Маршрут русского вспомогательного корпуса

Маршрут русского вспомогательного корпуса

Между 1746 и 1748 годами Людовик XV имел в противниках Австрию, Россию, Англию и Нидерланды, а в вынужденных союзниках — боязливого, уставшего от войны короля Пруссии. Другие страны держались в стороне: саксонцы не хотели лишаться поддержки Франции, но в польских делах зависели от России^{154}. Швеция, вообще крайне расположенная к Франции, находилась под давлением Дании, полностью преданной России, так что, несмотря на неоднократные заверения в дружеских чувствах, шведы держались крайне осторожно. Оставались турки, только что закончившие большую войну с Персией; по наущению Франции они могли бы продолжить войну с Россией^{155}. Однако вскоре выяснилось, что султан Махмуд I желает мира и предпочитает сохранять нейтралитет^{156}.[46] Союз между Швецией, Польшей, Турцией и Францией, создание которого начали было обсуждать заинтересованные стороны, не состоялся потому, что никто из предполагаемых союзников Франции не хотел воевать с Россией. Версаль понял замысел Англии: демонстративные действия русской армии должны до такой степени напугать Фридриха, чтобы он «бросил часть войск на защиту своей дражайшей Пруссии» и позволил Австрии и ее союзникам, не опасаясь агрессии со стороны прусского короля, усилить английские войска, сражающиеся против Франции^{157}. Выйти из этой переделки можно было только путем мирных переговоров, на победу в битвах надежды не оставалось.

В январе 1748 года 30 000 русских солдат двинулись из Курляндии в направлении Мозеля и Рейна, чтобы разделить враждующие стороны^{158}. Шестьдесят галер бросили якорь в балтийских портах^{159}. Финкенштейн, как прежде Мардефельд, отказывался верить в то, что русский вспомогательный корпус примет непосредственное участие в боевых действиях. Новый посланник проницательно анализировал обстановку внутри страны, однако истинной цели русского вторжения — желания России оставить за собой одну из ключевых ролей в европейской политике — он не понял и потому ввел в заблуждение своего повелителя. Финкенштейн рассуждал так: в России неурожай, деревни истощены, рекрутский набор производится в ущерб помещикам и церкви — главным владельцам крепостных. Значит, морским державам придется заплатить за союз с Россией очень и очень дорого. Неужели они решат, что игра стоит свеч? Неужели сумеют усмирить гордыню Елизаветы и развеять сомнения духовенства, оказывающего на благочестивую императрицу большое влияние? Транспортировка войск из Петербурга в Любек морским путем представлялась невозможной и технически, и из-за климата; проход же их через Пруссию неминуемо создал бы новый casus foederis. Оставалось направить их через Польшу либо через австрийскую часть Силезии, однако такой маршрут потребовал бы слишком много времени^{160}. Несмотря на многочисленные заверения в том, что прусской территории ничто не угрожает, Фридрих засыпал своего представителя в Петербурге тревожными письмами, полными юридических доводов: он знал наверняка, что русская цензура познакомит с его жалобами и мрачными прогнозами канцлера Бестужева[47]. Особенно часто повторял Фридрих одно утверждение: со времен подписания Дрезденского договора Пруссия более не принадлежит к числу воюющих держав.

В феврале 1748 года Финкенштейн сообщил королю о составе вспомогательного корпуса под командованием Репнина и Претлака^{161} — того самого, которому предстояло сражаться с французами: двадцать три пехотных полка, четыре сотни конных гренадеров, четыре сотни донских казаков, включая прислугу, мастеровых и конюхов. Общая их численность, по мнению Финкенштейна, составляла от 31 600 до 37 500 человек, плюс лифляндский резервный корпус из 6 000 человек^{162}.

Сен-Совёр, французский консул в Петербурге, несколько месяцев спустя назвал более реалистические цифры: 27 600 человек пехоты и 3 000 драгун или казаков; именно это войско продвигалось по территории Польши. Разница в количественных оценках русского вспомогательного корпуса явилась причиной очередного раздора между Версалем и Потсдамом. Пюизьё полагал, что Фридрих лишний раз продемонстрировал свой оппортунизм: преувеличивая численность русского войска, открыто проявляя свой страх, он в конце концов льстил презренным московитам. Хотя Ле Шамбрье рассыпался в извинениях и объяснениях, упреки, высказанные французским кабинетом, были отнюдь не беспочвенны. В тот самый момент, когда Франция собралась с силами и порвала дипломатические отношения с Россией, прусский король старался выторговать себе право начать переговоры и упросить Россию пустить свои войска в обход прусской территории^{163}. На всякий случай Фридрих вновь увеличил бюджет своего посольства в Петербурге; посланник его, человек светский, посредством подарков и приглашений мог занять место, которое прежде занимал при дворе Дальон, и тем вновь сблизить Фридриха с его старой союзницей — Россией…