом господствующих высот и центром вражеской позиции у Лутовиско, захватила 2 тыс. пленных. Что немедленно сказалось и на соседних участках — возникла угроза обхода, и противник вынужден был отвести назад, за Сан, все свое восточное крыло, что значительно улучшило положение 7-го и 8-го корпусов. Деникин за эту победу был награжден орденом Св. Георгия III степени. (А упомянутый выше однорукий полковник Носков, отличившийся в атаках, был позже, в 17-м, убит пьяной солдатней…)

Тем временем положение осажденного Перемышля ухудшалось. Тот факт, что австро-германские армии опять не сумели пробиться на выручку, подорвал моральное состояние гарнизона. Солдаты, находившиеся в осаде 5 месяцев, падали духом. Начались всякие внутренние раздоры и дрязги. Плохо стало с продовольствием. Точнее, в крепости еще оставались изрядные запасы. Но получился искусственный дефицит. Продукты стали экономить на случай, если осада затянется. И в первую очередь начало голодать мирное население. А начальство и интенданты паниковали, заначивали для себя. Пошли злоупотребления и махинации с продовольствием, его пускали на черный рынок, продавая по бешеным ценам голодающим жителям. И в результате войскам тоже урезались пайки. Условия осады и недоедания вызывали болезни, госпитали были переполнены. Помощь им оказать были не в силах, да и сказывалась общая деморализация. Часть медико-санитарного руководства и медперсонала предпочитала уже решать "свои проблемы", лекарства и еда вовсю уходили на сторону, и пациенты валялись вообще без лечения, предоставленные собственной судьбе. Все это сказывалось на настроениях солдат. Отмечались случаи неповиновения, конфликты между славянами и венграми. У чехов, поляков и русин появились капитулянтские тенденции — что подпитывалось страданиями городского населения, в большинстве славянского. Венгры были настроены стоять насмерть — к тому же их, как более «верных», снабжали получше. И обвиняли славян в трусости и предательстве. Комендант ген. Кусманек стал опасаться бунта и передал своему командованию по радио, что если Перемышль не освободят, он вынужден будет сдаться.

Это стало причиной нового наступления. Перегруппировавшись и подтянув дополнительные силы, австро-германцы опять перешли в атаки в последней, отчаянной попытке спасти Перемышль. На главном направлении Белогруд — Лиско против 4 дивизий 8-го и 7-го русских корпусов было брошено 14 вражеских дивизий. Положение усугублялось тем, что уже начался "снарядный голод", боеприпасов армии отпускалось все меньше. А в условиях горной войны и весеннего бездорожья даже имеющиеся припасы не всегда можно было доставить на передовую. Брусилов писал: "Нужно помнить, что эти войска в горах зимой, по горло в снегу, при сильных морозах ожесточенно дрались беспрерывно день за днем, да еще при условии, что приходилось всемерно беречь и ружейные патроны, и в особенности артиллерийские снаряды. Отбиваться приходилось штыками, контратаки производились почти исключительно по ночам, без артиллерийской подготовки и с наименьшею затратою ружейных патронов".

Командир 8-го корпуса Драгомиров докладывал, что держаться больше не может, просил разрешения отойти к г. Саноку. Брусилов послал ему еще один из своих знаменитых приказов: "Прошу держаться. Если просьбы недостаточно приказываю. А если приказ считаете невыполнимым — отстраняю от должности". И Драгомиров удержался. Русские сами нанесли несколько контрударов, тормозя врага. А левее был сформирован и введен в бой 3-й конный корпус графа Федора Артуровича Келлера. Это был заслуженный и знаменитый вояка, его считали лучшим кавалерийским военачальником, "первой шашкой России". Прославился он еще в Турецкую в отряде Скобелева — был одним из адъютантов "белого генерала", а когда ранили Куропаткина, заменил его на посту начальника штаба. Несмотря на графский титул и «немецкое» происхождение более «русского» душой человека трудно было сыскать.

Вот как описывает его современник: "Высокая, стройная, хорошо подобранная фигура старого кавалериста, два Георгиевских креста на изящно сшитом кителе, доброе выражение на красивом, энергичном лице с выразительными, проницающими в самую душу глазами… Граф Келлер был чрезвычайно заботлив о подчиненных; особое внимание он обращал на то, чтобы люди всегда были хорошо накормлены, а также на постановку дела ухода за ранеными, которое, несмотря на трудные условия войны, было поставлено образцово. Он знал психологию солдата и казака. Встречая раненых, выносимых из боя, каждого успокаивал, расспрашивал и умел обласкать. С маленькими людьми был ровен в общении и в высшей степени вежлив и деликатен; со старшими начальниками несколько суховат. С начальством, если он считал себя задетым, шел положительно на ножи… Неутомимый кавалерист, делавший по 100 верст в сутки, слезая с седла лишь для того, чтобы переменить измученного коня, он был примером для всех. В трудные моменты лично водил полки в атаку… Когда он появлялся перед полками в своей волчьей папахе и в чекмене Оренбургского казачьего войска, щеголяя молодцеватой посадкой, казалось, чувствовалось, как трепетали сердца обожавших его людей, готовых по первому его слову, по одному мановению руки броситься куда угодно и совершить чудеса храбрости и самопожертвования…"

