Так вспыхнула Вторая мировая война
Так вспыхнула Вторая мировая война
1 сентября 1939 г. в 4 часа 45 минут утра майор Сухарески, начальник польского военного порта Вестерплатте под Данцигом, посылает в военное министерство в Варшаву сообщение по радио-следующего содержания: «Немецкий линкор «Шлезвиг-Гольштейн» в 4 часа 45 минут открыл по нам огонь из всех орудий. Обстрел продолжается. Жду ваших указаний». В этот же самый час, в 4 часа 45 минут утра, немецкий вермахт по приказу Гитлера на всех участках границы начал наступление на территорию Польской Республики.
Вторая мировая война уже идет полным ходом, когда Гитлер в 10 часов утра выступает в рейхстаге с речью. «Сегодня ночью немецкая территория была обстреляна солдатами Польши. С 5 часов 45 минут[13] мы отвечаем на обстрел и начиная с данного момента мы отплатим бомбой за каждую бомбу!» — кричит Гитлер и о причине начала войны лжет, что подразделения регулярной польской армии вторглись на немецкую территорию.
С начала Второй мировой войны прошло более двадцати лет, но подлинная история той памятной осенней ночи оставалась долгие годы скрытой от мирового общественного мнения. Только на Нюрнбергском процессе впервые стала ясной закулисная сторона событий того времени.
Нюрнбергский трибунал допрашивал в качестве свидетеля генерала Эрвина Лахузена, одного из ближайших сотрудников пресловутого начальника немецкой военной разведки и контрразведки адмирала Канариса. Они оба были лучше кого-либо другого знакомы с жуткой кухней нацистской государственной и военной машины. Допрос генерала Лахузена, который вел заместитель Главного обвинителя от США Джон Харлан Эймен, проходил следующим образом:
«ЭЙМЕН: Где вы учились?
ЛАХУЗЕН: Я учился в Австрии, в военной академии, в Терезианской военной академии в Винер-Нейштадте…
ЭЙМЕН: Скажите, в это время вы служили в отделе разведки, в это или примерно в это время?
ЛАХУЗЕН: Я попал в австрийскую службу информации. Это фактически соответствует понятию «абвер» в германских вооруженных силах.
ЭЙМЕН: Какое положение вы заняли после аншлюса?
ЛАХУЗЕН: После аншлюса я автоматически был передан в верховное командование германских вооруженных сил и имел те же функции в германском абвере, начальником которого был тогда Канарис.
ЭЙМЕН: Адмирал Канарис был вашим непосредственным начальником?
ЛАХУЗЕН: Адмирал Канарис был моим непосредственным начальником.
ЭЙМЕН: Время от времени вы действовали как его личный представитель?
ЛАХУЗЕН: Да, во всех тех случаях, когда его непосредственный заместитель (это был полковник Пикенброк) отсутствовал, или в тех случаях, когда Канарис по какой-либо причине считал необходимым послать меня в качестве своего заместителя.
ЭЙМЕН: Вел ли Канарис какой-нибудь дневник?
ЛАХУЗЕН: Да, Канарис вел дневник, и вел его еще до начала войны. Надо сказать, что в этом дневнике я сам сделал целый ряд записей.
ЭЙМЕН: Какая цель была у Канариса, когда он завел такой дневник?
ЛАХУЗЕН: Если я должен ответить на этот вопрос, то для того, чтобы быть правдивым, я должен ответить на него, повторив те слова, которые Канарис когда-то сказал мне. Целью этого дневника было (и сейчас Канарис говорит моими устами) показать германскому народу и всему миру тех людей, которые в то время вершили судьбы этого народа.
ЭЙМЕН: Вы сохраняли копии записей, которые вы делали в дневнике Канариса?
ЛАХУЗЕН: Да, я сохранял такие копии с разрешения Канариса и даже по его распоряжению.
ЭЙМЕН: Скажите, пожалуйста, контрразведка когда-нибудь получала распоряжение об оказании какой-либо помощи ОКВ в проведении польской кампании?
ЛАХУЗЕН: Да.
