Как попал Димитров в Германию

Как попал Димитров в Германию

Формальным поводом для ареста Димитрова послужил донос члена нацистской партии официанта Гельмера, который заявил, что видел Димитрова вместе с Ван дер Люббе.

В ходе допросов в полиции Димитров отказался подписать протокол следствия. Он заявил, что протестует против обвинения в каком-либо сообщничестве с Ван дер Люббе, не питает ни малейшего доверия к германской полиции и все, что считает нужным рассказать, изложит в составленном им самим заявлении. Это заявление Димитров написал 20 марта 1933 г. и передал его полицейским властям.

«Я, Георгий Димитров, бывший болгарский депутат, бывший секретарь Всеобщего рабочего профессионального союза Болгарии и член Центрального Комитета Болгарской коммунистической партии с 1910 года, являюсь политическим эмигрантом с октября 1923 года, осужденным в Болгарии заочно в связи с событиями в июне — сентябре 1923 года.[1] Мои политические противники угрожали мне убийством и за границей. Поэтому я не мог жить в Европе под своим настоящим именем и был вынужден проживать под другими фамилиями. Так случилось, что меня арестовали под фамилией д-ра Рудольфа Гедигера. О поджоге рейхстага я узнал из газет, будучи в поезде, шедшем из Мюнхена в Берлин, как и все остальные пассажиры этого поезда. Имя и фотографию «поджигателя» я впервые увидел в германских газетах… Его лично я никогда в своей жизни не видел и с ним не встречался».

На вопрос, как он попал в Берлин, Димитров написал в заявлении следующее:

«Когда весной 1932 года в Болгарии снова был поставлен на повестку дня вопрос об амнистии для остальных осужденных в связи с событиями 1923 года и вокруг этого вопроса в Болгарии разгорелась большая политическая борьба, я решил покинуть Советский Союз, где я тогда находился, и вернуться в Европу, чтобы непосредственно принять участие в кампании за полную политическую амнистию. В конце июня 1932 года я прибыл в Берлин и предпринял отсюда поездки в Вену, Прагу, Амстердам, Париж и Брюссель, где старался заинтересовать этим вопросом выдающихся лиц…, редакции различных газет и журналов, разные организации — культурные, научные и др. — и обеспечить их моральную и политическую поддержку в пользу требования амнистии. С этой целью я составлял информационный материал по вопросу об амнистии, опубликовывал письма к видным деятелям, в редакции и организации и написал ряд статей об экономическом и политическом положении Болгарии, ее внутренней и внешней политике и пр. как для иностранной печати, так и для журнала «Интернационале прессе-корреспонденц», выходящего в Париже на французском, в Лондоне на английском и в Берлине на немецком языках. Средства на жизнь, равно как и расходы на свои поездки, я черпал из гонораров за свои статьи и переводы с русского и немецкого. Найденные у меня при аресте деньги — 350 марок и 10 долларов — составляют все мое состояние, нажитое за десять лет эмиграции».

IV уголовный сенат имперского суда назначил 25 июля 1933 г. защитником Димитрова и двух других болгарских обвиняемых д-ра Тейхерта, а защитником Ван дер Люббе — д-ра Зейферта. Однако Димитров настаивал на том, чтобы суд разрешил также участвовать в процессе демократически настроенным известным зарубежным адвокатам: Дечеву и Григорову из Болгарии, Галлахеру из Америки, Моро-Джиаффери, Кампинки, Торезу и Виллару из Франции. Но суд отклонил все эти кандидатуры.

Торглер в вопросе о защитниках занял позицию, прямо противоположную позиции Димитрова. Защитником Торглера — по его собственной просьбе — был назначен известный нацистский адвокат Зак. К тому времени этот адвокат снискал себе известность как защитник нацистов и монархистов в самых скандальных процессах (в деле об убийстве Ратенау, в делах Гельдорфа, Карла Эрнста и других нацистских главарей, организовывавших убийства по заданию Гитлера).

Процесс начался 21 сентября 1933 г. в присутствии 82 иностранных и 42 немецких журналистов. Но ни коммунистическим, ни социал-демократическим журналистам, ни даже корреспондентам левых буржуазных газет не было разрешено присутствовать на процессе. Представители советской печати сначала тоже не были допущены на процесс, и только после того, как Советское правительство приняло контрмеры по отношению к германским журналистам в Советском Союзе, для советских корреспондентов сделали возможным присутствовать на процессе.

Германское правительство и особенно имперский министр пропаганды Геббельс надеялись на благоприятный для нацистов пропагандистский исход процесса, поэтому два первых заседания транслировались по радио. Но 23 сентября во время выступления Димитрова трансляция была внезапно прекращена…