Боевые операции 1915 года

В состав его корпуса вошли 1-я Донская, Дикая дивизии, ряд других частей. Но одной конницей в горах много не навоюешь, и Келлеру была придана пехота, в том числе 4-я Железная бригада. И в ходе встречных боев с австрийцами она попала в тяжелое положение у горы Одринь. Бригада захватила крошечный плацдарм на левом берегу Сана, но господствующие высоты остались у противника и окружали пятачок полукольцом, он простреливался вдоль и поперек. А сзади была река, вздувшаяся от паводка, и единственный плохенький деревянный мост, который вот-вот могло снести. Следовало бы отступить, но тогда пришлось бы отойти и соседней 14-й дивизии, и ее командир доложил: "Кровь стянет в жилах, когда подумаешь, что впоследствии придется брать вновь те высоты, которые стоили нам потока крови". И бригада была оставлена на левом берегу.

В этих боях ярко проявили себя два будущих героя Белой Гвардии полковник Генштаба Сергей Леонидович Марков и подполковник Николай Степанович Тимановский. Тимановский еще будучи гимназистом пошел добровольцем на Японскую и под Мукденом заслужил солдатский Георгиевский крест, а у Деникина командовал батальоном. Марков тоже доблестно воевал в Японскую, потом преподавал в Академии Генштаба, стал там профессором. И к железным стрелкам прибыл недавно, в период ликвидации декабрьского прорыва. Бывший профессор явился, когда части вели бой у г. Фриштака и с ходу заявил, что недавно перенес операцию, не может ездить верхом и на позиции не поедет. Как вспоминает Деникин, они с офицерами переглянулись и решили, что в их "запорожской сечи" такой тип надолго не приживется. И отправились без него к цепям стрелков, атаковавшим противника. Но тут вдруг вражеские шрапнели стали рваться в тылу, и оглянувшись, увидели, что к боевым порядкам на какой-то огромной обозной колымаге в открытую едет Марков и смеется: "Скучно стало дома. Приехал посмотреть, что тут делается". И лед был сломан, он стал в бригаде "своим".

А на плацдарме у г. Одринь противник обстреливал стрелков днем и ночью. Били снайперски, охотясь даже за одиночками. Штаб бригады расположился в деревне Творильня и тоже был под огнем. Когда обедали, пуля, залетевшая в окно, разбила на столе тарелку, другая расщепила спинку стула. Передвигаться можно было только в темноте, а при необходимости выйти из хаты днем прикрывались пулеметным щитом. Погиб командир 16-го полка барон Боде — его заменил Тимановский и раз за разом отбивал попытки неприятеля прорваться на фланге, вдоль Сана, чтобы отрезать плацдарм от реки. А в 13-м полку были выбиты все старшие офицеры, его командира Гамбурцева тяжело ранило прямо на крыльце штаба. И Марков обратился к Деникину: "Ваше превосходительство, дайте мне 13-й полк". Тот пожал плечами: "Пожалуйста. Но вы видите, что делается?" "Вот именно, ваше превосходительство", кивнул Марков и вступил в командование полком, вдохновляя его оборону. Бригада должна была погибнуть. От своих она была уже почти отрезана, припасы доставляли только по ночам. А стоило еще чуть-чуть прибыть весенней воде, смыть переправу — и все. Но в этот ад Келлер приехал лично. Понял, что здесь труднее всего, пробирался целый день окольными тропами, явился в простреливаемую Творильню, оценил ситуацию и добился, чтобы бригаду отвели за Сан. Она была отправлена на переформирование и развернута в дивизию, сохранившую номер и название — 4-я Железная.