ЭЙМЕН: Скажите, это мероприятие как-нибудь специально называлось?
ЛАХУЗЕН: Так, как это записано в дневнике отдела, эти мероприятия, которые непосредственно предшествовали польской кампании, получили название «Гиммлер».
ЭЙМЕН: Объясните Трибуналу характер помощи, которую должна была оказать ваша организация.
ЛАХУЗЕН: То дело, по которому я сейчас даю свидетельские показания, является одним из наиболее таинственных дел, которые когда-либо имели место в отделе разведки и контрразведки. Через некоторое время — я думаю, что это было в середине августа, — в дневнике можно прочесть точную дату — как отдел контрразведки № 1, так и мой отдел, то есть отдел контрразведки № 2, получили распоряжение доставить польские мундиры и снаряжение, а также удостоверения личности и т. п. для мероприятия «Гиммлер».
Как далее следует из записей дневника отдела, который вел не я, а мой адъютант, распоряжение Канарис получил из оперативного штаба вооруженных сил или из отдела обороны страны. Кажется, при этом упоминалось имя генерала Варлимонта.
ЭЙМЕН: Кому должно было быть, собственно, послано это снаряжение отделом разведки?
ЛАХУЗЕН: Это снаряжение должно было быть. подготовлено и в какой-то определенный день передано представителю СС или СД, имя его упомянуто в официальном военном дневнике отдела.
ЭЙМЕН: В какое время ваша организация была осведомлена о том, каким образом будет использована эта военная форма?
ЛАХУЗЕН: Истинной цели, которую мы в деталях даже до сего дня не знаем, мы тогда не знали. Однако мы уже тогда имели очень обоснованные подозрения, что дело это нечистое. За это говорило уже само название мероприятия.
ЭЙМЕН: Вы впоследствии выяснили у Канариса, что же случилось в действительности?
ЛАХУЗЕН: Ход дела был следующий. Как только появилось первое военное коммюнике, в котором говорилось о нападении поляков или польских частей на немецкую территорию, Пикенброк, который держал это коммюнике в руке, зачитав его, сказал: «Теперь, наконец, мы знаем, для чего нужны были эти мундиры». И в тот же день или, может быть, несколькими днями позже — я этого не могу сказать точно — Канарис поставил нас в известность о том, что эти мундиры были выданы людям из концентрационных лагерей, которые должны были предпринять военные действия против радиостанции города Глейвитц. Хотя мы очень интересовались тем (в особенности генерал Остер), каковы были детали всех этих действий, то есть где это происходило, что там вообще имело место, — . примерно мы себе это могли представить, — однако точных данных мы не имели, и я до сегодняшнего дня не могу сказать, что там действительно произошло.
ЭЙМЕН: Выясняли вы когда-нибудь, что случилось с этими людьми из концентрационных лагерей, которые были одеты в польскую форму и которые провели в жизнь это мероприятие?
ЛАХУЗЕН: Как ни странно, но я все время интересовался этим вопросом; даже после капитуляции, будучи в лазарете, я вел беседу с гауптштурмфюрером СС, который тоже лежал там, и спросил у него, как все это произошло. Этот человек — имя его было Биркель — сказал мне: «Странно, что даже мы в наших кругах обо всем этом узнали значительно позже, да и то только намеками. Насколько я знаю (т. е. насколько это знал Биркель), все члены СД, которые участвовали в этом мероприятии, были впоследствии убраны, то есть убиты». Это все, что я слышал об этом деле».
До сих пор дает показания один из бывших руководителей абвера. Но случайно вышло так, что из руководителей и организаторов мероприятия «Гиммлер», имевшего чудовищные последствия, один все же остался в живых: Альфред Хельмут Науйокс, некогда член СД, активно участвовавший в операции и случайно избежавший расправы.
