Глава II. МАНИПУЛЯРНАЯ ФАЛАНГА.
Глава II. МАНИПУЛЯРНАЯ ФАЛАНГА.
Исконная простая фаланга в период Самнитских войн подверглась преобразованию, конечным результатом которого явилась так называемая манипулярная фаланга.
Установить отдельные стадии, пройденные, как надо полагать, этим развитием, в настоящее время невозможно, но заключительная фаза, - тот порядок, в котором римляне выступали в бой еще против Ганнибала, - ясно встает у нас перед глазами.
Гоплиты были разделены теперь по возрасту на три разряда: гастатов, принципов и триариев. Самые молодые - гастаты - составляли 1 200 чел., средние - принципы - тоже 1 200, а старшие - триарии - 600 чел. Этим упразднялись прежние центурии, т.е. организация ополчения по сотням. Но слово продолжало жить как обозначение самого мелкого подразделения легиона, численность которого для гастатов и принципов была установлена в 60 чел. Две таких центурии вместе составляли 1 манипулу; каждый разряд имел 10 манипул, а, следовательно, весь легион - 30 манипул; но манипулы триариев были вдвое слабее, чем манипулы обоих более молодых разрядов.
К каждой манипуле причислялось равномерно по 40 не имевших доспехов. Таким образом, старое соотношение - 3 000 гоплитов и 1 200 не имевших доспехов на легион - осталось в силе. Если же на 60 тяжеловооруженных триариев полагалось столько же легковооруженных, как на 120 гастатов и принципов, то это стоит в определенной связи со служебным характером этих легковооруженных: людям постарше из разряда триариев предоставляли больший штат для обслуживания их, чем молодым гастатам и принципам.
Новое деление преследовало чисто тактические цели.
Как ни просто построение фаланги, все же ее порядок легко нарушается. Даже просто передвигаться более или менее широким фронтом очень трудно; но стоит этому фронту разорваться где-нибудь в одном месте, как тотчас в другом возникает давка. Это случается даже на совершенно ровном учебном плацу, а уж если поле представляет какие-либо неровности или препятствия или если надо двинуть войско вперед, забирая несколько наискось вправо и влево, то правильное движение становится вообще неосуществимым. Между тем при наступлении на противника чрезвычайно важно сохранить хоть какой ни на есть порядок13: в давке бойцы не могут толком пользоваться своим оружием, а в разрывы может легко проникнуть неприятель; одно лишь опасение такой возможности порождает растерянность, как это некогда изобразил Ксенофонт (Анабазис, IV, 8, 10). Этот недочет должен был быть изжит при манипулярном построении.
Уже относительно греческой и македонской фаланг мы можем с уверенность принять, что они не образовывали совершенно непрерывных фронтов, а оставляли между частями небольшие интервалы, благодаря которым облегчалось правильное наступление, а при столкновении с противником само собой происходило просачивание задних шеренг фаланги в передние. Эти интервалы римляне ввели теперь в систему.
10 манипул гастатов, - при нормальной расстановке каждой манипулы по 20 чел. по фронту и по 6 чел. в глубину, - стоят одна подле другой на небольших интервалах. Так как манипулы невелики, то интервалы получаются очень частые. За ними вторым эшелоном стоит разряд принципов, но так, что каждая их манипула приходится против интервала в манипулах гастатов. За принципами выстраиваются манипулы триариев.
Две центурии, на которые разделяется каждая манипула, стоят друг подле друга и занимают, следовательно, по фронту половинное расстояние.
Каждая манипула держится плотной, цельной массой. Если где-либо образуется сдвиг, то замешательство не охватывает всей фаланги, а прекращается у ближайшего интервала или самое большее у следующего, причем эти интервалы соответственно сокращаются. Если же при этом интервал на другой стороне слишком расширится, то его тотчас закрывают по команде центуриона центурией или целой манипулой принципов, вклиняя их в линию гастатов. В крайнем случае этот прием можно повторить еще раз, вдвинув во фронт манипул остающихся еще в запасе триариев.
Небольшие же разрывы при столкновении с противником смыкаются сами собой.
