Власть и свобода волеизъявления

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Власть и свобода волеизъявления

Одной из важных проблем для понимания характера взаимоотношений государства и дворянских обществ является вопрос о вмешательстве первого в ход выборов. Павел I видел в лицах, возглавлявших дворянское самоуправление, лишь чиновников, выполняющих свой долг перед монархом. Как сообщалось в отношении князя Алексея Борисовича Куракина к Павлу Михайловичу Козлову от 8 января 1798 года, император повелел, «дабы присяга при выборах дворянских употребляема была та, которая читается при вступлении в должность: ибо самое избрание их между себя на службу общественную есть верноподданническая обязанность и долг непременной… (курсив мой. — А.К.)»{596}. В соответствии с этими представлениями Павел отправлял в отставку лиц, находившихся как на государственной службе, так и на общественной. Такая участь постигла московского губернского предводителя дворянства князя Александра Ивановича Лобанова-Ростовского в сентябре 1800 года{597}. При Павле I централизация государственного управления (частью которого он считал и выбранных чиновников) была усилена. Отметим, что и при его предшественнице все выборы в губернии по закону следовало проводить лишь с дозволения губернатора и по его (губернского правления) предписанию. Губернатор утверждал и результаты выборов. При этом Екатерина II все же действительно хотела оградить дворянские общества от вмешательства местной администрации в лице губернаторов и генерал-губернаторов. Так, в своих резолюциях на Докладные пункты… от 5 ноября 1778 года она указала, чтобы наместники не были при выборе, а оставили дворянам «в выборах полную волю»{598}. Павел I, напротив, предписал губернаторам и губернским прокурорам присутствовать на дворянских выборах.

Использовали ли высокопоставленные чиновники Московской губернии свое пребывание на выборах для оказания влияния на избирателей? И готовы ли были эти избиратели противостоять давлению властей? Эти вопросы подводят нас к проблеме уровня гражданского самосознания провинциального дворянства после отмены обязательной службы в 1762 году. Как известно, дооктябрьская историография российского дворянства пришла к выводу о неготовности дворян к осознанию важности самоуправления, об отсутствии общности между ними и непонимании местных интересов. В.О. Ключевский вынес безапелляционный приговор дворянству: «Дворянское самоуправление уже в царствование Екатерины успело утратить серьезное значение, стало карикатурой, над которой смеялись остальные классы общества и литература. Дворянские выборы стали ареной родственных или приятельских интриг, дворянские съезды — школой праздных разговоров и краснословия»{599}.

И все же не вполне ясно, какие результаты были достигнуты дворянством в провинции в сфере устроения местной общественной жизни почти за 40 лет — после того как дворяне массово стали селиться в своих имениях. О том, насколько консолидированным оказалось дворянство Московской губернии к рубежу XVIII–XIX веков и как глубоко усвоило оно идеалы гражданственности, можно судить, например, по результатам выборов губернского и уездных предводителей дворянства в 1800 году.

Сплошной просмотр сохранившихся материалов о дворянских выборах 1800 года в Московской губернии выявил «серпуховской» казус. На выборы дворяне Серпуховской округи собрались в количестве 26 из 68 человек, владевших недвижимыми имениями (38,2 процента). 20 декабря 1800 года в предводители и в депутаты баллотировали по пять кандидатов. Предводителя выбрали прежнего — капитана Петра Алексеевича Карачарова. За него было подано 19 избирательных шаров и 6 неизбирательных, согласно подписанному избирателями протоколу. В депутаты был избран полковник Лев Дмитриевич Измайлов. Судя по баллотировочному списку, выборы прошли вполне демократично, хотя и с некоторыми отступлениями от правил: надлежало предложить для баллотирования всех, имевших право голоса. Дворяне как будто проявили осознанный выбор и, несмотря на то что в округе проживали люди с титулами и в чинах — генералы, бригадиры, камергер Я.Н. Петрово-Соловово, действительный статский советник сенатор Сергей Иванович Вяземский, — избрали человека, больших чинов не выслужившего, но, вероятно, положительно себя проявившего в прежнее трехлетие. Выбрали не единогласно, но при заметной поддержке большинства. Кроме него баллотировали камергера, двух бригадиров, подполковника и гвардии капитан-лейтенанта{600}.

