Глава I. ФРАНЦИЯ.
Глава I. ФРАНЦИЯ.
Прежде нередко указывали на ордонансовые роты как на начало постоянной армии во Франции. Однако ордонансовые роты представляются ничем иным, как высоко развитым, организованным установлением средневековья, которое, если хотят это видеть обязательно, в вооруженной свите государя и в гарнизонах замков уже имело постоянные войска.
То, что мы обозначаем термином "постоянные войска", имеет свои корни не в рыцарстве и его дружинах, а в появившейся в конце XV и начале XVI века новой пехоте. Однако Франция долго имела лишь ничтожную собственную пехоту. Карл VIII, Людовик XII, Франциск I, Генрих II вели свои войны преимущественно при помощи швейцарцев и ландскнехтов в соединении с французским рыцарством. Даже гражданские войны, которые во второй половине XVI столетия раздирают Францию, ведутся преимущественно при помощи швейцарских и немецких наемников. Не сами французы, а немецкие рейтары на французской почве выполняют дело постепенного превращения рыцарства в кавалерию. Гугенотские войны не продвинули вперед национально- французскую военную организацию и даже отбросили ее несколько назад. Гражданская война опирается на сторонников, которых находит в стране каждая из двух борющихся партий и которые, более или менее по своему желанию, то пристают к ним, то отходят от них. Страстная партийность, составляющая необходимое условие для того, чтобы разгорелась гражданская война, и проявляющаяся с особой силой в войнах религиозных, вызвала совершенно особый, запоздалый расцвет рыцарства. Дворяне лично выступали в поход по собственному побуждению и служили без жалования. Они дрались храбро, но при этом обнаруживалась и оборотная сторона рыцарства: когда Александр Пармский в 1590 г. добился снятия осады с Парижа, он маневрировал избегая сражения. В результате армия Генриха VI, состоявшая в большинстве из добровольно служивших дворян, распалась ничего не сделав. Генрих тогда сказал, что в конечном счете всю разницу между ним и герцогом Пармским составляют деньги; обладай он лучшими денежными средствами, он бы так же сумел удержаться на театре военных действий со своей армией. Серебро из Потоси, замечает Ранке2, имело непосредственное отношение к развитию в Европе постоянных армий. Не подлежит сомнению, что драгоценные металлы, вывезенные из Америки, оказали существенную помощь испанцам. Однако дальнейший ход развития показал, что упорядоченное государственное управление и правильная податная система не только в такой же мере, но и гораздо лучше и в более сильной степени доставляют средства для регулярной оплаты войск. При этом, правда, надлежит сделать оговорку, что умножение благодаря открытию Америки количества благородных металлов в значительной степени облегчило переход от натурального хозяйства к денежному, ибо сбор налогов без развитого денежного хозяйства представляет значительные затруднения.
Во втором томе этого сочинения мы познакомились с тем, как крушение античного денежного хозяйства и катастрофическое возвращение Европы к натуральному хозяйству способствовало развалу римских легионов. Теперь мы наблюдаем обратное явление: с возрождением денежного хозяйства снова создаются дисциплинированные постоянные армии.
Гугенотские войны постоянно переплетались с внешними войнами. Лишь Вервенский мир 1598 г. между Францией и Испанией положил конец этим смутам, и Генрих IV после заключения этого мира удержал под оружием лишь весьма небольшую армию. Большинство рейтарских рот были распущены, а личный состав остальных - сильно сокращен, приблизительно до 1 500 человек3. Согласно одному источнику4, вся армия насчитывала лишь 6 757 человек, из коих большинство составляли рейтары. По другим источникам, кроме гвардии, сохранены были четыре сильных пехотных полка5; третьи насчитывали 100 рот, которые, впрочем, вместе могли составлять лишь несколько тысяч человек.