В фаланге разрывы и скопления находятся в естественной взаимной связи. Если бойцы столпятся где-нибудь в одном месте, то в другом неизбежно возникнет разрыв. Поэтому нужно было найти средство против обоих зол одновременно. Если разделить старую фалангу и оставить промежутки между частями во избежание скоплений и вызываемого ими замешательства, то очень легко возникали бы разрывы. Интервалы неизбежно приводят к этому. Приходилось пользоваться ими с большим ограничением. Введение более частых интервалов можно было осуществить только в том случае, если одновременно принять меры к немедленному закрытию возникающих отсюда брешей, что и достигалось путем деления легиона на 3 линии - гастатов, принципов и триариев - и расстановки манипул задних линий против интервалов передних. Расчленять фалангу можно было не иначе, как одновременно и вдоль, и поперек.
Прием, казалось бы, очень простой, но вместе с тем он требует большого искусства. Греки не могли проводить его в жизнь. Им для этого недоставало предпосылки римской дисциплины. Казалось бы, что обучить каждого солдата очень просто: его часть - центурия или манипула - передвигается вперед по направлению к фронту, как только перед ней открывается брешь. Но эта простая вещь в серьезный момент очень трудна. В шуме и сутолоке сражения перед лицом смертельной опасности подобное правило не всегда может быть выполнено. С другой стороны, и человек, находящийся в линии фронта, увидев, что рядом с ним открылась брешь, теряется и не знает, куда ему податься. Идти вперед, пока прорыв не закроется, означает для него верную гибель: противник ворвется прямо сюда и ударит на него сбоку.
Гоплит в фаланге, как мы это узнали от Эврипида (см. выше, кн. 2, гл. 5), не предоставлен самому себе и собственной храбрости, - нет, он зависит также от стоящего рядом и позади. Следовательно, мало закрыть разрыв, - надо еще, чтобы бойцы передних шеренг фаланги имели твердую уверенность в том, что это действительно будет своевременно сделано, иначе им изменит мужество.
Однако продвижение манипул второй и третьей линий не должно совершаться по усмотрению и произволу отдельных бойцов. Нельзя слишком рано выступать вперед; если интервал невелик, он должен остаться; увеличение его может оказаться лишь мгновенным и ликвидироваться само по себе. Если же разрыв достаточно велик, то выдвижение задней манипулы должно произойти неукоснительно; в противном случае оплошность грозит привести к тому, что сражение будет проиграно. Следовательно, манипулярный строй требует в высшей степени твердого и верного командования. Гастаты должны вполне полагаться на то, что центурион, стоящий позади манипулы принципов, в нужный момент даст приказ и поведет свою манипулу на угрожаемый участок. Моральная стойкость легиона покоится на твердой уверенности гастатов в своевременном выступлении принципов.
Организация манипулы и ее целевое назначение натолкнули римлян на применение для обозначения манипул особых значков, что было совершенно неизвестно грекам. Бойцы ни под каким видом не должны были удаляться от своих манипул; поэтому каждая манипула получила видимый символический пункт сосредоточения бойцов - флажок. В самом бою эти флажки, правда, не имели прямого и существенного значения. Только при выдвижении частей к линии фронта они могли служить ориентирами; непосредственно же во время наступления не может быть и речи о равнении на значок, так как все внимание по необходимости направлено вперед; наконец, в опасном рукопашном бою солдат смотрит исключительно на противника, а если и кинет взгляд в сторону, то не далее как на соседей, чтобы не отбиться от своих.
Существенную роль манипулярных значков надо искать в условиях мирного обучения, когда они содействовали воспитанию у каждого отдельного бойца привычки крепко держаться своей манипулы. При выработке этой сплоченности, т.е. при упражнениях, значки имели не только символическое значение, но приносили и практическую пользу, облегчая равнение.
Манипулярный строй не только дает фаланге возможность постоянно сохранять свою сущность, но еще и облегчает ей передвижение при неблагоприятных условиях местности. Что бы ни происходило по пути, фаланга никогда не теряет своего порядка, всегда встречает противника сомкнутым, непрерывным фронтом. На место почти монолитного в своей целостности единства выступает единство расчлененное. Фаланга получила звенья.