Однако эта вполне благополучная картина прошедших в Серпухове выборов разрушается донесением от 24 декабря 1800 года серпуховского уездного судьи московскому гражданскому губернатору. По мнению судьи Алексея Есенева, уездный предводитель совершил ряд грубых нарушений законодательства, регламентировавшего дворянские выборы. Прежде всего он

…допускал в собрании иметь голос и право баллотирования не всех к нему прибывших и имевших на то право, а следуя болшею частию своему только желанию, как-то, во-первых, включил штабс-капитана Масловского, гвардии подпоручика Новикова, гвардии прапорщика Мансурова, подпоручика Карачарова, из коих Масловский и Карачаров не имеют в Серпуховской округе никакой собственности, а господа Новиков и Мансуров, не служа никогда обер-офицерами, получили оные чины при отставке, да сверх сего господин Карачаров не имеет еще и 25-ти летнего возраста. Напротив того, гвардии прапорщика Есенева и прапорщика Терихова, которые по отставке, быв в дворянских выборах, а последний и ныне продолжает еще службу, и имеют за собою в серпуховской округе недвижимое имение, из списка исключа, голоса иметь не допустил{601}.

Эта пространная цитата показывает, что предводитель допустил явные нарушения, лишив права голоса некоторых желавших участвовать в выборах дворян и предоставив его в обход закона другим. Были ли нарушения следствием низкого уровня компетенции предводителя, или же с его стороны имело место злоупотребление должностным положением? Предположим, что предводитель мог и не знать точный возраст своего родственника — подпоручика Карачарова, а также обстоятельств, при которых получили свой обер-офицерский чин два других дворянина — на службе или при отставке, — хотя уточнение всех этих обстоятельств входило в круг обязанностей уездного предводителя, отвечавшего и за то, чтобы дворяне могли реализовать свое право участвовать в дворянских собраниях. Сложнее объяснить неведением присутствие среди избирателей дворян, не имевших собственности в уезде. Неужели П.А. Карачаров, прослужив три года предводителем, и этого не знал? Почему же тогда все эти обстоятельства не были тайной для уездного судьи Есенева? Проанализировав эту информацию, можно сделать обоснованное заключение, что выборам предшествовала определенная борьба за кресло предводителя. И предводитель, находившийся, очевидно, в конфронтации с уездным судьей, включал в число избирателей своих сторонников, незаконно исключая некоторых приверженцев Есенева, не имевших обер-офицерских чинов, но ранее служивших в выборной дворянской службе.

Следующая претензия уездного судьи к серпуховскому предводителю относилась к процедуре выдвижения кандидатов:

…по воле его же господина Карачарова баллотированы были в уездные предводители дворян одни только отсутствующие. Бывшие в том собрании, кроме его, господина Карачарова, в сие достоинство никто баллотирован не был, а помянутою 12-ю статьею депутатского выбора велено собравшихся дворян балатировать всех вообще.

Затем последовали новые нарушения законов о выборах. По утверждению Есенева,

…по окончанию балатирования оный господин Карачаров объявил, что в дворянские предводители по большинству бал[л]ов господин подполковник Иван Родионович Кошелев, ибо удостоен оному избираемых шаров положено было 19, чем собрание, будучи довольно, в том звании его и утвердило. По отбытии из собрания лучших некоторых дворян, и, не взирая на происшедшие споры, чтобы за окончанием помянутого уже в предводители и депутаты выбора, более оной не продолжать, он же господин Карачаров неизвестно почему еще приказал балатировать в предводители…{602}

Когда же голосование продолжилось и один из дворян получил равное число баллов с Карачаровым, тот, руководствуясь буквой закона, стал производить между двумя кандидатами перебаллотирование, допуская при этом грубейшее нарушение избирательной процедуры.

Чтобы лучше понять характер допущенных предводителем нарушений, следует пояснить, что процедура выборов в те годы существенно отличалась от современной, когда избиратель на бланке бюллетеня делает отметку против фамилии одного из кандидатов, а затем опускает бюллетень в урну для голосования. Обряд дворянских выборов, утвержденный Екатериной II, исходил из того, что среди избирателей могут быть и неграмотные лица, да и изготовить бланки бюллетеней типографским способом в XVIII веке было невозможно не только в уездных, но и в большинстве губернских городов. Поэтому баллотирование производили шарами. Урна («ящик») была разделена на две части с отверстиями для опускания шаров. Над этими отверстиями были надписи: «избираю» и «не избираю». Законодатель позаботился и о тайне голосования. Ящик обязательно должен был быть покрыт сукном («покрывалом»), скрывавшим руку опускающего шар, что обеспечивало свободу волеизъявления избирателей.