Ядро французской пехоты составляли пикардийские и пьемонтские "банды", теперь уже называвшиеся "старыми бандами", которые расценивались ниже швейцарцев и ландскнехтов, но которые все же сохранились и во время религиозных войн были преобразованы в полки. Толчок к этому дало то случайное обстоятельство, что оба "генерал-полковника" (colonels gйnйraux) пехоты Андело и Конде были гугенотами, и на их стороне оказалась часть "старых банд". Прямо сместить обоих генерал-полковников не решились, и Франсуа Гиз придал частям этих банд, оставшимся на стороне короля, особую организацию (1561 г., окончательно в 1569 г.)6. Таково начало французских пехотных полков, постепенно размножившихся и просуществовавших до времени французской революции. Сюлли рисует следующую картину французского войска к исходу гражданской войны: "...произведен был насильственный набор в пехоту, и удержать солдат в строю удавалось лишь при помощи палки, тюрьмы и виселицы. Жалования они не получали и старались при всяком удобном случае дезертировать; профосы должны были их держать в лагерях как осажденных".
"Армия, - говорит другой французский писатель, - первоначально представляла как бы водный бассейн, в который спускали все нечистоты и отбросы социального организма"7.
Когда в 1610 г. Генрих IV стал снова готовиться к войне с католической Испанией, из-за чего его и убил Равальяк, он, по-видимому, имел 13 полков пехоты. Сюлли составил на армию в 50 000 человек смету, в которой "год исчислялся в 10 месяцев", а расход определялся в 15 миллионов франков.
После убийства Генриха IV Франция снова погрузилась в бессилие внутренней смуты, из которой ее лишь постепенно поднял Ришелье. Ришелье добился вмешательства Франции в
Тридцатилетнюю войну против дома Габсбургов. Однако военная организация Франции, после того как она почти в течение 40 лет (1598 - 1635 гг.) не принимала серьезного участия ни в одной войне, была все еще весьма слаба. Еще в 1631 г. Ришелье заявлял, что у Франции было слишком мало людей, пригодных к ведению войны, а потому он предпочитал принимать участие в войне лишь политикой и деньгами, а не непосредственно8.
В 1636 г., после того как протестанты в Германии понесли поражение при Нёрдлингене, могло случиться, что императорский генерал Галлас проник глубоко во Францию, а Иоганн фон Верт из Бельгии подошел к окрестностям Парижа. Ришелье обратился к патриотическому чувству французского народа, и мало-помалу стала, наконец, образовываться настоящая французская армия. Начали формировать новые французские полки и приняли нидерландский метод обучения. Тюренн, будучи родственником принцев Оранских, получил у них военное образование. Однако еще долгое время иностранцы составляли главную силу армии французского короля; в частности, у него служил герцог Бернгард Веймарский, а после смерти последнего король принял к себе на службу его армию; в 1638 г. на 36 французских полков приходилось 25 иностранных.
В 1640 г. Ришелье хвалился, что у Франции было под знаменами 150 000 пехоты и более 30 000 конницы. Однако, по последним французским исследованиям, эти цифры сильно преувеличены; по-видимому, общее число всех войск не достигало еще 100 000 человек9. Роты насчитывали часто лишь 15-20 человек, ибо капитаны после смотра давали им разбегаться, чтобы прикарманить себе их жалование.
Четыре года спустя Мазарини писал Тюренну, чтобы он набирал возможно больше немцев, так как среди французов количество дезертиров достигает двух третей10. Вербовали солдат в Ирландии, Шотландии, Швеции и Пруссии.
В 1670 г. общую численность армии определяют в 138 000 человек, из них иностранцев - 45 000, следовательно, более одной трети.
В 1789 г., в начале революции, французская армия насчитывала 79 французских и 23 иностранных полка, всего - 173 000 человек; какое число из них фактически было под знаменами и несло службу, остается открытым11.
Как известно, первоначально полки представляли административную единицу, комплекс меняющегося числа рот с меняющейся численностью таковых. Тактическими единицами являлись квадратные колонны или батальоны тоже различной, в зависимости от обстоятельств, численности и состава. В 1635 г. во Франции окончательно перешли к тому, чтобы превратить батальоны в подразделения полков; батальоны должны были иметь равную численность, но полк мог иметь большее или меньшее число батальонов.
