2.8. Наставница социал-демократов
2.8. Наставница социал-демократов
Лидер галицких социал-демократов Ганкевич выступил в журнале "Молода Україна" со статьей "Етика і політика" (1902). В ней он отбивал нападки берлинского профессора Паульсена, который в брошюре "Партийная политика и мораль" обвинял социал-демократов в аморализме. Защищался Ганкевич неуклюже и, по сути, присоединился к взглядам автора брошюры. Украинка не могла пройти мимо. Кобылянской она написала о себе так: "Хтось таки має неспокійну натуру. От недавно зладив полемічну статтю до "Молодої України", схотілося зачепитись з М. Ганкевичем за терор та за політичну етику. Ще тільки не мала часу переписати, але от перепишу і таки пошлю. То вже не для зарібку і не для самооборони, а так — "за правду", не стерпіла душа моя, що проводар української соціал-демократії таке плете, та ще й в органі для молодежі! Знаю, що то його дуже зачепить, але нехай, я не особу, а помилки його чіпаю". "Проводарів" надо хорошенько воспитывать.
Ганкевич фактически согласился с критиком в том, что "партійність є і мусить бути чудовищем неморальним": "Добродій Ганкевич теж думає, що при партійній боротьбі не можливо дбати "про загальне добро", про "доброцілості"…; йому навіть дивно, як то можна бажати, щоб політичні борці придержувались "правил гуманності" супроти ворогів… Він зрікається навіть і всяких побажань моралізування фатального чудовища, але ж і він, як видно, признає, що політична, партійна боротьба є і мусить бути, по самій своїй природі, чудовищем".
Ганкевич усвоил себе "погляд на партійну боротьбу як на якусь протилежність гуманності"; "він то впадає в патетичний тон, осуджуючи негуманні способи боротьби у різних консервативних партій, то старається оборонити від етичного засуду подібні способи у партій революційних". Это делают и делали все революционеры: и русские, и украинские, и прочие. Ленин учил, что морально все, что выгодно пролетариату.
Ганкевич в своей аргументации ссылается на "фанатизм" первых христиан. Украинка не понимает, как можно опираться на этих фанатиков: "Кому має імпонувати те, що і перші християни, які всі фанатики, думали і казали: "Нема правди й розуму, як тільки в мені", — то се було тільки залогом їх пізнішої тиранії і само по собі нічиєї вільної душі "вловити" не могло". Полемисты стоили друг друга: два социал-демократических сапога — пара. "Нет правды и разума, как только во мне" — это о ком? Неужели о первых христианах? За кого же они отдавали свои жизни? За себя?
"І перші християни, і римські філософи однаково не були заячесердими перед мученицьким вінцем…, але ідейної одваги і тим, і другим бракувало, бо всі вони вижидали з гори, від бога чи від цезаря, а нічого не важились здобувати сами. Дух Спартака не жив ні в філософах, ні в християнах, тому одні не винайшли нового "духу законів", а другі не зруйнували ні одної Бастилії, та ще й нові побудували".
Разумеется, дух Спартака не жил в философах (как и любовь к мудрости не жила в Спартаке). Разумеется, христиане не разрушили ни одной Бастилии. И правильно сделали. Спаситель ничего не разрушил сам и не учил разрушать христиан. Христос дал разрушить себя, а затем воскрес. И тем разрушил всесилие смерти. Но для некоторых и до сих пор только Спартак — чемпион.
Не абы какая "ідейна одвага" нужна, чтобы судить и рядить обо всем на свете, смутно представляя себе, о чем собственно говоришь. Философы якобы "не винайшли нового "духу законів". Очевидно, имеется в виду знаменитый труд Монтескье "О духе законов", в котором философ писал: "Бог относится к миру как создатель и хранитель; он творит по тем же законам, по которым охраняет; он действует по этим законам, потому что знает их; он знает их, потому что создал их, и он создал их, потому что они соответствуют его мудрости и могуществу… Как существо физическое, человек подобно всем другим телам управляется неизменными законами; как существо, одаренное умом, он беспрестанно нарушает законы, установленные Богом, и изменяет те, которые сам установил. Он должен руководить собой, и, однако, он существо ограниченное; как всякое смертное разумное существо, он становится жертвой неведения и заблуждения, и нередко утрачивает и те слабые познания, которые ему уже удалось приобрести, а как существо чувствующее, он находится во власти тысячи страстей. Такое существо способно ежеминутно забывать своего Создателя и Бог напоминает ему о себе в заветах религии…". В XIX веке было много философов, использующих и развивающих его идеи. Украинка, видимо, не читала не только их, но и самого французского философа.
Для молодой девушки не существовало европейской философии от Сократа и Платона до Канта и Гегеля (в XX веке А. Уайтхед констатировал, что "вся европейская философия — это замечания на полях диалогов Платона"). Происхождение человека она, как и все материалисты, представляла себе просто: от обезьяны. Наверное, думала, что наука это доказала, и повторяла прописи дарвинизма. Не зная того, что Дарвин, как известно, дарвинистом не был и в финале своего "Происхождения видов" написал: "Есть величие в этом воззрении, по которому жизнь с ее различными проявлениями Творец первоначально вдохнул в одну или ограниченное число форм…" Но разве собственное невежество могло ее смутить?
