Заместитель начальника экспедиции И. Баевский. План эвакуации

Заместитель начальника экспедиции И. Баевский. План эвакуации

Когда в середине ноября стало ясно, что «Челюскин» зазимует, руководство экспедиции приняло решение о максимальной разгрузке корабля. Сначала мы предполагали произвести эту разгрузку при помощи ледореза «Литке». В то время «Литке», выйдя из бухты Провидения нам на помощь, находился в Ледовитом океане на расстоянии 45–50 километров от нас. Мы рассчитывали, что «Литке» подойдет еще ближе и тогда можно будет отправить по торосам большую группу челюскинцев. Было решено оставить на зимовку только тех, кто был крайне необходим для обратного похода «Челюскина» следующим летом, то есть в навигацию 1934 года. Всех остальных, в первую очередь женщин и детей, врангелевскую колонию, плотников, наконец даже часть экипажа и состава экспедиции надо было отправить на «Литке», чтобы не подвергать излишне большое количество людей риску зимовки. Часть товарищей была крайне нужна для работы в аппарате Главного управления Северного морского пути. Был выработан список отправляемых. [346]

Когда выяснилось, что близко к нам «Литке» подойти не может, мы решили осуществить разгрузку при помощи самолета Ляпидевского. Как известно, это тоже не удалось.

На льдине стало ясно, что ликвидация лагеря Шмидта должна быть произведена самолетами. Для этого необходимо было установить очередность отправок. Было предрешено: в первую очередь отправляются женщины и дети, поэтому списка пока не составляли. Прилетит самолет, заберет первую партию, выяснятся перспективы дальнейших полетов, тогда и будем составлять список.

Кое-кто из женщин резко протестовал против первоочередной отправки. Метеоролог Комова и научная работница коммунистка Лобза были страшно недовольны решением.

— Есть мужчины больные и физически более слабые, чем мы, — Заявили они, — почему же именно мы должны улетать первыми?!

Они даже пытались расценивать это как старый пережиток, когда к женщинам относились, как к слабым существам.

Тов. Лобза порывалась говорить с Отто Юльевичем по этому вопросу, но в конце концов и она согласилась с тем, что в интересах всего коллектива, в интересах общественного мнения всего Советского союза необходимо отправить в первую очередь детей и женщин. Этот аргумент подействовал и на остальных.

5 марта Ляпидевский сразу взял на борт самолета всех женщин и детей. Необходимо было немедленно составить список очередных отправок, так как Ляпидевский был уверен, что он не только снова прилетит завтра же, 6 марта, но если будет летная погода, то сделает за день даже два рейса.

Отто Юльевич просил доктора Никитина набросать список лиц, которых он, по медицинским соображениям, считает необходимым отправить в первую очередь. Никитин представил Отто Юльевичу такой список. У доктора было много материалов, достаточных для суждения о физическом состоянии того или иного челюскинца. В течение зимовки он тщательно интересовался здоровьем каждого, следил за ним, взвешивал.

В первую очередь доктор Никитин включил в список нескольких товарищей, физически настолько ослабевших, что они не только освобождались от каких-либо работ по лагерю, но даже нуждались в легком уходе за собой. Потом в список были помешены товарищи, у которых было не в порядке сердце, отмечались боли в суставах, имелась общая слабость.

К категории слабых были отнесены товарищи, которые не могли [347] бы в случае необходимости итти пешком. Здесь были и те товарищи, которых освобождали от работ, связанных с хождением на большие расстояния, в частности от работ на аэродромах.

5 марта вечером, когда мы получили сообщение о благополучной посадке Ляпидевского в Уэллене, Отто Юльевич собрал у себя в палатке несколько товарищей, чтобы в срочном порядке наметить лип, подлежащих следующей отправке. Кроме Отто Юльевича на совещании были Копусов, Задоров, я, Бобров, Воронин, Румянцев и Семенов. Был рассмотрен список, переданный Отто Юльевичу доктором Никитиным. Учитывая медицинские показания, мы кроме того решили возможно раньше эвакуировать товарищей, которые с трудом переносили тяжесть пребывания на льдине, излишне нервничая при всяких передрягах. Поэтому мы несколько переделали список доктора Никитина, и ряд товарищей, отнесенных им в первый десяток отправляемых, был передвинут во второй и даже в третий десяток.

