СПОР МЕЖДУ ДРАГОЦЕННЫМИ МЕТАЛЛАМИ

Металлические деньги — это совокупность связанных между собою монет: такая-то составляет десятую, или шестнадцатую, или двадцатую и так далее такой-то другой. Обычно одновременно использовали несколько металлов, будь то драгоценных или нет. Запад сохранил три из них — золото, серебро и медь со всеми неудобствами и преимуществами такого разнообразия. Преимущества: оно отвечало различным потребностям размена; всякий металл с соответствовавшими ему монетами использовался для определенного круга операций. При системе, состоящей из одних золотых монет, было бы трудно оплачивать ничтожные повседневные покупки, а если бы речь шла о системе, ограниченной медью, возникали бы немалые неудобства при крупных платежах. Действительно, каждый металл играл свою собственную роль: золото предназначалось для государей, крупных купцов (даже церкви); серебро — для обычных операций; медь, как и полагается, — для самых низов: это были «черные» деньги простонародья и бедняков. К ней иногда добавляли немного серебра, и она быстро чернела и всегда заслуживала своего названия.

Направленность экономики и состояние ее здоровья угадываются почти что с первого взгляда по тому, какой металл в ней доминировал. В 1751 г. золото в Неаполе тезаврировали, серебро утекало из королевства, а медью, невзирая на небольшое ее количество (1500 тыс. дукатов против 6 млн. дукатов в серебре и 10 млн. в золоте), оплачивали большинство сделок, поскольку она обращалась быстро и, какой бы плохой ни была, «она оставалась на месте»⁶³. Та же картина наблюдалась в Испании: в 1724 г. «главная доля платежей производится… биллоном [медь с небольшой примесью серебра]; перевозка его очень обременительна и дорогостояща, к тому же обыкновенно его принимают по весу» ⁶⁴. Жалкий обычай, ведь в это же время во Франции или в Голландии биллон служил только вспомогательным средством. Но Испании, остававшейся, по видимости, хозяйкой серебра Нового Света, другие державы позволяли владеть этими далекими сокровищами лишь при условии, что она даст последним обращаться в качестве денег, «общих для всех наций», т. е. буквально потроша себя к выгоде других. Как и Португалия, в том, что касается золота, Испания стала «просто каналом» для белого металла своих колоний. С флотом галионов Карери прибыл в Кадис в 1694 г., и он увидел, как за один-единственный день в бухту вошло «больше ста кораблей, которые явились за серебром [в оплату] товаров, кои они доставили в Индии; большая часть того металла, что приходит на галионах, — заключает он, — поступает в кошелек иностранных наций»⁶⁵.

Напротив, в странах, бывших на подъеме, утверждалось в роли денег либо золото, либо серебро. В 1699 г. Лондонская торговая палата, правда, описывала серебряную монету «как более полезную и более употребительную, нежели золото». Но вскоре наступил быстрый рост количества золота в XVIII в. В 1774 г. Англия de facto признала желтый металл в качестве законной и всеобщей монеты, а серебро с тех пор играло лишь вспомогательную роль⁶⁶. Франция, однако, продолжала пользоваться белым металлом.

Нечего говорить, что то были грубые правила с очевидными исключениями. В то время как крупные торговые центры с начала XVII в. боялись медной монеты как чумы, Португалия охотно брала ее, но для того только, чтобы по своему обыкновению вывезти за мыс Доброй Надежды, в Индию. Так что не будем доверять некоторым видимостям. Даже золото может нас обмануть: так, османская Турция с XV в. принадлежала к зоне золота (на базе африканского желтого металла и египетской монеты). Но до 1550 г. золото в Средиземноморье и Европе было в относительном изобилии; и если так же обстояло дело и в Турции, то в той лишь мере, в какой последняя служила европейской серебряной монете одним из этапов на ее пути в направлении Дальнего Востока.