"Християни, правда, боролись виключно духом, але й убивали дух, так, як ні один цезар не вмів убивати". Цель жизни христианина — стяжание Святого Духа. Так какой же дух они убивали? Понятно какой: нечистый.
"Вони вірне зберегли формулу, взяту від теократів жидівських: "Нема правди й розуму, як тільки в мені", — і, прикрасивши її мученицькими пальмами, передали її в спадок, по праву, всім ідейним тиранам дальших віків". Теократы, уже по самому смыслу слова "теократия", находят истину не в себе, а в Боге. А "теократи жидівські" четвертую тысячу лет придерживаются Закона Моисеева, который начинается так: "Я есть Господь Бог твой, да не будут тебе боги иные, кроме Меня". Так говорит о себе Бог, поэтому никакой "теократ" сказать этого о себе не может. А если человек говорит о себе так, то он, скорее всего, атеист. Или атеистка.
"Д. Ганкевич, либонь, помилився, ставлячи християнське мучеництво і прозелітизм прикладом політичної, партійної боротьби. Адже перші християни ніякої політичної партії з себе ніде не творили і творити не бажали, хоч і як їм накидали ту роль їх вороги. Вони охоче пробачали своїм релігййним адептам їх політичні гріхи і класові привілеї". Какие могут быть "політичні гріхи", если грех — это нарушение воли Бога? Христос учил христиан "отдавать кесарево кесарю, а Божие Богу". Они так и поступали. В итоге рабовладельческое общество рухнуло.
"Якобінці" крайньої апокаліптичної фракції хоч і нетерпеливо, а все-таки покірно вижидали, поки Господь сам зробить революцію в Римі, як зробив колись у Содомі й Гоморрі, сами ж по-рабськи підставляли то одну щоку, то другу під римську залізну правицю, а потім радо віддавали останню сорочку християнсько-візантійським благочестивим кесарям". Как известно, в средние века культурный уровень христианской Византийской империи был наивысшим в Европе (пока ее не разграбили и не разрушили крестоносцы). И никто из византийцев "останню сорочку" не снимал.
"Тоді почалась справді систематична і методична проповідь чисто етичних принципів, спільних християнству з загально-людським гуманізмом, до того ж часу її не було". Видимо, общечеловеческий гуманизм — это тот, который без Христа.
Прочитав Ганкевичу лекцию по истории христианства, она констатирует: "кожна партія, по його думці, мусить мати свій абсолют і боронити його фанатично, хоч би й з свідомою одвагою незаконності, аби енергійно". Политика и этика у него далеко расходятся. Отсюда вытекает множество следствий. Украинка выступает против одного из них: "Взагалі цікаво б знати, що думає шановний публіцист про те, чи не час би, власне, постаратись впливовим публіцистам ужити свого впливу до оздоровлення полемічного стилю в пресі і на трибуні?.. Час уже встановить виразну різницю між корчемним та публіцистично-ораторським стилем хоч принаймні передових партій". Да уж, передовая партия — это вам не корчма. Если в корчме могут убить только случайно, то передовая партия к этому долго и основательно готовится и делает все с государственным размахом.
Украинка начинает анализировать этот существенный вопрос:
"Що таке людська крівця і як годиться нею господарити. Ганкевич клянется памятью "великих років 1793–1794" и святыми для него "принципами 1789 р.". Она начинает спорить со старшими "товарищами" о том, как надо правильно "господарити" человеческой кровью: "Придивімося ж… до того, як д. Ганкевич, слідом за Енгельсом, канонізує ту святиню, якій, на його думку, мусять поклонятись всі під карою ідейної смерті. Енгельс сказав, що в великі, незабутні роки 1793–1794 цілий люд французький покинув на хвилину геть всяку трусливість, і самолюбство, і буденщину…" На этом рукопись обрывается. Статья была послана Ганкевичу для публикации, но он ее не напечатал. Только после смерти в 1931 г. в его архиве была найдена первая часть. Так мы и не знаем, чем закончилось сражение Украинки против Ганкевича и Энгельса. Могло быть и так, что революционные потомки просто "почистили" архив. Впрочем, кое-что можно предположить.
Ганкевич в вопросах этики следовал Ленину, который учил, что мораль — понятие классовое. Что выгодно пролетариату — то и морально. Что выгодно пролетариату — знает пролетарская партия; что знает партия — формулирует ЦК, что формулирует ЦК — решает Политбюро, а решение Политбюро зависит от Генсека. А Украинке, если она ему успела надоесть со своими поучениями, Ганкевич мог процитировать известные строки про любопытных мужиков: "Мужики цікаві стали, чи ті кості білі всюди, чи блакитна кров проллється, як пробити пану груди?" Кто из двух революционеров был круче, история умалчивает. Открытым также остается вопрос: кто воспитает "воспитательницу"?