А австро-германское командование, не в силах прорвать русские позиции в лобовых боях, предприняло попытку растянуть фронт и обойти открытый левый фланг 8-й армии. Восточные, или Лесистые, Карпаты выше Западных, здесь меньше дорог. И прилегающая к ним область южнее Днестра представляет собой предгорья, неудобные для маневренных действий. Поэтому до марта 1915 г. данный регион оставался в стороне от эпицентра боев. С обеих сторон тут действовали кавалерийские заслоны. Теперь же сюда стали перебрасывать соединения из Франции, Польши, из прежней ударной группировки. И в то время, когда кипело сражение в верховьях Сана, происходила грандиозная передвижка, в результате которой Южная армия Линзингена переместилась в район Мукачево и Хуста, 2-я австрийская — в район Ужгорода. Тут сосредоточилось 13,5 дивизий и началось наступление. С юга — на Львов и на самом левом участке Юго-Западного фронта, в Буковине. Русская конница была сбита и откатывалась назад. Возникла угроза прорыва врага в глубокие тылы. И отступающие части отчаянно отбивались контратаками, чтобы хоть задержать продвижение неприятеля. А командование 8-й армии и фронта спешно перекидывало против новой угрозы все, что можно. На подступах к г. Станиславу был ранен в ногу шрапнелью командир 2-го кавалерийского корпуса ген. Каледин, вынужденный снова находиться в пекле сражения. Был повернут против прорывающегося врага и 3-й кавкорпус Келлера, проявляя чудеса героизма. На подмогу сюда Брусилов отправил 12-й корпус Леша. Но сил было недостаточно, русские части оттеснялись на линию Днестра и Прута.

Фронтовое командование крупных резервов не имело, поэтому оперировало имеющимися ресурсами и начало переброски с более-менее спокойного фланга, из Польши. В Буковину перемещались штаб и управление 9-й армии Лечицкого и несколько корпусов. Первым подоспел 11-й корпус ген. Сахарова и с ходу перешел в наступление. Из-за недостатка дорог прорывающийся противник растянул свои коммуникации, войска были ослаблены предыдущими боями и маршами по непролазной грязи, между соединениями образовались промежутки. И удар Сахарова принес успех. Зарвавшегося врага разбили и погнали обратно к горам. Лечицкий прибыл со штабом чуть позже, оценил обстановку и приостановил наступление. Угроза прорыва миновала, а для более решительного удара он хотел подождать подхода остальных своих войск и подсыхания дорог.

Для Перемышля срыв очередного наступления стал окончательным приговором. В помощь извне больше не верили, и Кусманек решился на прорыв. 20.3 гарнизон выступил из крепости. В головных колоннах шли самые надежные, венгерские части и атаковали русские позиции. Но Селиванов этого давно ждал. Опасные участки были заблаговременно определены, оборона на них наращивалась несколько месяцев, а о подготовке к вылазке предупредила авиаразведка. Атакующих встретил многослойный огонь орудий и пулеметов, их цепи были выкошены, остальные побежали обратно в крепость, сметая задние подразделения и заражая их паникой. Обозы, выведенные на прорыв, бросали на дороге, и они загромождали путь, мешая бегущим. После этого об обороне уже и речи быть не могло, гарнизон превратился в мечущуюся толпу. Кусманек вступил в переговоры, и 22.3 Перемышль капитулировал безо всяких условий. В плен было взято 9 генералов, 2500 офицеров, 120 тыс. солдат. В качестве трофеев русским досталось 900 орудий, огромные склады боеприпасов, обмундирования и т. п. Кстати, на складах были найдены и большие запасы муки, картофеля, мяса. А на ферме у Кусманека откармливались казенным фуражом 100 коров. Так что причиной сдачи стал все же не недостаток продовольствия, а деморализация, до которой гарнизон был доведен умелыми действиями русского командования и успехами 8-й и 11-й армий.

Эту победу праздновали по всей России колокольным звоном, здравицами полководцам, офицерам и солдатам, обеспечившим ее. Великий князь Николай Николаевич был награжден орденом Св. Георгия II степени и шпагой, украшенной бриллиантами, с надписью "За завоевание Червоной Руси", Брусилов произведен в генерал-адъютанты. Удостоились наград и многие другие участники сражения. Сразу стало полегче и на фронте. На русских позициях повсюду были выставлены плакаты, извещавшие противника о падении Перемышля. Атаки немцев и австрийцев заглохли — главная цель их натиска исчезла. А русские солдаты наоборот, воодушевились, рвались вперед. 11-я армия, осаждавшая крепость, была расформирована, ее корпуса передавались в 8-ю и 3-ю. Противника стали теснить по всему фронту, русские части 25.3 захватили Лупковский перевал. Австро-Венгрия была в панике, началось строительство укреплений у Будапешта. Причем и в Карпатах, как прежде в Польше, отступающие немцы и австрийцы применяли тактику "выжженной земли", уничтожая скот, лошадей, поджигая селения, угоняя мужчин, способных служить в армии. Людендорф писал: "Рубить леса…, уничтожать деревни, поля и сады, аллеи и плодовые деревья было военной необходимостью". А Тирпиц отмечает: "Русские атакуют неукротимо и неизменно наносят поражение австрийцам, у нас начинают сдавать нервы. Гинденбург, видимо, дошел до предела". В целом в карпатском сражении (включая ноябрьские и декабрьские бои) противник потерял 800 тыс. чел. убитыми, ранеными и пленными. Русские потери также были немалыми — около 200 тыс.