Глава 16 РАСПЛАТА

Глава 16

РАСПЛАТА

Судит Нюрнбергский Международный Военный Трибунал

Двенадцать чудовищных лет, стоя по колено в крови, немецкий нацизм преследует и уничтожает народы почти всей Европы. Но мрачная ночь кошмаров все же однажды заканчивается, и настает час расплаты. Нюрнбергский Международный Военный Трибунал, состоящий из представителей союзных держав: Советского Союза, Соединенных Штатов Америки, Англии и Франции, — после процесса, продолжавшегося несколько месяцев, выносит приговор.

Юридические эксперты и судьи четырех держав со времени окончания процесса с полной ответственностью работают над последним документом процесса — над приговором и его обоснованием. В эти недели отключаются даже телефонные линии, ведущие в зал заседаний и в комнаты судей. Офицеры службы безопасности прогуливаются взад и вперед по коридорам, проверяют содержимое всех корзинок для мусора, прежде чем их опустошит технический персонал, чтобы преждевременно не просочились даже мельчайшие подробности о приговоре.

Советское, английское и французское правительства целиком и полностью доверяют вынесение окончательного решения юридическому аппарату Международного Военного Трибунала, а американское правительство привлекает к работе над вынесением приговора даже специальных советников юстиции: преподавателя Чикагского университета профессора Куинси Райта, генерального прокурора Герберта Векслера, который ранее был профессором кафедры права Колумбийского университета, и главного советника юстиции министерства иностранных дел Эдриана Л. Фишера. Все эти лица знают, что приговор и каждое слово обвинительного заключения войдут в историю и он должен выдержать испытание временем.

Наконец наступает день оглашения приговора: 30 сентября 1946 г.

Чтение приговора и обвинительных заключений длится до полудня следующего дня. 30 сентября 1946 г., по-видимому, ничем не отличается от других дней: в этот день в здании Нюрнбергского Международного Военного Трибунала также открывают окна в 7 часов утра, и появляются уборщицы. За несколько минут до восьми прибывают первые чиновники, стенографисты, радиотехники.

Здание опоясано кордоном военной полиции. Охрана заглядывает даже в портфели входящих в здание. Все выданные до сего времени пропуска на процесс объявляются недействительными, и вводятся новые специальные пропуска. Журналистов, собравшихся со всех концов мира, перед входом в здание подвергают личному обыску.

В половине десятого военные полисмены в белых шлемах вводят в зал защитников, затем занимают места стенографисты и переводчики. На галерее для печати теперь нет ни одного свободного места Стеклянные радиофицированные кабины также все заняты, и фоторепортеры открывают настоящий беглый огонь из своих аппаратов, когда обвиняемых вводят группами по два-три человека Большинство из них находится в хорошем настроении, они пожимают руки друг другу, кивают головами, непринужденно болтают. Только Вальтер Функ и его преемник Яльмар Шахт, «финансовый волшебник» Гитлера, два сменивших Друг друга министра экономики, сидят молча Последним входит Геринг, один. Перед тем как сесть на свое место в первом ряду, он пожимает руку Кейтелю и Бальдуру фон Шираху.

Докладывают, что сначала каждому обвиняемому будет зачитано, по какому пункту обвинения его считают виновным и почему, и только вечером следующего дня состоится оглашение приговоров. Все встают, когда входит суд. В зале мертвая тишина. Восемь судей с непроницаемыми лицами занимают свои места Время: 10 часов 03 минуты. Несколько часов длится монотонное чтение, и только на другой день, утром 1 октября 1946 г., наступает очередь оглашения приговоров 21 обвиняемому.

Геринг — первый. Он сидит с понурой головой, двумя пальцами руки прижимая к уху наушник, стараясь не пропустить ни слова. Когда он слышит «виновен по всем четырем пунктам обвинения», он уже точно знает, что его ждет смертная казнь. Но на его лице не дрогнул ни один мускул. Его глаза закрыты темными очками от солнца, он плотно сжимает губы, и словно некое подобие улыбки появляется в углах его рта.

Папена, Шахта и Фриче оправдывают.

Следующий — Рудольф Гесс. Он как будто даже не понимает, что речь идет о нем. Он и не слушает. Рисует на листочках бумаги, положенных на коленях. Геринг наклоняется к нему и предупреждает, но Гесс только машет рукой и рисует дальше. Он даже не надевает наушники. Большинство обвиняемых встречают услышанное с полным равнодушием И даже в бинокль по ним нельзя обнаружить даже малейших признаков волнения. Кейтель сидит так прямо, как будто проглотил аршин. Скулы Кальтенбруннера непрерывно движутся, как будто он жует жевательную резинку. Шахт сидит в углу со скрещенными руками и встречает оправдание иронической улыбкой, как будто это самое обычное дело. Второй оправданный, Франц фон Папен, также принимает к сведению услышанное с циничной улыбкой. Он сразу встает со скамьи, но ранее трясет руку Герингу и Деницу. Третий оправданный — Ганс Фриче, некогда правая рука Геббельса. Он вскакивает со своего места и, счастливый, кивает своему адвокату. Без четверти два Трибунал делает обеденный перерыв. Вечером следует оглашение приговоров.

В это время в комнате для прессы Дворца правосудия в Нюрнберге журналисты и фоторепортеры крупных мировых газет толпятся вокруг трех оправданных обвиняемых — Папена, Шахта и Фриче. Превосходный случай для сенсационных новостей. Оправданные находятся в отличном настроении, они курят сигареты и отвечают на вопросы журналистов.

Где вы проведете сегодня ночь? — раздается первый вопрос.

«Это я и сам хотел бы знать», — отвечает Шахт.

А вы, господин Фриче, вероятно, здесь намереваетесь провести сегодня ночь?

Фриче: «Ни за что на свете. Скорее на камнях нюрнбергских развалин. Только бы не видеть больше этих решеток!»

А каковы ваши планы, господин Папен?

Папен: «Я хотел бы попасть к моей жене и двум детям, живущим в английской зоне, и после этого не хочу больше видеть журналистов».

Возвратились бы вы на свой пост, если бы этого попросили немцы?

Папен: «Нет. Моя политическая карьера окончательно закончена».

А вы, господин Шахт?

Шахт: «Я хотел бы ответить на этот вопрос только тогда, когда бы меня попросили занять такой пост».

Напишете ли вы воспоминания, господин Фриче?

Фриче: «Если разрешат, я хотел бы написать книгу об аппарате немецкой пропаганды и показать, где была правда и где ложь».

Затем журналисты просят автографы у трех оправданных, чтобы доказать этим достоверность своих корреспонденции. Некоторое время все трое усердно вписывают свои имена в положенные перед ними блокноты. Затем Шахт вдруг поднимает руку, просит тишины и говорит: «Двое моих детей, трех и четырех лет, еще никогда не ели шоколада. Поэтому дальнейшие автографы я хотел бы дать в обмен на шоколад». Громкий хохот встречает эти слова, но и в веселый хохот врывается громкое замечание французского журналиста: «Это отвратительно!»