Впрочем, преобладание той или иной монеты (золота, серебра, меди) проистекало главным образом из взаимоотношений разных металлов друг с другом. Структура системы предполагала их соперничество. Вполне очевидно, роль меди обычно была самой незначительной, ибо мелкая „монета имела цену без точного соответствия металлу, который в ней содержался; она зачастую носила «бумажный характер», играла роль мелких купюр, как сказали бы мы. Но и неожиданности оставались воз-

«Чеканка монеты», картина Ганса Хессе (1521 г.). Картина, вне сомнения, писалась в момент, когда город Аннаберг получил на вечные времена право чеканить монету, используя исключительно металл из своих рудников.

Эта картина находится в городском кафедральном соборе неподалеку от алтаря ремесленной корпорации горняков. (Фототека издательства А. Колэн.)

можны: из-за самой своей низкой ценности медь в XVII в. была удобным проводником для мощных первоначальных инфляционных скачков по всей Европе, в особенности в Германии⁶⁷ и вплоть до 1680 г — в Испании⁶⁸, т. е. в экономически нездоровых странах, которые не нашли иного средства для выхода из своих затруднений. Даже за пределами Европы, скажем в Персии, около 1660 г. мелкая медная монета, «наполовину стертая, красная, как сорочье мясо», наводнила рынки, и «ото дня ко дню деньги [читай: серебро] становятся в Хиспане [Исфахане] редкостью» ⁶⁹.

Сказав об этом, оставим медь вне обсуждения. Остаются золото и серебро — грозные владыки. Производство их было нерегулярным и никогда не отличалось большой гибкостью, так что в зависимости от случая один из двух металлов оказывался в большем обилии, нежели другой, а затем более или менее медленно положение менялось на противоположное, и так раз за разом. От этого происходили завихрения, катастрофы, а еще более того — медленные и мощные пульсации, которые были одной из черт Старого порядка в денежной сфере. «Серебро и золото — братья-враги», эта истина хорошо известна. Карл Маркс воспринял эту формулу. «Там, — писал он, — где на основании закона в качестве денег, т. е. меры стоимости, параллельно функционируют и золото и серебро, всегда делаются тщетные попытки рассматривать их как одно и то же вещество» ⁷⁰. Спор так никогда и не кончился.

Теоретики прошлого желали бы, чтобы при равном весе постоянное соотношение давало бы золоту 12-кратную стоимость серебра. Это наверняка не было правилом, с XV по XVIII в. курс,

Банковский воротила — Якоб Фуггер. Деталь картины Лоренцо Лотто. Музей изобразительных искусств, Будапешт. (Фото Снарк.)

ratio, часто варьировал вокруг, вернее, выше такого «естественного» (или считавшегося таковым) соотношения. В долговременном плане баланс колебался то в пользу одного, то в пользу другого металла, не учитывая краткие или локальные вариации, на которых мы не можем сейчас задерживаться.

Таким образом, в плане долговременном белый металл будет в цене с XIII по XVI в., в целом примерно до 1550 г. Несколько искажая значение слова, можно было бы сказать, что тогда на протяжении веков наблюдалась инфляция золота. То золото, что чеканилось на монетных дворах Европы, поступало из Венгрии, с Альп, из далеких промывален Судана, а затем из первых колониальных, владений в Америке. Тогда золотые монеты легче всего было скопить; так что именно золотыми монетами пользовались государи при осуществлении своих замыслов, — золотыми монетами, которые Карл VIII повелел чеканить накануне своего похода в Италию⁷¹, которыми Франциск I и Карл V оплачивали свои войны.

Кто же выиграет при таком относительном обилии золота? Само собой разумеется — обладатели серебряных монет или серебра [в слитках], т. е. аугсбургские купцы, хозяева серебряных рудников в Чехии и в Альпах, а среди них — Фуггеры, некоронованные короли. Из двух металлов серебро было тогда надежной ценностью.