Особую трудность представляло превращение старых ордонансовых рот в кавалерийские полки. Капитаны не хотели подчиняться новым порядкам. Смеялись над легкими лошадьми, которые не могли нести тяжеловооруженных рыцарей. Первые попытки ввести новую организацию в 1635 г. должны были быть оставлены после 7 месяцев, и снова была восстановлена самостоятельность прежних рот. Еще в 1638 и 1639 гг. были изданы приказы, которые под страхом смертной казни обязывали всадников не снимать своего оружия во время похода, на караулах и т.д.
Несмотря на все препятствия, новые военные порядки постепенно распространялись, и французское дворянство дало из своей среды таких полководцев, как Тюренн и Конде, которые умели руководить новой военной организацией.
Кавалерия настолько окончательно отказалась от традиционных боевых приемов рыцарства, что Людовик XIV должен был издать в 1676 г. приказ, чтобы под страхом увольнения офицеры носили кирасы; в это время солдаты уже их не носили. Офицеры во время атаки составляли первую шеренгу эскадрона. После 1715 г. офицеры также сняли кирасы (за исключением генералов) и наравне с солдатами стали надевать кожаные колеты12.
Действительным творцом новой военной организации был Мишель Ле Телье, занявший в 1643 г. должность военного министра и передавший ее в 1668 г. своему сыну Лувуа13. Даже Ришелье еще не удалось ввести действительный порядок в военной организации.
Венецианский посол Нанни доносит о французских солдатах еще в первые годы малолетства Людовика XIV, что они оборваны и босы, что кавалерия их снабжена плохими лошадьми, но что они, тем не менее, дерутся, как сумасшедшие.
Решающим пунктом является выплата жалования. Венецианский посол Анджело Корер доносит, что из 100 дукатов, которые тратит король, только 40 идут по прямому назначению, 60 - либо расточаются зря, либо разворовываются. Войска так плохо и нерегулярно оплачивались, что невозможно было держать их в порядке.
Ле Телье учредил разряд гражданских чиновников-интендантов, которых придавали военному командному составу.
Они подчинялись одному лишь старшему генералу; все остальные офицеры должны были им повиноваться. Они принимали участие в каждом военном совете, собираемом генералом, и имели голос в отношении всех решений по военным, дипломатическим и административным делам. Они должны были давать советы командующему. Финансы, крепости, снабжение провиантом и снаряжением, госпитали, военный суд - все это передано было в их руки.
Для контроля над выплатой жалования Ле Телье прежде всего распорядился, чтобы она производилась в присутствии интенданта или подчиненных ему чиновников, военного комиссара, соответственного командира и мэра (старосты, головы) или уважаемых местных жителей того города, где расквартированы были войска. Позднее был издан приказ, чтобы жалование выплачивал не капитан, а интендант или один из военных комиссаров, и чтобы эта выплата уже не производилась непосредственно после смотра, а в определенные сроки, большей частью - помесячно.
В 1650 г., во время смуты, вызванной фрондой, Ле Телье пришлось снова уступить губернаторам сбор податей в их провинциях и содержание на них крепостей и гарнизонов. Но уже в 1652 г. он взял обратно эту уступку и окончательно установил чисто королевское управление.
Одновременно он провел распоряжение, чтобы его интенданты и их комиссары внезапно и в походе устраивали смотры для проверки наличности солдат; о каждом таком смотре они должны были посылать подробное донесение министру. Строптивых офицеров комиссары имели право арестовать и наложить секвестр на их имущество.
Конде, дю Плесси-Прален, Тюренн как командующие генералы нередко отдавали собственные деньги и даже столовое серебро, если не для того, чтобы удовлетворить полностью солдат, то хотя бы для того, чтобы не дать им умереть с голоду. Сам Ле Телье давал из собственных средств авансы, и даже скупой Мазарини делал то же самое.
