Административные реформы Екатерины II начала 1760-х годов

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Административные реформы Екатерины II начала 1760-х годов

Екатерина II начала борьбу с коррупцией с первых же дней своего царствования. 18 июля 1762 года был издан указ о борьбе со взяточничеством в государственном аппарате. Взяточничество чиновников подверглось суровому осуждению императрицы, выраженному в указе: «Свою алчбу к имению, служа не Богу, но единственно чреву своему, насыщают мздоприимством, льстя себя надеждою, что все, что они делают по лакомству, прикрыто будто добрым и искусным канцелярским или приказным порядком…»{499}В 1762 и 1763 годах было проведено несколько показательных процессов над губернаторами и провинциальными воеводами, с лишением виновных всех чинов{500}. Наиболее крупным был начатый по указу от 31 декабря 1763 года процесс «изследования белгородских губернаторов Салтыкова и князя Шаховского с товарищи о лихоимстве», в результате которого были отстранены от своих должностей и оштрафованы 39 чиновников Белгородской губернской канцелярии (во главе с бывшим и новым губернаторами), Севской и Курской провинциальных канцелярий (в первой из них пострадал уже упоминавшийся Николай Ржевский, сменивший Александра Салманова на посту провинциального воеводы) и нескольких уездных и городовых канцелярий. Все они были обвинены во взяточничестве, попустительстве неустановленному винокурению и противозаконной продаже вина{501}.

Борьба со взяточничеством в государственном масштабе упиралась, однако, в серьезную проблему — кампания была начата до введения жалованья чиновникам. Приговор чиновникам Белгородской губернии, вынесенный по результатам следствия Сенатом, был значительно смягчен Екатериной на том основании, что многие их противозаконные действия были совершены до Манифеста 1762 года, которым по случаю коронования императрицы прощались «вин[ы] впавшим в преступления»{502}. Однако то обстоятельство, что большинство провинившихся чиновников, особенно на низких должностях и в небольших рангах, не получали жалованья, но должны были как-то обеспечивать свое существование, в расчет принято не было.

Новые штаты центрального и местного управления были определены указом от 15 декабря 1763 года{503}. Они упорядочивали и унифицировали структуру местных учреждений и вводили казенное жалованье всем служащим гражданских канцелярий. По мнению Л.Ф. Писарьковой, однако, реформа бюрократического аппарата не устранила его недостатки, но, заметно расширив центральные учреждения и оставив на местах по-прежнему одного исполнителя — воеводскую канцелярию, лишь усугубила несоответствие между центральным и местным органами управления. Общее количество гражданских служащих увеличилось до 16 504 человек, из которых 3815 находились в центральном аппарате и 12 689 — в местных учреждениях. В это количество, однако, включались и солдаты, палачи, сторожа и прочие, всего около 10 000 человек. Число собственно чиновников и канцеляристов составляло, таким образом, 6000–7000{504}.

Анализ состава обновленной бюрократии был произведен Писарьковой на основе штатов 1763 года, то есть законодательного документа об учреждаемом государственном аппарате. Реальный состав чиновников как центральных, так и местных учреждений немного отличался от предписанного, так как не все вакансии были сразу заполнены. О наличном составе чиновников в провинциальной и уездных канцеляриях Тульской провинции мы можем судить по издававшимся Сенатом и Академией наук с 1765 года официальным спискам чиновников на основе ежегодных рапортов губернаторов. Издание под характерным названием Список находящимся у статских дел господам сенаторам, оберпрокурорам и всем присутствующим в коллегиях, канцеляриях, конторах, губерниях, провинциях и городах, тако ж прокурорам, оберсекретарям, экзекуторам и секретарям, с показанием каждого вступления в службу и в настоящий чин на… год{505} и более краткий вариант реестра чиновников и других должностных лиц государства в виде ежегодных адрес-календарей[101] были призваны обеспечить усиливающийся контроль со стороны государства за администрацией на местах, придать процессу назначений и перемещений более «прозрачный», как мы сказали бы сегодня, характер. С целью получить представление об администрации Тульской провинции после введения в действие штатов 1763 года мы проанализировали Список находящимся у статских дел за 1766 год (более полный, чем за 1765 год), в котором имеются сведения о чиновниках 12 канцелярий — одной провинциальной и одиннадцати уездных[102]. Этот список вновь дает нам сведения лишь о классных чиновниках, оставляя за бортом канцеляристов, писцов и прочих низших канцелярских служителей. Он также показывает только собственно гражданских служащих — ни офицеров при подушном сборе, ни полицейских или чиновников при провиантских магазинах мы в нем не видим. Налицо тем не менее расширение управляющего состава как провинциальной, так и уездных канцелярий.