И наоборот, начиная с 1550 и до 1680 г. наступит избыток белого металла: американские серебряные рудники использовали новую технологию — амальгамирование. И в свою очередь серебро стало двигателем мощной и неослабной инфляции. Золото сделалось сравнительно редким и поднялось в цене. Тот, кто пораньше начал играть на золото, как генуэзцы в Антверпене с 1553 г., ставил на выигрышную карту⁷².

После 1680 г., с началом эксплуатации промывален золота в Бразилии, баланс вновь слегка качнулся в обратную сторону. Вплоть до конца века наблюдалась скорее стабильность, затем легкое движение обретает более выраженный характер. На Франкфуртской и Лейпцигской ярмарках в Германии соотношение между двумя металлами (золото к серебру) с 1701 по 1710 г. составляло в среднем 1:15,27; между 1741 и 1750 гг. оно дошло до 1:14,93⁷³. Серебро по меньшей мере не обесценивалось больше, как это было до выпуска в обращение бразильского золота. Дело в том, что в мировом масштабе производство желтого металла с 1720 по 1760 г. самое малое удвоилось. Небольшая, но многозначительная деталь: около 1756 г. золото снова появилось в Бургундии в руках у крестьян⁷⁴.

В этой медленной игре, игре долговременной, всякое изменение в положении одного из металлов влекло за собой изменение положения другого, управляло им. Таков был простой закон. Сравнительное обилие. золота в последние годы XV в. «привело в действие» серебряные рудники Германии. И так же первый всплеск добычи бразильского золота около 1680 г. стимулировал работу серебряных рудников Потоси (которые к тому же очень в этом нуждались) и даже в еще большей степени — горных предприятий Новой Испании, где широко прославились Гуанахуато и богатейшая жила Вета-Мадре.

На самом-то деле такие колебания подчиняются так называемому закону Грешэма, первооткрывателем которого, впрочем, никоим образом не был [этот] советник Елизаветы Английской. Его высказывание хорошо известно: плохие деньги вытесняют хорошие. В зависимости от длительной конъюнктуры белые или желтые монеты будут по очереди играть в руках спекулянтов или в шерстяном чулке накопителей богатств роль менее «добрых» денег, изгоняющих другие, лучшие. Естественно, такая спонтанная игра могла ускоряться вследствие бурной деятельности государственных властей, которые непрестанно упорядочивали денежную систему, повышали цену золотых или серебряных монет в соответствии с рыночными колебаниями, в редко оправдывавшейся надежде восстановить равновесие.

Если повышение было экономически оправданным, ничего не происходило или ничто не ухудшалось. Если повышение бывало слишком велико, например в случаях, когда оно относилось к золотым деньгам, все желтыё монеты соседних стран начинали стекаться туда, где на них был повышенный спрос, будь то Франция Генриха III, или Тицианова Венеция, или Англия XVIII в. Если ситуация затягивалась, эти золотые деньги, оцененные сверх меры высоко, играли роль плохих денег: они вытесняли серебряную монету. Так часто будет в Венеции, а с 1531 г. такой постоянно будет причудливая обстановка на Сицилии⁷⁵. Поскольку было выгодно отправлять белый металл из Венеции или с Сицилии в Северную Африку и, того пуще — на Левант, можно биться об заклад, что эти передвижения, по видимости абсурдные, никогда не бывали беспричинными, что бы об этом ни думать, что бы нам об этом ни говорили теоретики того времени.

В этой сфере в зависимости от обстоятельств в любой момент могло произойти все что угодно. В июле 1723 г. в Париже Эдмон Жан Франсуа Барбье записывал в своем дневнике: «В торговле встречаешь только золото; дошло до того, что… разменять луидор [на серебряные деньги] стоит до 20 су… С другой же стороны, луидоры взвешивают… и это большая помеха. Приходится иметь в кармане маленький безмен»⁷⁶.