Расчленение фаланги помимо подвижности и порядка при наступлении создавало еще и другое преимущество. Мы видели, что в старой фаланге легковооруженные могли найти применение лишь в очень слабой степени. Теперь же интервалы позволяли высылать вперед летучие отряды стрелков: ведь даже когда гоплиты стояли довольно тесными рядами, стрелки имели возможность вернуться в тыл через интервалы между звеньями14, не вызывая замешательства. Однако не следует думать, что все 1 200 легковооруженных в легионе применялись подобным образом. Ведь, если бы гоплиты стояли по 15 чел. в глубину и по 200 в ширину, это должно было бы образовать стену застрельщиков в 6 чел. глубиною, тогда как в действительности пользоваться метательным оружием могут не более 2 чел., стоящих один за другим15.
По одному свидетельству, сохранившемуся у Ливия, для этой цели применялось только 20 чел. от каждой манипулы гастатов, т.е. в общей сложности 200 чел. из легиона; вероятно, сверх того еще некоторое число высылалось с флангов; часть следовала за гоплитами для оказания первой помощи раненым; остальные оставались в тылу и окапывались в лагере, составляя его гарнизон.
В несомненной связи с разделением фаланги на манипулы стоит также изменение в римском оружии и в боевых приемах. Раньше римские гоплиты сражались, как и греческие, копьем, а в качестве подсобного оружия имели короткий меч, кинжал или нож. Отныне римский воин мечет сперва копье и затем скорым шагом устремляется вперед, чтобы завершить борьбу мечом. Хотя копье и имеет преимущество большей длины, но в борьбе с противником в хороших доспехах оно представляет собою неудобное оружие16. По терминологии современной германской армии, "нижняя хватка"17, как мы ее обычно представляем, давала неверный и не очень сильный удар, так как при ней предплечье и кисть должны принимать неестественное, почти отвесное положение; полную силу такой удар получает лишь в том случае, если он направлен сверху вниз. Колоть же копьем так, как это практикуется в современной кавалерии, - "верхней хваткой", зажимая древко между торсом и верхней частью руки, - для гоплитов невозможно. Это - прием атакующих всадников, который имеет целью ударить противника безразлично как и достигает этой цели даже в том случае, если удар придется по щиту или панцирю и выбьет всадника из седла, не причинив ему ранения. Гоплит же должен высмотреть у закованного в латы противника уязвимое место и соответственно вонзить свое оружие.
Для этой цели заостренный меч18 или короткий кинжал гораздо лучше приспособлен, чем копье, вдвойне действительным является, конечно, последовательное применение обоих этих видов оружия, как это, вероятно, и практиковали римляне, сперва кидая копье (которое и было сконструировано соответственным образом в виде дротика "р11 u m"19) и затем врезаясь с обнаженным мечом в расстроенные обстрелом неприятельские ряды. Можно допустить, что тот самый военный авторитет, который расчленил фалангу на манипулы, повысил также и ее боевую мощь, предписав и осуществив на деле комбинацию обстрела копьями с рукопашным боем.
Само собою разумеется, что обычно метать копья приходилось только двум первым шеренгам фаланги; остальные сохраняли свои копья в руке. Триарии, которым почти никогда не доводилось метать копий, вообще не имели пилума; у них удержалось старое гоплитское копье - "hasta"20.
Примечательна также в манипулярном строе организация фаланги по возрасту. В прежней римской классовой фаланге вперед выставлялись наиболее надежные и лучше других вооруженные. Теперь передние ряды пополняются младшими, а задние - старшими. Это служит показателем, что теперь в войске учитывались и сочетались два принципа - военный и гражданский. В глубокой фаланге задние шеренги почти никогда не принимают участия в непосредственном рукопашном бою, так что за исключением случаев общего бегства им не угрожает почти никакой опасности, - разве что залетит шальная стрела. В чисто гражданском войске нельзя распределять опасность просто по возрастам, так как один гражданин равен всякому другому; в чисто наемном войске - еще того менее, так как каждый продал свою жизнь за одну и ту же плату. Но в организованном по-военному гражданском ополчении вполне естественно, что послужившие уже отцы семейств становятся в задние ряды и говорят молодым бойцам: "Теперь ваша очередь". Равным образом и у немцев ландвер применялся больше для гарнизонной и тыловой службы, чем для боевой. "Res ad triarios venit" вовсе не означает, что теперь должны выступить избранные отменные бойцы; нет - это звучит так же, как немецкое "дело дошло до ландвера" и означает не что иное, как недостаток в людях. Ведь и солдат германского ландвера отличается большой военной гордостью и как старый солдат кичится перед новобранцами, но это отнюдь не придает ландверу ценности отборных войск.
