Иерархия двора

Иерархия двора

Основные административные должности были снова свободны; теперь предметом зависти и злословия сделалось окружение маркиза де Ла Шетарди: «Переменилось все в России, говорили иные, лишь по имени, ибо нынче попала она в опеку французам»[62]. Переворот, подготовленный французским дипломатом при поддержке прусского единомышленника, привел к образованию при русском дворе новых группировок. Очень скоро было назначено правительство: канцлером сделали старого князя Черкасского, настоящего хамелеона, остававшегося на плаву при всех государях, сменявших один другого после Екатерины I. Черкасский решил, что России не стоит вмешиваться в континентальные конфликты. Стремление сохранять нейтралитет и явно выраженное желание окончить войну со Швецией делали Черкасского идеальным претендентом на высшую государственную должность, а маниакальное пристрастие к соблюдению мельчайших тонкостей этикета и протокола еще больше располагало к нему новую повелительницу. Вице-канцлером и главой Коллегии иностранных дел стал Алексей Петрович Бестужев, многолетний член дипломатического корпуса, бывший посланник в Гамбурге и Копенгагене, прекрасно изъяснявшийся на иностранных языках и демонстрировавший при необходимости величайшую воспитанность. Первая и самая страшная ошибка Ла Шетарди![63] Новый министр очень скоро отмежевался от своего французского благодетеля и стал недвусмысленно демонстрировать свои англо-австрийские симпатии. После Черкасского и Бестужева самой влиятельной особой при дворе считался молодой граф Воронцов, симпатизировавший Пруссии; реальной власти у него не было, но зато он мог похвастать абсолютным доверием государыни. Его единомышленник «франкофил» Петр Иванович Шувалов получил в свое распоряжение финансовое ведомство, которым всю жизнь управлял, сообразуясь прежде всего со своими собственными интересами. В обновленном Сенате заседали многочисленные царедворцы и фавориты, не обладавшие ни политическим опытом, ни политическими амбициями и движимые одной лишь алчностью^{204}; государственными делами они занимались по преимуществу у входа в императрицыны покои. Придворные завсегдатаи — братья Разумовские, Шуваловы, прежние фавориты Елизаветы Петровны Лялин и Шубин^{205} — склонялись, смотря по обстоятельствам, то к «англо-австрийской», то к «франко-прусской» партии. Места в русской придворной иерархии не передавались ни по отцовской, ни по материнской линии; созданная петровскими законами знать, раздробленная, разбитая на партии, меняла взгляды в зависимости от изменения международной политики.

За неимением вертикальной, генеалогической оси придворная система с самого начала царствования Елизаветы усложнилась, распространилась вширь по горизонтали. В первую группу входили особы, приближенные к императрице: ее фавориты Разумовский, Шувалов, Воронцов, Лесток, к которым следует прибавить ее родственников со стороны матери: Скавропских, Гендриковых, Чоглоковых, возведенных в дворянское достоинство Петром I, Екатериной I или самой Елизаветой^{206}. С первых лет царствования новой императрицы эти выскочки не скрывали своих симпатий к французским и прусским дипломатам. Во вторую группировку входили те, кто был в фаворе при Петре I, а также несколько сановников, которые занимали высокие посты при прежних царствованиях, но с переменой власти не подверглись опале: канцлер князь Черкасский, генерал-прокурор Сената князь Трубецкой, обер-шталмейстер князь Куракин, генерал-поручик граф Салтыков, адмирал князь Голицын; эти деятели в первое время избегали общения с иностранными дипломатами. Несмотря на все перемены, при дворе сохранились и немцы: принц Гессен-Гомбургский, секретарь кабинета министров Бревери, брат опального генерал-фельдмаршала, обер-гофмейстер Миних, а также дипломаты Кейзерлинг, Корф и Гросс. Многие из них не могли устоять перед взятками, на которые не скупились англичане; число подкупленных увеличивалось с каждой неделей, к великой тревоге наблюдавших за этим французов^{207}. Четвертую партию составляли некоторые представители служилого дворянства, стремившиеся подняться вверх по социальной лестнице; назовем, например, солдат гренадерской роты Преображенского полка: за содействие вступлению императрицы на престол они были возведены в дворянское достоинство и награждены поместьями, конфискованными у сановников двух предыдущих царствований, а сама рота получила название лейб-компании. Эти люди, делавшие карьеру, были заинтересованы в как можно более тесных сношениях с французами — до тех пор, как французы пользовались особыми милостями императрицы. Отдельный, но не слишком активный клан составляли потомки бояр, поклонники московской старины. Елизавета сумела завоевать их расположение тем, что оправдала и возвратила из ссылки оставшихся в живых Долгоруких. Кроме того, симпатии этой группировки (впрочем, не отменявшие настороженности) вызывала набожность императрицы: ее частые поездки в Киев, в Москву и в Троицкий монастырь служили символом воссоединения старой Руси с петровской Россией. В правительство новой императрицы входили в основном фавориты самого разного происхождения, а также военные, однако по сравнению со своими предшественницами Елизавета сделала шаг вперед: на некоторое время заставила замолчать боярскую олигархию и заручилась поддержкой служилой аристократии. На народ большое впечатление произвело милосердие Елизаветы, которая даровала жизнь своим противникам, приговоренным к смерти, а в 1742 году издала указ об ограниченном применении смертной казни[64]. Впрочем, интересы народа никем из власть имущих в расчет не принимались и ему приходилось сносить как гнет помещиков, так и тяготы войны, не имевшей прямого отношения к интересам страны^{208}.