В 12 тульских канцеляриях в 1766 году мы имеем в общей сложности 34 чиновника. Если сравнить это число с числом собственно «гражданских» чиновников тех же канцелярий (кроме одной) в 1754–1756 годах, которых было 13 или 15 человек[103], заметно явное расширение местного управленческого аппарата. Согласно штатам 1763 года, во всех канцеляриях в помощь воеводе вводились воеводские товарищи. Две уездные канцелярии, однако, не получили к 1766 году должности воеводского товарища — в Дедилове и в Одоеве. Кроме того, при провинциальном воеводе устанавливалась должность прокурора, в 1766 году еще вакантная. В 1767 году на нее был назначен Андрей Антонович де Тейльс, сын известного сподвижника Петра I Антона де Тейльса, приглашенного царем в Россию в 1714 году. Из низшего чиновного состава при провинциальной канцелярии утверждались два секретаря, а при уездных — по одному. Всего в 12 канцеляриях было 22 руководящих чиновника — 12 воевод и 10 воеводских товарищей.

Наиболее существенным при сравнении чиновного состава тульских канцелярий 1754–1756 и 1766 годов представляется то, что за 10 лет произошла полная смена персонального состава всех чиновников. Ни один из воевод 1750-х годов не остался на своей должности к 1766 году, хотя, как мы видели, многие из них занимали воеводские должности бессменно по многу лет подряд. Даже 35- и 36-летние (в 1755 году) воеводы-прапорщики в Дедилове и Ефремове были сменены воеводами с более значительными гражданскими рангами — надворным советником (VII) и коллежским асессором (VIII). Вероятно, сенатский указ от 1760 года о смене воевод каждые пять лет[104] в данном случае возымел действие, хотя и в дальнейшие годы воеводы продолжали служить по многу лет (например, крапивенский воевода Иван Яковлевич Панов находился на должности с 1760 по 1767 год, а Михаил Васильевич Желябужский служил воеводой в Веневе с 1765 по 1778 год, был потом переименован в городничие там же, а затем переведен городничим в Новосиль{506}).

Как и раньше, подавляющее большинство администраторов на высших постах в местной администрации прошло через военную службу: 11 из 12 вновь назначенных тульских воевод и 7 из 9 воеводских товарищей — бывшие военные[105]. При этом общий стаж службы управителей провинции и уездов был по-прежнему значителен, от 19 до 34 лет, что говорит об их серьезном опыте, а также зрелом возрасте. Манифест о вольности дворянской 1762 года внес мало изменений в ряды местного административного аппарата. Л.Ф. Писарькова указывает, что многие из военных, вышедших в отставку после Манифеста, вынуждены были проситься на гражданскую службу, главным образом из-за материальных соображений, однако желающих было больше, чем свободных вакансий. По подсчетам Ирины Викторовны Фаизовой, лишь 20 процентов вышедших в отставку по указу 1762 года военных поступили на гражданскую службу{507}. Эти данные находят подтверждение и в ситуации, которую мы наблюдаем в тульских канцеляриях. Из 18 бывших военных только четверо перешли на гражданскую службу после 1762 года, все остальные заняли административные должности до Манифеста, многие задолго до него. Таким образом, налицо естественное продление службы дворянина путем перевода военных в чиновный аппарат — прежняя практика, не связанная напрямую с появлением нового корпуса отставных военных, ждущих вакансий в гражданских учреждениях. О влиянии Манифеста на реальную ситуацию на местах в 1766 году говорить, судя по всему, преждевременно.

Как и прежде, бывшие военные далеко не всегда сохраняли свои военные ранги, перейдя на гражданскую службу: из 18 военных только 8 чиновников (среди них — 4 воеводы) сохранили воинские звания. Опять-таки, как и при анализе списка чиновников 1755 года, мы не можем обнаружить никакой закономерности в сохранении военных рангов одним чиновникам и присвоении гражданских другим. В отличие от 1755 года, однако, воинские ранги воевод уже более соответствовали занимаемым должностям. Провинциальный воевода Егор Дементьевич Скобельцын был полковником, как и было положено по указам. Даже один из уездных воевод, белевский воевода Николай Федорович Кашталинский, имел тот же ранг, что превышало его майорскую должность. Новосильский воевода Яков Федорович Сарский был майором, и лишь воевода в Одоеве, Андрей Иванович Осипов, имел ранг поручика. Все гражданские ранги уездных воевод были положенного VIII класса или даже превышали майорский ранг — среди них было 3 коллежских асессора и 5 надворных советников, причем некоторые из последних получили свои ранги до назначения на воеводские должности. Правительство Екатерины пыталось сделать должность уездного воеводы более престижной, не только назначая на нее людей опытных и с высокими рангами, но и нередко поощряя их за хорошую службу рангами, намного превышавшими положенный по должности майорский. В этом отношении показателен пример крапивенского воеводы Ивана Яковлевича Панова. Начав службу в 1733 году в Рижском гарнизоне солдатом, Панов сделал быструю начальную карьеру, получая повышения практически каждый год, стал капитаном в 1748 году, секунд-майором в 1755 году и премьер-майором в 1758 году. В тот же год он получил отставку от военной службы и определение к статским делам, а в следующем году был пожалован надворным советником (VII), определен через несколько месяцев (1 марта 1760 года) в Крапивну воеводой. В 1767 году, находясь все в той же должности воеводы, Панов получил ранг коллежского советника (VI), соответствовавший полковничьему, став таким образом равным по рангу со своим непосредственным начальником, провинциальным воеводой Егором Скобельцыным. Последний, правда, имел преимущества перед крапивенским воеводой за счет престижности военного ранга перед гражданским. Карьера Панова на этом не остановилась, и в 1779 году, находясь уже на службе в канцелярии Тульского наместничества, он получил следующий ранг статского советника (V){508}.