Из среды гастатов, на которых падала вся тяжесть подлинного боя, выделялись, как и у греков, избранные воины, составлявшие передние шеренги фаланги.
1. За нормальную глубину манипулы я взял 6 чел.; это составит глубину всей фаланги 15 чел. (манипула триариев имела лишь половинный состав). Мы можем это вывести из соотношения различных чисел. К каждой манипуле принадлежало еще 40 чел., не имевших доспехов, составлявших при маневрировании задние шеренги фаланги. Числа подобраны были так, чтобы при полном наборе не получалось неделимых остатков. Но манипулы триариев имели, несомненно, ту же глубину, что и другие подразделения, а следовательно, были по фронту вдвое уже остальных и стояли на очень больших интервалах. Только при таком условии они могли исполнять свое назначение. Если бы они строились только по 3 чел. в глубину, то их выдвижение на линию фронта приносило бы мало пользы, так как тонкая стенка не могла бы оказать в рукопашном бою достаточного сопротивления. Между тем большие интервалы в третьем ряду не представляли опасности: ведь полководец мог во время наступления стягивать их туда, где возникали широкие бреши и предвиделось - или уже происходило - внедрение принципов в ряды гастатов.
Итак, нормальная ширина фронта манипулы должны была выражаться числом, которое входит множителем в 120, 60 и 40, глубина же - таким, на которое делятся без остатка 120 и 60. Отсюда выводим, что гоплиты строились по 20 чел. по фронту (триарии - по 10) и по 6 чел. в глубину; вся фаланга имела, таким образом, в глубину иногда 18, а иногда и 12 чел., в среднем же - 15. Не имевшие доспехов стояли во время смотров по 2 чел. в глубину за двумя младшими разрядами и по 4 - за триариями, если только они не выключались вовсе из фаланги гоплитов и не выстраивались в тылу за триариями. Другая мыслимая по соотношению чисел комбинация - та, что манипулы гоплитов имели каждая всего по 3 шеренги, - недопустима по существу, так как в этом случае вся фаланга в целом оказалась бы очень неглубокой, а манипулы -слишком широкими для своей главной цели, т, е. для заполнения разрывов.
У греков за норму глубины было принято 8 чел. Нас сразу поражает, что римляне строили фалангу почти вдвое глубже. Но не следует упускать из виду, что эти цифры говорят лишь о норме, которая в пределах надобности допускала изменения; так и о греках мы зачастую слышим, что они стояли в 12, а то ив 25 рядов. Далее, надо принять в расчет, что в построении римлян были интервалы. Глубокая расстановка имеет минусом короткий фронт, легко допускающий опасность обхода и фланговой атаки. Римское же построение удлиняло фронт за счет интервалов; а в тех местах, где во фронт выдвигались принципы, глубина понижалась и составляла, - если дело доходило до триариев, - всего 6 чел. Таким образом, для фаланги легиона средняя глубина в 15 чел. соответствовала 10-12 шеренгам греческой фаланги.
2. В старом легионе легковооруженные назывались, видимо, рорариями, а позднее велитами. Остается невыясненным, означала ли эта перемена названия какое-либо существенное нововведение. Применительно к 211 г. у Ливия (XXVI, 4) сказано: "Было решено иметь в легионах легковооруженных". Фраза звучит так, точно автор исходит из какого-то старого обозначения. Но рассказ, в который она вплетена, заставляет велитов появляться в роли гамиппов, т.е. легковооруженных, перемежающихся со всадниками, - в силу чего они должны быть исключены из состава легиона. Да и многие другие штрихи рассказа наводят на раздумье, например, когда Ливий вооружает велитов копьем с наконечником. Кроме того, Ливий и в более ранних книгах не раз упоминает велитов (ср. Марквардт, II, 349, примеч. 4). Возможно, что все это согласуется таким образом: в 211 г. из рорариев впервые было выделено 200 чел., которых с тех пор высылали вперед застрельщиками; их, конечно, специально обучали и вооружали особыми метательными копьями. Эти застрельщики и названы были велитами, а со временем от них название распространилось и на всех рорариев.