На Нюрнбергском процессе он так рассказал историю этого мероприятия:
«10 августа 1939 г. или около этой даты начальник ЗИПО и СД Гейдрих лично приказал мне инсценировать нападение на радиостанцию близ Глейвитца около польской границы и создать такое впечатление, что нападавшие якобы состояли из поляков. Гейдрих заявил: «Для иностранной прессы, а также для целей германской пропаганды необходимо практическое доказательство польского нападения». Мне приказали ехать в Глейвитц с пятью или шестью другими членами СД и находиться там до тех пор, пока я получу кодовое извещение от Гейдриха о том, что произошло нападение. Данные мне инструкции заключались в том, что нужно было захватить радиостанцию и держать ее некоторое время, для того чтобы дать возможность предоставленному в мое распоряжение немцу, говорящему на польском языке, произнести по радио речь на польском языке. Гейдрих сказал мне, что в этой речи должно было говориться о том, что пришло время для столкновения между немцами и поляками и что поляки должны сплотиться и уничтожить всех немцев, со стороны которых они встретят сопротивление. В то же время Гейдрих сказал мне, что он ожидает в течение ближайших дней нападения Германии на Польшу.
Я поехал в Глейвитц и ожидал там 14 дней. Затем я попросил разрешения Гейдриха вернуться в Берлин, но мне было сказано, что я должен оставаться в Глейвитце.
Между 25 и 31 августа я поехал навестить Генриха Мюллера, начальника гестапо, который в то время находился близко от меня, в Оппельне. В моем присутствии Мюллер обсуждал с человеком по имени Мельгорн планы другого пограничного инцидента, который должен был создать впечатление, что польские солдаты нападают на германские войска. Для этого необходимо было использовать немецких солдат в количестве примерно до одной роты. Мюллер заявил, что у него есть 12 или 13 осужденных уголовных преступников, которых необходимо одеть в польскую форму и оставить убитыми на месте инцидента, для того чтобы показать, что они якобы убиты при нападении. Для этой цели им необходимо произвести смертельные подкожные впрыскивания врачом, выделенным для этой цели Гейдрихом. Им также необходимо нанести огнестрельные ранения. После инцидента на место происшествия должны быть доставлены представители прессы и другие лица. Затем следовало подготовить соответствующий полицейский отчет.
Мюллер сказал мне, что у него имеется распоряжение Гейдриха о том, чтобы предоставить в мое распоряжение одного из этих преступников для мероприятия в Глейвитце. Кодовое обозначение, употреблявшееся им по отношению к этим преступникам, было «консервы».
Инцидент в Глейвитце, в котором я принимал участие, имел место вечером накануне нападения Германии на Польшу. Как я помню, война разразилась 1 сентября 1939 г. В полдень 31 августа я получил от Гейдриха телефонное указание с кодовым обозначением дня нападения, которое должно было произойти в 8 часов вечера. Гейдрих сказал: «Для выполнения этой задачи запросите у Мюллера «консервы»». Я сделал это и дал Мюллеру указание о том, чтобы он доставил, человека к радиостанции. Я получил этого человека, и его положили у входа в радиостанцию. Он был жив, но находился в бессознательном состоянии; то, что он был жив, можно было определить только по его дыханию. Я не видел огнестрельных ран, но кровь была, она обильно покрывала его лицо. Он был в гражданской одежде.
Мы захватили радиостанцию согласно приказу, передали речь по запасному передатчику, произвели несколько выстрелов из пистолета и ушли».
Вот как вспыхнула в действительности Вторая мировая война.
Англия и Франция, хотя они формально объявляют войну Германии, безучастно наблюдают, как избивает Гитлер оставленную ими в беде Польшу.
Что произошло бы, если бы они немедленно вмешались, и какой поворот произошел бы в мировой истории, наиболее красноречиво доказывает генерал-полковник Альфред Иодль, бывший в то время начальником генерального штаба вермахта В Нюрнберге Иодль заявил: «Хотя мы находились в таком положении, что могли разбить Польшу и одни, мы никоим образом не были в таком положении, чтобы выдержать концентрированное наступление союзных держав. То, что мы не развалились уже в 1939 году, произошло только потому, что 110 французских и английских дивизий на нашем западном правом фланге в ходе всей польской кампании безучастно противостояли нашим 23 дивизиям.
Следовательно, вермахт спокойно и без колебаний мог проводить первый «блицкриг» Второй мировой войны.