В 1766 году на должностях тульских воевод мы не видим большого количества представителей знатных аристократических родов. Среди 12 воевод, пожалуй, лишь трое — тульский провинциальный воевода Егор Дементьевич Скобельцын, веневский воевода Михаил Васильевич Желябужский и белевский воевода Николай Федорович Кашталинский — могли похвастаться связями в высших слоях общества. Предки тульского воеводы служили при царях, один из них был опричником Ивана Грозного, современник Егора Скобельцына и его дальний родственник Иван служил при дворе камер-фурьером в ранге полковника, а сын самого воеводы Петр был полковником Измайловского лейб-гвардии полка. Дальний родственник веневского воеводы, Никита Михайлович Желябужский, президент Юстиц-коллегии в 1753–1760 годах и тайный советник, служил в это время сенатором 6-го департамента Сената{509}. Брат белевского воеводы, Матвей Федорович Кашталинский, бывший смоленский полковник, служил в 1760-х годах церемониймейстером в Коллегии иностранных дел в Петербурге. Последнее обстоятельство, правда, не спасло Николая Кашталинского от отрешения от должности в 1767 году в результате разбора Сенатом дела о его столкновении с местными купцами. Возможно, именно тогда было обращено внимание на несоответствие полковничьего ранга Кашталинского и должности уездного воеводы, и он получил ранг коллежского асессора. Это могло также быть связано с особым статусом Смоленской шляхты, в рядах которой Кашталинский стал полковником, поскольку ранги, выданные Смоленской корпорацией, считались менее престижными, чем ранги, полученные в армии[106]. Представляется вероятным, однако, что понижение в любом случае произошло как наказание за неподобающее поведение воеводы, приведшее в итоге к сенатскому определению о его отставке{510}.

Несоблюдение законов о неупотреблении военных рангов на гражданской службе заметно и в тульских канцеляриях на более низких уровнях. Из 10 воеводских товарищей четверо имели военный ранг — 3 капитана и один секунд-майор, шестеро имели штатские — 3 коллежских асессора и 3 титулярных советника (IX). Ранг коллежского асессора у воеводского товарища мог бы создавать неопределенность в служебной иерархии там, где и воевода имел тот же ранг. Однако надо отметить, что лишь в одной из канцелярий (в Новосиле) была подобная ситуация, которая сглаживалась тем, что у воеводы был более престижный военный ранг премье-рмайора. Если же подвести итоги по рангам всех руководящих чиновников в тульских канцеляриях, воевод и их помощников, то мы увидим, что опять-таки все 100 процентов принадлежали к потомственному дворянству, причем 70 процентов из них — к «лучшему» дворянству с рангами VIII и выше. Среди всех 34 классных чиновников провинциальной и уездных канцелярий «лучших» дворян было 15 человек (44 процента).