Серпуховский предводитель, добиваясь благоприятного для себя исхода голосования, как следует из обвинений Есенева, держал

…в своих руках ящик с приподнятием несколько завесы, тот ящик покрывающей, побуждал класть в него шары, чем и подал дворянству немалой повод класть те шары в избираемой ящик, дабы он, господин Карачаров, имея в виду оба ящика, на положащих в неизбираемый не мог иметь после какого-либо неудовольствия, а потому и оказалось избираемых тогда ему шаров наравне с господином Кошелевым, когда сему по вторичному балтированию избираемых шаров положено только 11-ть, то господин Карачаров, не допустя себя с господином Кошелевым балатировать, объявил, что выбор в предводители уже кончился{603}.

В рассказе Есенева о перебаллотировке кандидатов, набравших равное число голосов, существуют непроясненные и непонятные моменты. Какова же была логика предводителя Карачарова, устроившего баллотировку двух дворян, получивших по 16 баллов, если Кошелев набрал 19 баллов? Это обстоятельство можно объяснить тем, что следовало определить не только предводителя, но и кандидатов к замещению этой должности, в случае невозможности по каким-либо причинам избранного предводителем лица исполнять свои обязанности. Второго претендента на общественную должность следовало определить еще и потому, что итоги выборов были не окончательными, а подлежали утверждению со стороны губернатора. Губернатор мог по каким-либо существенным причинам и не утвердить первого кандидата. Более того, между дворянским обществом уезда и губернской администрацией стоял посредник — губернский предводитель дворянства, который также мог повлиять на утверждение избранных на общественные должности лиц. Так, полковника Л.Д. Измайлова, избранного серпуховским дворянством на тех же выборах в депутаты, предводитель дворянства Московской губернии Александр Григорьевич Петрово-Соловово отклонил, «как он отставлен от воинской службы не для определения к статским делам, каковых избирать дворянам запрещено». А вместо него предводитель представил московскому гражданскому губернатору для утверждения в должности депутата гвардии поручика Александра Григорьевича Желтухина{604}.

Достигнутое в результате повторного баллотирования второе место давало Карачарову лишь надежду получить предводительское кресло в случае неутверждения начальством или отказа от должности Кошелева. Такие отказы были нередки: одни жаловались на слабое здоровье, другие на то, что проживали постоянно вдали от места общественной службы, третьи ссылались на отсутствие недвижимости в уезде, что не давало им права служить по выборам. Не надеясь на счастливый случай, капитан Карачаров пошел к цели напролом, фактически аннулировав итоги голосования и организовав второй тур выборов, в ходе которого он нарушил и тайну голосования, контролируя опускание шаров в урну избирателями.

Как же отреагировали на такое попрание закона предводителем местные дворяне? По Есеневу, предложение провести новое баллотирование вызвало возражение части дворян. Однако голос протестующих был слишком слаб, судя по тому, что все послушно согласились в нем участвовать, а затем подписали избирательный список — все, кроме Есенева, который, «видя столь противное узаконенному порядку балатирование и не хотя нарушать учиненную пред оным в наблюдении справедливости присягу, сделанного при сем случае списка не подписал…»{605}.

В чем же причина такого безразличного отношения серпуховских дворян к своим избирательным правам: правовое невежество или боязнь какого-либо «неудовольствия» в будущем со стороны капитана Карачарова? Да и кем же был капитан Карачаров — бесстрашный фальсификатор выборов? П.А. Карачаров — пожилой человек 65 лет, небогатый помещик (в 1785 году за ним значилось 24 ревизские души), в том же 1785 году стал заседателем Серпуховского уездного суда{606}. К декабрю 1800 года он был уже опытным чиновником, постоянно служившим на разных выборных должностях: уездным предводителем, заседателем в уездном и земском судах, а значит, законы он знал и умел в них ориентироваться, следуя при этом пословице: «Закон — что дышло, куда повернул — туда и вышло». По крайней мере, об этом свидетельствуют проведенные под его руководством выборы предводителя. Карачаров хорошо понимал, что, своеобразно трактуя в свою пользу повторную баллотировку, он нарушает закон, поэтому баллотировочный список был составлен таким образом, чтобы у губернского начальства никаких вопросов об утверждении итогов выборов возникнуть не могло. Все неудобные «детали» в нем опущены: никаких намеков на неоднократные голосования в нем нет.