Бомбардировка Варшавы — первого крупного города с двумя миллионами жителей, население которого стало жертвой беспощадного массового истребления, — много раз фигурирует в дальнейшем на Нюрнбергском процессе. Диалог между одним из американских обвинителей, Джоном Харланом Эйменом, и заместителем начальника абвера Эрвином Лахузеном, который мы уже цитировали выше, содержит много данных и относительно этого. Вот несколько отрывков из этого диалога:
«ЭЙМЕН: Помните ли вы о совещаниях, которые посещали с Канарисом непосредственно перед падением Варшавы, совещаниях в главном штабе фюрера?
ЛАХУЗЕН: Я присутствовал вместе с Канарисом на совещании, которое состоялось не в главной ставке фюрера, а в поезде фюрера, незадолго до падения Варшавы.
ЭЙМЕН: Кто присутствовал на этих совещаниях?
ЛАХУЗЕН: Присутствовали, независимо от времени и места, министр иностранных дел фон Риббентроп, начальник ОКВ Кейтель, Йодль, начальник генерального штаба, Канарис и я.
ЭЙМЕН: Теперь постарайтесь наилучшим образом объяснить, возможно подробнее и точнее, что было сказано и что произошло на этом совещании в вагоне фюрера?
ЛАХУЗЕН: Сначала Канарис имел короткое совещание с Риббентропом, в котором Риббентроп обрисовал политические цели в общем касательно района Польши и притом в связи с украинским вопросом. Украинский вопрос разъяснил начальник ОКВ в последовавшем разговоре, имевшем место в его вагоне. Это записано в протоколе, который я вел тут же по распоряжению Канариса. Находясь все еще в вагоне начальника ОКВ, Канарис указал на серьезные сомнения в отношении известного ему намерения бомбардировать Варшаву, и при этом Канарис указал на те неблагоприятные внешнеполитические результаты, которые может вызвать такая бомбардировка Варшавы. Тогдашний начальник ОКВ Кеитель ответил, что это мероприятие было непосредственно согласовано между фюрером и Герингом и что он, Кейтель, не имел никакого влияния на решение этого вопроса. И он сказал далее — это я сейчас вспоминаю по своим записям; «Фюрер и Геринг часто звонят друг другу. Иногда и я также кое-что узнавал о том, что говорилось, но не всегда».
Далее Канарис предостерегал самым настойчивым образом от тех мер, которые стали ему, Канарису, известны, в частности от предстоящих расстрелов и мер по истреблению, которые должны были быть направлены против польской интеллигенции, дворян и духовенства, как и вообще тех элементов, которых рассматривали как носителей национального сопротивления.
ЭЙМЕН: Было ли что-нибудь сказано относительно так называемой «политической чистки»?
ЛАХУЗЕН: Да… Канарис получил приказ от тогдашнего начальника ОКВ, который представил его как директиву, явно полученную им от Риббентропа, так как эти директивы были зачитаны в тесной связи с политическими намерениями имперского министерства иностранных дел. Канарису было поручено вызвать в Галицийской Украине повстанческое движение, целью которого являлось бы истребление евреев и поляков…
После этих бесед в личном вагоне начальника ОКВ Канарис покинул вагон и имел еще короткое собеседование с фон Риббентропом, который, вернувшись к теме Украины, сказал еще раз, что необходимо организовать восстание или повстанческое движение таким образом, чтобы все дворы поляков были охвачены пламенем и чтобы все евреи были убиты.
ЭЙМЕН: Кто сказал это?
ЛАХУЗЕН: Это сказал министр иностранных дел Риббентроп Канарису. Я стоял рядом.
ЭЙМЕН: Вы не сомневаетесь, хотя бы в какой-либо степени, что это было сказано именно так?
ЛАХУЗЕН: Нет, у меня нет ни малейшего сомнения в этом. Особенно хорошо я помню фразу: «Должны быть охвачены пламенем все польские дворы». Это было новым в известной степени. Ранее употреблялись только выражения «ликвидация» и «убийства».
Итак, чудовищная машина завертелась…