До тех пор пока налоговая система еще не начала аккуратно функционировать, Ле Телье ввел бумажные денежные знаки, которые выдавались солдату и по поступлении податей обменивались на звонкую монету. Финансы были в плохом состоянии не только при Ришелье, но и при Мазарини, который, правда, преумножил собственные богатства, но о государственных финансах мало заботился. Наконец, при Людовике XIV постепенно добились регулярной выплаты наличными деньгами.
Во время Тридцатилетней войны отдельные воинские части еще представляли из себя небольшие самостоятельные республики. Генерал-лейтенанты считались равноправными между собою и не хотели друг другу подчиняться. Ле Телье провел принцип военной иерархии. С особой осторожностью приходилось ему в этом случае поступать с веймарской армией, которая была организована несколько иначе, чем французская, и сохранила свой собственный дух.
Постепенно у высшего командного состава отняли право назначать офицеров, и вся судьба офицеров отныне стала зависеть от доброй воли короля. Главы и сыновья господствующих аристократических семейств продолжали в качестве полковников быть шефами полков; они делались таковыми нередко в самом юном возрасте; но во главе их они становились лишь во время военных действий, а в остальное время большей частью проживали при дворе. Действительное командование находилось в руках подполковника, назначаемого королем из числа капитанов по собственному усмотрению; это был в большинстве случаев опытный, начавший с низов свою службу офицер.
Ле Телье отменил злоупотребление, заключавшееся в том, что одни и те же лица занимали по совместительству несколько должностей и получали содержание по ним, и старался добиться того, чтобы если не придворные полковники, то прочие офицеры фактически оставались при своих частях, а не веселились в Париже.
Он ограничил расходы высших офицеров и точно установил для каждого чина, сколько лошадей мог держать имевший этот чин офицер; пехотный капитан - не более четырех лошадей, лейтенант - не более трех, профос - не более двух.
Когда во Франции формировались "старые банды", немногие дворяне поступали в их ряды14, а потому так же, как в Германии, начальственных постов достигали отличившиеся солдаты, независимо от их происхождения. Но уже в XVI столетии стали стремиться к тому, чтобы офицерские должности занимали, по возможности, лица, принадлежавшие к традиционному воинскому званию - дворянству, так, например, этого требует гугенотский вождь де Ля Ну15. Когда же, со времен Ришелье и при Людовике XIV, постепенно стала формироваться большая постоянная армия, произошло замечательное раздвоение. Всему духу государства и правительства отвечал исключительно дворянский офицерский корпус. Но для этого новое поколение оказалось недостаточным. Старые дворянские роды были в значительной мере бедны или разорились и не могли доставить денежную доплату, необходимую для содержания офицера в соответствии с его общественным положением. Наоборот, среди высших слоев буржуазии и в семьях чиновников было много молодых людей, у которых была склонность к военной службе. Между тем дворянство пыталось сохранить свое положение, отграничивая себя от посторонних элементов, и претендовало на офицерские посты, как на свое законное наследие, а правительство руководствовалось стремлением по возможности щадить, сохранять и поощрять дворянство. Слияние в офицерском корпусе, не обостренное противоречиями, понемногу со временем сгладило бы обособленное почетное положение дворянства. Но так как дворянство поставляло офицеров, а офицерский корпус ощущал себя дворянским, то среди народа выделялась обособленная сословная традиция с собственными нравами, особыми понятиями о чести и претензиями, которая благодаря своим связям с двором и приближенными короля установила свое прочное социальное господство. С другой стороны, пополнение офицерского корпуса из обособленного наследственного класса прочно закрепило между ним и солдатской массой пропасть, делившую армию на две принципиально различные составные части.
Это разделение проходит во всех армиях романо-германской Европы и перенесено было и в Россию Петром Великим. Это, собственно, и есть характерная черта этой эпохи, придающая ее армиям отпечаток, резко отличающий их как от римских легионов, так и от швейцарцев и ландскнехтов XVI века16.
Особое обстоятельство способствовало укреплению тенденции сохранить за французским офицерским корпусом его дворянский характер.