О ЗНАЧКАХ (ЗНАМЕНАХ)
3. Вопрос о значках (знаменах) в римском войске представляет большие трудности, и я не беру на себя смелость сказать об этом последнее слово. Во всяком случае Домашевский в своей очень ценной статье ("Abhandlungen des Archдol. Epigraph. Seminars der Universitдt", Wien 1885)21 сильно переоценивает практическую ценность значков в строю. По его мнению (стр. 2), "они в длительном рукопашном бою служили для войсковой единицы опорным пунктом, на который ориентировались бойцы и при помощи которого полководец управлял их движениями в бою, поскольку вообще ему удавалось руководить массой по единому плану". Далее он высказывает мысль (стр. 6), что полководец через трубачей управлял движением значков, а бойцы следовали затем за значками.
Все это представление неправильно потому, что боец, захваченный рукопашной схваткой, уже не поддается руководству; а если и говорить тут о руководстве, то все-таки оно скорее осуществимо посредством сигнала, действующего на ухо бойца, независимо от того, слушает он или нет, а не посредством значка, на который надо обязательно взглянуть.
Сообразно этим своим воззрениям Домашевский определяет место для значков в первом ряду манипулы, где они будут видны каждому солдату. Стоффель в своей истории Юлия Цезаря ("Histoire de Jules Cйsar", II, 329 и сл.) полагает, что они находились во втором ряду, и я склонен с ним согласиться, оговаривая, однако, что и этот автор, обладающий не только теоретическими, но и практическими познаниями в военном деле, все же несколько преувеличивает, на мой взгляд, значение значков в бою.
Стоффель очень убедительно доказывает, что под "антесигнанами" следует разуметь две первые шеренги манипулы. Я только ставлю под сомнение, можно ли выводы, относящиеся к когортной тактике эпохи Юлия Цезаря, переносить на более ранние времена. Например, очень возможно, что в манипулярной фаланге словом антесигнаны обозначались все гастаты, а потом, с изменением тактики, менялось и значение слова. Приводимые Домашевским места из Ливия (8, 11, 7; 9, 39, 7; 22, 5, 7) вообще совершенно не допускают предположения, что signa стояли в первой или во второй шеренге, а наводят скорее на мысль, что все signa легиона во время сражения помещались рядом, между принципами и триариями. Но так как уже и в то время signa sequi ("следовать за значками") приводилось как особая примета римских солдат и так как характерное словоупотребление, выражающее военные передвижения через передвижения значков: поднимать, передвигать, нести, выносить, продвигать вперед, останавливать, вносить, соединять, повертывать, нести назад, переносить, выставлять, убирать назад и пр., - во всяком случае восходит, по правильному замечанию Домашевского, к довольно давнему времени, то здесь, очевидно, перед нами открывается противоречие в источниках.
Домашевский (стр. 12), не находя другого объяснения, предполагает, что тут речь идет о различных signa. Сообщаемое Плинием (nat. hist. 10, 16) воспоминание о том, что в древности боевыми эмблемами римлян были не только орлы, но также волки, минотавры, вепри и лошади, он считает возможным отнести еще ко времени Пунических войн; эти-то эмблемы, по мнению Домашевского, и помещались между принципами и триариями, тогда как боевые значки, служившие тактическим целям, находились при каждой манипуле.
Я считаю приемлемой еще и другую догадку, а именно, что практическое применение манипулярных значков не только возникло на учебном плацу, но им и ограничивалось. В военной обстановке значками пользовались только при развертывании боевого порядка для его выравнивания, а затем они стягивались в середину легиона, где находились под надежной защитой, не мешая никому из находящихся в первом ряду пользоваться оружием. Практического значения для порядка и равнения в бою они отнюдь не имели, а моральный импульс, какой могло бы дать бойцу развевающееся перед ним священное боевое знамя, еще не принимался в расчет, пока фаланга двигалась мощной сомкнутой массой.