Товарищи, присутствовавшие на этом совещании и попавшие по состоянию здоровья одними из первых в список доктора Никитина, [348] принимали все меры к тому, чтобы возможно дальше отодвинуть свою очередь эвакуации.

Многим представлялось недостойным коммуниста отправиться на материк раньше других, хотя бы к этому имелись серьезные медицинские соображения.

В этот вечер был составлен список в 25 человек. Примерно столько Ляпидевский мог взять в течение двух ближайших рейсов. Список был утвержден Отто Юльевичем. Немедленно он направился в барак, чтобы огласить результат нашего совещания.

В барак удалось попасть не так легко, как раньше. Вечером 5 марта начало разводить трещину около камбуза с одной стороны и торосить часть этой трещины в другом конце лагеря. Льды двигались. Образовывались трещины. Шло поскрипывание и посвистывание зажимаемого льда. Мы вынуждены были вместо прямого пути в барак далеко обходить разводья. Пришлось перепрыгнуть через несколько трещин; одна из них шла с северо-востока прямо под угол барака. Подвижка льдов, начавшаяся 5-го вечером, принесла нам через несколько часов, около четырех часов утра 6 марта, известный всем разрыв льдины под бараком и вследствие этого разрыв самого барака на две части.

Несмотря на подвижку льдов и трудную дорогу от палаточного лагеря в барак, там собрались все. Отто Юльевич приступил к чтению списка. Все слушали с напряженным вниманием. Этим списком определялась на ближайшие дни судьба многих товарищей. После вступительных замечаний Отто Юльевича, разъяснившего, каким образом перечень составлялся, и после зачтения всего списка начались разговоры остающихся товарищей с теми, кто был намечен к отъезду. Каждый торопился передать телеграмму родным и друзьям.

По списку не было никаких замечаний. Не было ни с чьей стороны протеста относительно того, что вот такой-то, мол, не попал в список. Не было ни одной просьбы об отправке сейчас. Мы знали например, что некоторым из остающихся плотников хотелось как можно скорей перебраться на «большую землю». Несмотря на то, что в основном это была физически более здоровая часть челюскинского коллектива, мы все же наметили к отправке в первой труппе трех плотников, но никто из остающихся ни слова не сказал и ни шага не сделал, чтобы попасть в этот список.

Если и послышались возражения, то только о том, что кой-кому хотелось не лететь в первую очередь, а передвинуться в какой-нибудь [349] более дальний список. Наш коллектив в этом отношении показал себя изумительно стойким.

6 марта полета не было. Не было никаких полетов еще в течение более месяца. Как известно, лагерь Шмидта был ликвидирован не маленькими порциями в течение многих недель, а сразу, целой группой самолетов. Но когда 7 апреля Молокову и Каманину удалось перевезти на берег пятерых наших больных товарищей, когда наличие в Ванкареме трех самолетов, считая и слепневский, на несколько дней застрявший у нас на льдине, приблизило ликвидацию лагеря Шмидта, снова начались требования на отправку… в последнюю очередь.

Человек 30 категорически заявили, что они улетят в последнем десятке. Это было явно невозможно. Каждый хотел получить честь быть отправленным в одну из последних очередей. Создавались некоторые затруднения. Шутя я предложил:

— Объявите, Отто Юльевич, что последние 50 челюскинцев все вместе будут считаться последним десятком, тогда не будет споров.

Отто Юльевич улыбнулся.

— Пожалуй, придется пойти на такое мероприятие.

В последние три дня Молоков, Каманин, Доронин и Водопьянов перебрасывали челюскинцев на материк с такой быстротой, что мы стали поговаривать о вновь открытой линии «дачных самолетов» между Ванкаремом и лагерем Шмидта.

Линия действовала аккуратно, срочно и бесперебойно. [350]