Несмотря на то, что назначения исходили от короля, нередко офицеры продавали свои должности другим; а именно, старики, достигшие уже преклонного возраста и намеревавшиеся удалиться на покой, этим способом старались получить известную прибавку к своей пенсии. Такую сделку со своим заместителем называли "конкордатом", и в этом случае иногда выплачивались довольно значительные суммы. Но при этом не всегда продвигались вперед наиболее способные, а ничто так не подрывает моральной основы всякой дисциплины, как продвижение несоответственных элементов на высшие командные посты17. Маршал Беллиль при Людовике XV безуспешно пытался искоренить это злоупотребление, а так как среди буржуазных семей, направлявших своих сыновей на военную службу, было больше достатка, чем в большинстве дворянских семей, то борьба против продажи должностей повела к реакции против лиц недворянского происхождения: раз не допускали буржуазию, то она не могла и оспаривать желанных мест у дворянства при помощи своего богатства. В течение всего этого периода вплоть до революции издаются все новые и новые эдикты, которые то открывают доступ буржуазии к офицерским постам, то его затрудняют, то совершенно его преграждают. В 1629 г. при Ришелье был издан эдикт, согласно которому солдат, отличившийся на войне, мог быть повышен до чина капитана и даже больше, если он того окажется достойным. Каким либеральным ни кажется на первый взгляд этот эдикт, однако в основе его все же лежит тот взгляд, что офицерский корпус по своему существу - дворянский. Как в XVI веке Монлюк, так в XVII - Катина, будучи буржуазного происхождения, достигли высшей ступени военной иерархии. В общем, однако, положение было таково, что хотя число буржуазных офицеров-ротюрьеров (худородных) и было значительно, однако на высшие командные посты они попадали лишь в весьма редких случаях, а временами допущение их сопряжено было со столь строгими ограничениями, что оно было почти исключено. Главным средством предоставить буржуазии доступ в офицерский корпус являлось создание фиктивного дворянства: удостоверение, подписанное тремя или четырьмя дворянами о том, что аспирант является дворянином, было достаточно для допущения его; а такое удостоверение достать было не очень трудно. Еще незадолго до революции выпущен был поэтому эдикт (1781 г.), требующий доказательства дворянства четырех последовательных поколений по отцовской линии. Согласно этому эдикту, исключались из офицерского корпуса и сыновья недавно возведенных в дворянское достоинство лиц, или же они могли удержаться лишь при помощи особливой протекции18.
Офицерское сословие, как оно образовалось в течение XVII столетия, является, следовательно, дальнейшей формой развития наследственного военного сословия средних веков - рыцарства, изменившегося не только внешне, в смысле боевых приемов, но и внутренне, путем приспособления к строгим формам дисциплины и военной иерархии с производством по усмотрению верховного военачальника. В 1685 г. вышла книга "Поведение Марса" ("La conduite de Mars"), которая ставила себе задачей научить офицера его сословным обязанностям и правилам жизни и, по выражению Иэнса (11, 1255), представляет переход от дворянского кодекса чести к военно-служебному регламенту. Офицер должен повиноваться, но никогда не ронять своего достоинства и пользоваться каждым случаем сделать карьеру (faire fortune). И набожность, поучает книга, приносит выгоды.
Во французской армии, по сравнению с ее численным составом, число офицеров было поразительно велико. Согласно труду Генерального штаба о войнах Фридриха Великого (I, стр. 114), в 1740 г. на 11 рядовых уже приходилось по одному офицеру, а потому все поручики были также вооружены ружьями. В Пруссии в это время один офицер приходился приблизительно на 29 рядовых; ко времени смерти Фридриха Великого один - на 37 человек; теперь же один офицер приходился приблизительно на 50 солдат. Если даже соотношение 1:11 основано на ошибке, то все же число офицеров по отношению к числу солдат было гораздо больше, чем в наше время19.