Введение когортной тактики внесло перемену. Для этих действующих вразбивку небольших тактических единиц значки играли значительно большую роль и как раз морального порядка. Поэтому теперь им отвели место в самом бою, - если не в первых, то во вторых рядах.
4. По сообщению Аппиана ("Celtica", гл. I), диктатор К. Сульпиций в одном сражении с бойями приказал, чтобы дротики метались каждой шеренгой поочередно: выпустив копья в неприятеля, вся шеренга должна была пригнуть колено, чтобы следующая могла свободно бросать свои копья. Так как, по рассказу, это проделано было 4 шеренгами, после чего, наконец, когда "все" выпустили свои дротики, фаланга должна была двинуться в атаку, то отсюда было сделано заключение (Fi^hlich, Kriegswesen, ^sars, стр. 146), что гастаты стояли в 4 шеренги. Этот вывод я не могу допустить как по существу дела, так и с методологической точки зрения.
Все описания сражений IV в. представляют чистый вымысел, и подробности их не имеют никакой исторической ценности. Коленопреклоненное положение трех передних шеренг на таком близком расстоянии от наступающей или даже атакующей неприятельской колонны просто немыслимо. Даже на мирных учениях оно не совсем безопасно; ведь случись кому-либо в первых шеренгах слишком поздно опуститься на колени или слишком рано выпрямиться, или же кому-либо из задних слишком рано пустить копье, - и непременно будут раненые; а если с этой стороны и пройдет все благополучно, то все же возможность такого исхода и необходимость считаться с нею должны вызвать в передних шеренгах беспокойство и нервное напряжение, вред от которого с лихвой перевесит пользу, ожидаемую от многократного метания дротиков.
5. Полибий (IV, 22 и сл.) дает нам подробное описание римского вооружения, но его манера изложения при всей ее широте часто носит поверхностный характер; так, он забыл описать конструкцию панциря. В VI, 23, 14 мы читаем: "Большинство солдат носит медную бляху в пядень ширины и длины, которая прикрепляется к груди и называется нагрудником. Эти бляхи завершают вооружение. Те же граждане, имущество которых определяется цензором больше чем в 10 000 драхм, вместо нагрудника к остальным доспехам добавляют кольчугу". По дословному смыслу этих строк мы должны принять, что большинство римских легионеров" вообще не носило панцирей, а лишь вешало на шею в качестве "насердника" железный щиток в одну пядь длиной и шириной. Однако не подлежит сомнению, что этот щиток служил лишь дополнением к кожаному или холщевому панцирю, устроенному неизвестно как. Наряду с вооруженными таким образом легионерами граждане первого класса, как говорилось раньше, или - как скажем теперь вслед за Полибием - граждане, имевшие состояние свыше 10 000 динариев, носили более совершенный чешуйчатый панцирь (ср. у Марквардта, II, 337, прим. 4 и Frцhlich, Kriegswesen ^sars, стр. 68). У нас принято попросту повторять это за Полибием, но что следует под этим разуметь? Неужели среди гастатов, принципов и триариев здесь и там стояли люди в совершенно ином вооружении только потому, что случайно они располагали средствами? Но не могло быть в интересах государства, чтобы отдельные бойцы в шеренге были вооружены лучше других.
Я предложил бы такое объяснение: "насердники" представляли собою простейшего вида панцири, которые государство заказывало для массового производства и выдавало бойцам. При этом каждому предоставлялась свобода носить иной панцирь - добротнее или же красивее; наиболее состоятельные обзаводились "чешуйчатыми" доспехами. Таким образом, "люди, имевшие состояние свыше 10 000 драхм", вовсе не означает, что здесь мы имеем дело с пережитком старого классового порядка, а означает просто "самые богатые", хоть Полибий и передает это не совсем ясно; он ложно истолковал свой источник и сам в свою очередь был плохо истолкован. Несомненно, с таким же недоразумением мы имеем дело и в том случае, когда Полибий (IV, 23) дает каждому легионеру два копья - одно легкое и одно тяжелое. Не каждый легионер был вооружен двумя копьями, а были копья двух родов: кроме легкого копья, применявшегося легионерами в бою, имелось еще и тяжелое, употреблявшееся при защите укреплений.