Новый наследник

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Новый наследник

Елизавета объявила, что не выйдет замуж, и назначила своим наследником «дражайшего племянника» Карла-Петера-Ульриха Голштейн-Готторпского, внука Петра Великого. Привязанность императрицы к Голштинии, восходящая к тем временам, когда Елизавета была помолвлена с епископом Любским, произвела большое впечатление на наблюдателей; благодаря бабушке по отцовской линии новый цесаревич имел права па шведский престол[65], отчего могло произойти либо слияние двух держав, либо очередная война за наследство. Новый наследник пользовался поддержкой служилого дворянства, в котором большую часть составляли военные, сторонники завоевательной политики, и это вызывало величайшую тревогу в Версале, который по-прежнему хранил верность своим скандинавским союзам. Напротив, старинная знать восприняла назначение Карла-Петера настороженно из-за его протестантского вероисповедания. Впрочем, сразу же по приезде в России юный принц в самой пышной и торжественной обстановке принял православие. Отныне и наследник вместе со своей тетушкой-императрицей служил воплощением истинной России.

Таким образом, если горизонтальная ось русского двора была чрезвычайно разветвленной, вертикальная отличалась крайней непрочностью, ибо единственным законным основанием, на котором она зиждилась, был «Тестамепт» Екатерины I, заново введенный в действие ее дочерью. Существовал и другой наследник престола (также законный — но уже по завещанию Анны Ивановны) — малолетний Иван Антонович, росший в далеких Холмогорах; память об этом живом призраке будоражила умы бунтовщиков, и Елизавета жила в постоянном страхе государственного переворота в пользу Ивана VI. В реальности оба претендента на трон Романовых, и Петр, и Иван, были германскими принцами, родственниками Габсбургов и Гогенцоллернов; этим обстоятельством во многом объясняется повышенное внимание, которое питали к русскому наследству европейские царедворцы и дипломаты. Хотя Ла Шетарди и перехватил инициативу, Германия также не утратила своих позиций в Петербурге; у немцев имелись некоторые основания полагать, что будущее принадлежит им.