Из членов младшего состава канцелярий лишь один сохранил к 1766 году свою работу — служивший в 1755 году в Епифанской канцелярии коллежский регистратор «у исправления всяких интересных и челобитчековых дел» Яков Дьяконов. Начав службу в 1742 году копеистом Вотчинной коллегии, он в 1753 году получил аттестат подьячего с приписью, а в 1755 году был отослан в Епи-фанскую воеводскую канцелярию с пожалованием коллежским регистратором (XIV), где и продолжал служить в 1766 году, но уже в чине секретаря (XIII). Судя по его «сказке» 1755 года, Дьяконов происходил не из дворян и, дослужившись до чина секретаря, получил, согласно продолжавшему действовать петровскому указу 1724 года{511}, потомственное дворянство. На 12 должностях секретарей в тульских провинциальной и уездных канцеляриях в 1766 году находилось всего семь чиновников в секретарском чине. На остальных пяти служили чиновники XIV класса, дававшего лишь личное дворянство, и внеклассные служители. Все секретари и занимавшие эту должность служители сделали карьеру исключительно на гражданской службе, причем у дослужившихся до секретарства это заняло от 15 до 24 лет. Выслуга лет, однако, не была гарантией получения первого дворянского чина на гражданской службе — двое из занимавших секретарскую должность подьячих с приписью прослужили гораздо дольше (29 и 38 лет), но так и не выслужили ранга. Чрезвычайная краткость информации о чиновниках в публиковавшихся Сенатом Списках[107] не позволяет судить о том, были ли среди тульских секретарей потомственные дворяне. Представляется, однако, уместным предположить, что если таковые и были, то в очень небольшом числе, как и в целом по России, где число дворян на секретарских должностях в 1760-е годы заметно уменьшилось по сравнению с более ранним периодом. Попытки правительства удержать секретарскую должность за дворянами, в частности с помощью указов 1754 и 1758 годов, запрещавших всем канцелярским служителям, за исключением секретарей, владеть имениями и покупать крепостных, не дали положительных результатов, и к 1760-м годам низшие классные чины начинают занимать выходцы из непривилегированных сословий. Практика приобретения лицами недворянского происхождения собственности на «души» продолжалась, несмотря на многочисленные запрещения, вплоть до середины XIX века{512}, однако только должность секретаря давала, до 1785 года, право на крепостных по закону. Это обстоятельство, наряду с введенным в 1763 году должностным окладом, делало гражданскую службу чрезвычайно привлекательной для обер-офицерских детей и канцелярских служителей. Упомянутый выше Яков Дьяконов, дослужившись до секретарского чина, получил возможность официально сохранить имевшиеся у него шесть крепостных душ в Данковском уезде (Елецкой провинции) — три полученные по наследству от отца и деда и три взятые в приданое за женой{513}.

Списки 1766 года не дают информации о собственности чиновников, однако из других источников мы знаем, что по крайней мере половину тульских воевод и в этот период составляли местные помещики. Провинциальный воевода Скобельцын женился в конце 1740-х годов на родственнице ефремовского воеводы Ивана Огалина (по другим документам, Оголина), которая принесла ему в приданое богатейшие имения в Алексинском и других уездах{514}. Веневский воевода Михаила Желябужский имел 132 души мужского пола в Белевском и Одоевском уездах, позже приобрел имения и в Тульском уезде{515}. Жены многих чиновников принадлежали к тульским дворянским родам и приносили в приданое поместья, которые не фиксировались в формулярных списках их мужей (после указа 1753 года жены имели право распоряжаться собственностью самостоятельно), но обычно находились в совместном распоряжении семьи. Кроме того, косвенные данные, например сведения о внесении родов пяти других воевод в VI часть дворянской родословной книги Тульской губернии (куда вносились роды древнего дворянства, способные доказать владение своими имениями ранее чем за 100 лет до указа 1785 года), дают основание полагать, что и в середине 1760-х годов большая часть тульских управителей были местными помещиками{516}.

Тем не менее местное дворянство безжалостно критиковало чиновников за нарушения закона, бесчестное поведение и халатность в вершении правосудия. Особенно ясно критика дворянства по отношению к местной администрации прозвучала в дворянских наказах в Уложенную комиссию 1767 года. Дворянство Тульского уезда «всеподданнейше» просило изменить форму местного суда, «лакомством и беззаконным лихоимством» повернутого в сторону «ненавидящих род человеческой кривотолков», что мешало «спокойному и законному» управлению уездом{517}. Дворянство Дедиловского уезда «дерзнуло» выразить рекомендацию правительству о том, кому следует быть управителями на местах:

Самое первейшее и необходимое наше прошение, чтоб определенным из герольдмейстерской канцелярии воеводам и товарищам не быть; а на место их […] выбрать того ж города из жительствующих помещиков дворян, […] кого они, с общаго согласия, пожелают, таким же порядком как дворянскаго предводителя и депутата, токмо таковаго, чтоб мог исполнять в силу узаконения указов и дело свое править порядочно, для справедливаго разобрания и скорейшаго решения, как письменнаго, так и словеснаго; потому что всякой жительствующий, помещик дворянин своих сотоварищей, в том уезде живущих, дворян и прочих чинов, кто какой совести и состояния, может знать, и во всяком владении, как в людях, так и в земле и в прочих тому подобных письменно и словесно и живым свидетельством посторонними людьми разобрать и праваго оправдать, а виноватаго учинить виновным…{518}

Желание провинциального дворянства иметь администрацию, выбранную из их же собственной среды и разделяющую тем самым их интересы, нашло отражение и в других дворянских наказах{519}. Частично оно было реализовано Екатериной II в последовавшей реформе губернского управления.