КНИГОПЕЧАТАНИЕ И БОЛЬШАЯ ИСТОРИЯ

Книга, предмет роскоши, с самого начала была подчинена жестким законам прибыли, предложения и спроса. Оборудование у типографа обновлялось часто, рабочая сила стоила дорого, затраты на бумагу больше чем вдвое превышали все остальные, фонды окупались медленно. Все ставило типографию в зависимость от кредиторов, скоро сделавшихся хозяевами сети сбыта. С XV в. мир издателей имел своих маленьких «фуггеров»: некоего Бартелеми Бюйе (ум. в 1483 г.) в Лионе; Антуана Верара в Париже (хозяин каллиграфической и миниатюрной мастерской, он принял новую технологию и специализировался на выпуске иллюстрированной книги для Франции и Англии); династию Джунта, выходцев из Флоренции; Антона Кобергера в Нюрнберге, возможно самого могущественного издателя своего времени, который с 1473 по 1513 г. выпустил по меньшей мере 236 сочинений; Жана Пти, хозяина парижского книжного рынка в начале XVI в.; Альда Мануция в Венеции (ум. в 1515 г.) или же, в виде последнего примера, Плантена, который родился в 1514 г. в Турени, а в 1549 г. обосновался в Антверпене, чтобы сделать там хорошо известную карьеру⁴⁷.

Будучи товаром, книга была связана с дорогами, с перевозками, с ярмарками: Лионской и Франкфуртской в XVI в., Лейпцигской — в XVII в. В целом она была средством господства на службе Запада. Всякая мысль живет контактами, обменом. Книга расширила и ускорила потоки, которые подготовила старинная рукописная книга. Отсюда вытекало и некоторое ускорение, невзирая на сильное противодействие. В XV в., во времена инкунабул, преобладала латынь, а вместе с нею — благочестивая религиозная литература. Лишь в начале XVI в. издания античной литературы на латинском и греческом языках станут служить наступательным целям гуманизма. Несколько позднее книгу взяли на вооружение Реформация, а затем и Контрреформация.

Короче говоря, нельзя сказать, что книга по-настоящему служила. Она все расширила и всему придала дополнительную энергию. Выделить стоит, возможно, одно из последствий. Великим открытием, которое стало начальным толчком математической революции XVII в., оказалось, говоря словами О. Шпенглера, открытие числа-функции-выражения y=f(x) на нашем современном языке. Не могло бы быть функции, если бы не принимались во внимание понятия бесконечно малого и предела, понятия, которые оба присутствуют уже в архимедовых идеях. А кто знал Архимеда в XVI в.? Немногие избранные. Леонардо да Винчи раз или два гонялся за одной из его рукописей, о которой ему рассказали. Книгопечатание, медленно обращавшееся лицом к научным трудам, понемногу взяло эту задачу на себя: оно постепенно вернуло миру греческую математику и сверх трудов Евклида и Аполлония из Перги (о конических сечениях) сделало доступной для всех всепобеждающую мысль Архимеда.

Лежит ли на таких сравнительно поздних сроках издания ответственность за медленное развитие современной математики в конце XVI и в начале XVII в.? Вполне вероятно. Но без них прогресс мог бы ждать и дольше.