И вопросов бы никаких у начальства не возникло, но вот вмешался уездный судья Есенев — недруг Карачарова и, возможно, действительно принципиальный защитник дворянских свобод. Тогда и встала проблема с нелегитимностью избрания Карачарова предводителем. Но этой проблемой заниматься никто не хотел: ни губернский предводитель А.Г. Петрово-Соловово, ни московский губернатор П.Я. Аршеневский. Первый попытался переложить решение этого вопроса на Аршеневского, который как глава губернии, утверждавший итоги дворянских и городских выборов, и должен был провести расследование. Сам губернский предводитель дистанцировался от конфликтующих сторон: «…имею долг ходатайствовать как о справедливой защите обвиняемого иногда напрасно дворянина, так и о искоренении злоупотреблений в собраниях дворянства…»{607}

П.Я. Аршеневский же предпочел делу хода не давать. Он мотивировал свое нежелание заниматься расследованием обстоятельств дела убежденностью, «что естли сие и случилось, то произошло единственно от ошибки и несведения правил…». Губернатор вообще не хотел, чтобы эта история стала достоянием гласности: «…дабы сохраняя честь знаменитого дворянского корпуса, благоволили рассмотреть баллотированный список, и, узнав от господина Карачарова о обстоятельствах сего происшествия, назначив кого из них утвердить должно, меня уведомили, и тем избавить меня от только неприятного исследования»{608}. 9 января 1800 года губернатор писал губернскому предводителю, что, рассмотрев баллотировочный список, «не обманулся в гадании моем, что при выборе сем не было ничего как одно несведение настоящих правил» Карачаровым. «По сему обстоятельству надлежало бы утвердить г-на Кошелева, но как он, по уверению г-на Карачарова, и на выборе не был за болезнию, а к тому и избирательный список утвержден подписанием бывших на выборе дворян на имя г-на Карачарова, то и не нахожу я нужды в дальнейшем исследовании»{609}.

Первый аргумент — более чем странный. Отсутствие на выборах из-за болезни — это не причина для снятия кандидата с голосования, а следовательно, и для утверждения в должности. В подобных случаях справедливо рассуждали, что людям свойственно иногда болеть, а по выздоровлении они способны нести службу. Словом, первый аргумент, выдвинутый Карачаровым, принятый и отстаивавшийся Аршеневским, являлся не чем иным, как неуклюжей отговоркой. Второй же аргумент, противоречащий современным представлениям о законе, выводит нас к пониманию правовой культуры и ментальности русского дворянства конца XVIII века. После повторного обращения губернского предводителя о расследовании обстоятельств выборов в Серпухове губернатор даже с некоторым раздражением писал, что считает это дело закрытым: ибо выбор Карачарова «утвержден подписанием многих дворян», поэтому «по протесту одного только производить дальнейшего следствия не нужно»{610}.

Предводитель и губернатор, как показывает их переписка, разделяли представления о высоком предназначении дворянского сословия и правах дворянина, и тем не менее это был диалог двух лицемеров. Оба считали своим долгом заботиться о сохранении чести сословия, которую они понимали своеобразно. Их корпоративная этика допускала — ради соблюдения дворянской чести — игнорирование нарушений закона. Консолидация местного дворянского общества, пусть даже мнимая, для них была важнее соблюдения законодательных норм. В меньшей степени последнее было характерно для губернского предводителя, в большей — для гражданского губернатора. П.Я. Аршеневский, будучи дворянином, обладал и специфическим чиновничьим менталитетом. Для него было важно хорошо выглядеть в глазах начальства, создавать видимость благополучия в губернии, в том числе и при проведении выборов. Поэтому он предпочитает закрыть глаза на реальный конфликт, а грубейшие нарушения законов о выборах мотивирует простой неосведомленностью серпуховского предводителя Карачарова. Бюрократическая ментальность губернатора еще прочно удерживается в поле правового нигилизма. В его логике допущенная Карачаровым подтасовка итогов выборов легализуется благодаря утверждению незаконных результатов голосования уездным дворянским обществом. Таким образом, во-первых, мнение дворянского общества оказывается выше закона; во-вторых, позиция большинства, пусть и противоправная, позволяет игнорировать мнение меньшинства, хотя бы легитимное и справедливое.