Если никогда не удавалось воздвигнуть непроницаемую преграду для вступления буржуазных элементов в офицерский корпус, то и внутри самой армии оставался, хотя и узенький, мостик, который вел из мира рядовых в мир офицерского сословия. Между офицерами и унтер-офицерами стояли зауряд-офицеры (officiers de fortune), их можно приравнять, пожалуй, к старшим боцманам (Deckofficiere) или к фельдфебель-лейтенантам последнего времени. Они считались лишь унтер-офицерами, но нередко происходили из интеллигентных семей. При хорошей аттестации такой officier de fortune мог рассчитывать в среднем возрасте на производство в офицеры. Их знание службы и усердие имели особенно большое значение для спайки воинской части в кавалерии, где многие знатные господа не очень-то заботились о службе.
Из этих слоев армии вышел маршал Бернадот, впоследствии - шведский король. Он был сыном видного адвоката и сам являлся такой значительной, а впоследствии и импонирующей личностью, что уже молодым человеком должен был привлекать к себе внимание. Тем не менее, к моменту, когда вспыхнула революция, будучи в возрасте 26 лет и прослужив солдатом 10 лет20, он еще не был лейтенантом и не имел, даже если бы, наконец, ему и пожаловали офицерские эполеты, почти никаких шансов продвинуться по службе дальше капитана.
Пополнение полков производилось путем вербовки, для чего уже в 1645 г. Ле Телье установил определенные вербовочные округа. В 1666 г. время, на которое заключался контракт (capitulation), было ограничено четырьмя годами, и капитанам было запрещено под страхом лишения чина насильно удерживать людей под знаменами дольше этого срока.
Время от времени все еще производился призыв рыцарства, arrrnreban: в 1674 г., в 1675, 1689, 1703 и даже в 1758 гг., во время Семилетней войны. Но это ополчение не успевало собраться, как его распускали из лагеря по домам, как совершенно непригодное, и это обратилось в известный прием обложения дворянства: довольствовались вместо личной явки уплатой известной суммы в виде откупа. В 1639 г. подлежащий призыву дворянин вместо себя должен был поставить двух пехотных солдат.
Еще в 1661 г., при вступлении на престол Людовика XIV, во Франции не было установлено общей форменной одежды; лишь отдельные роты некоторых полков бывали одинаково обмундированы своими капитанами, хотя Ле Телье уже в сороковых годах распорядился изготавливать по образцам оружие и форменную одежду. Во время религиозных войн надевали для отличия цветные повязки, а также накидки наподобие капюшонов (casaque, hoqueton) различных цветов, менявшихся в зависимости от вождей или других обстоятельств.
В 1666 г. Ле Телье издал приказ, предписывавший одинаковый калибр для всех ружей: 20 пуль на 1 фунт.
Казарм было мало; солдаты располагались на квартирах горожан, и точные регламенты устанавливали взаимоотношения их с хозяевами квартир как при постоянном расквартировании, так и в походе. При Людовике XIV стали строить все больше и больше казарм.
С 1666 г. стали чаще собирать более крупные массы войск в учебные лагеря и с ними производили не только учебные эволюции, но и двухсторонние маневры.
Для обеспечения войск продовольствием Ле Телье создал правильно организованные магазины, которые получили большое значение для стратегических операций. Ле Телье нередко сам принимал участие в походах, чтобы руководить снабжением армии и следить за ним. Нам еще придется вернуться к следствиям довольствования войск при помощи магазинов.
Уже Ришелье основал несколько лазаретов. Ле Телье отпустил им средства, как для того чтобы сохранить для армии солдат, так и из чувства человеколюбия. В XVIII веке французские войска слыли наиболее обеспеченными в этом отношении. Генерал-интендант дю Верне писал во время Семилетней войны главнокомандующему Клермону, что французы, пожалуй, являются единственной нацией, у которой имеются лазареты при армии, отчасти из человечности, отчасти потому, что у французов мало людей и их приходится беречь. Правда, продолжает он, лазареты здесь не так хороши, как в гарнизонах21.
Особенным злом прежних наемных войск были их огромные обозы. Солдаты очень охотно брали с собою в поход своих жен, чтобы они помогали им в отношении продовольствия, а в случае болезни или ранения - ухаживали за ними. С учреждением правильно организованных магазинов и полевых лазаретов эта помощь перестала быть необходимой для солдат, и им можно было запретить брать с собою жен; Ле Телье даже запретил солдатам жениться.
Но насколько еще и в этих постоянных армиях живо было миросозерцание наемнических банд, показывает то, что "рансонирование" - выкуп военнопленных - все еще имело место. Еще в 1647 г. между Францией и Испанией заключено было соглашение, установившее определенный тариф для выкупа: за полковника платили 400 франков, за рядового пехотинца - 7 франков. Ле Телье позаботился также и об инвалидах. Некоторые из них поручались монастырям, которые обязаны были их содержать; другие инвалиды, объединенные в роты, получали содержание за несение ими известной службы. Но они предпочитали дезертировать; отправлялись в Париж и жили нищенством. На граждан, подававших им милостыню, налагали штрафы, и грозили даже смертной казнью нищим. В 1674 г. Людовик XIV основал Дворец инвалидов (Hфtel des Invalides)23.
Дело Мишеля Ле Телье было продолжено и завершено, как мы уже говорили, его сыном Франсуа Мишелем, носившим титул маркиза де Лувуа; в 21 год, в 1662 г., он стал помощником своего отца, а через 6 лет заместил его в качестве военного министра.
Когда в 1668 г. Аахенский мир закончил деволюционную войну24 и армию следовало бы сократить, он не распустил, как это делалось раньше, известное количество войсковых частей, но сократил личный состав каждого полка, сохранив полностью все штабы, так что путем укомплектования новобранцами уже существующих полков армия легко могла быть увеличена. Этим способом, собственно, и была впервые осуществлена подлинная идея постоянной армии. Дух каждой однажды сформированной воинской части таким образом передавался дальше; при этом не только выигрывалось время, необходимое для формирования совершенно новых воинских частей в случае возникновения войны, но эти старые полки обладали вескими качественными преимуществами старых воинских частей над новыми.
Чтобы иметь возможность использовать всю вооруженную силу для активных задач ведения войны, Лувуа учредил в 1688 г. милиционные полки, на которые возлагалась задача несения гарнизонной службы. В то время как полевая армия была построена на добровольной вербовке, людей для милиционных полков должны были поставлять общины; следовательно, так или иначе производился набор. Однако вскоре стали пользоваться, время от времени, милиционными полками и в полевой войне, а в течение войны за Испанское наследство солдатами этих полков стали просто комплектовать постоянные полки.
Таким образом, и в отношении полевой армии, хотя и косвенным образом, в незначительных размерах и мягких формах, комплектование основывалось на наборе. Но еще задолго до этого, в 1677 г., Лувуа писал, что для дезертира не может служить извинением утверждение, что его забрали насильно; ибо если такому заявлению придавать значение, то никто не останется под знаменами, ибо почти не найдется человека, который не мог бы предъявить каких-либо возражений против своего завербования.
При Генрихе III, как и в Германии, как-то был издан декрет, чтобы резать носы "пассволантам" (подставным солдатам); но на действительных виновников, капитанов, посягнуть не решались. Теперь положение изменилось. Однако прошло много времени пока это злоупотребление не было окончательно искоренено. Еще в 1676 г. при Лувуа указ отрезать носы был возобновлен.
Самой существенной заслугой Лувуа перед французской армией следует признать его административную деятельность, его неустанную, нередко грубую энергию и работоспособность, с которыми он проводил и осуществлял созданную его отцом систему, ломал всякое противодействие, искоренял злоупотребления и осуществлял всегда бдительный контроль. Там, где он усматривал промах или беспорядок, он лично появлялся и сам принимал соответственные меры. В этой деятельности его отчасти можно сравнивать с Фридрихом-Вильгельмом I.
Хорошо слаженный организм французской армии выдержал поражения войны за Испанское наследство и проявил свои достоинства даже еще в Семилетней войне. В 1760 г. Фердинанд Брауншвейгский сражался с французской армией, более сильной и не хуже организованной и снаряженной, чем она когда-либо появлялась по ту сторону Рейна при Людовике XIV. Силы французов тогда были не слабее 140 000 человек25.