Машинист Г. Ермилов. Как «пропали» Валавин и Гуревич

Машинист Г. Ермилов. Как «пропали» Валавин и Гуревич

Дня через два после гибели «Челюскина» мы начали подготовлять аэродром. Место выбрали за четыре-пять километров от лагеря. Однажды мы отправили туда на разведку Валавина и Гуревича. Одевшись, вышли проводить их.

Потом каждый из нас занялся своей работой. Ждали их обратно часа через три. Прошли эти три часа, начинало темнеть. Сначала никто не обратил на это внимания. Но время шло, а ребят все не было. Давно уже стемнело…

Обеспокоенные отсутствием товарищей, мы стали вылезать из палаток. Состояние у всех было напряженное. И немудрено: погиб «Челюскин», погиб Могилевич, и может быть вот сейчас мы потеряли еще двоих.

Надо было принимать какие-то меры.

Стали кричать, но никто не отзывался на крики.

Вышел из палатки Шмидт.

— Что случилось? — спросил он. [21]

— Неладно с ребятами, — говорю я ему, — заблудились верно.

Шмидт отдал распоряжение дать световой сигнал — зажечь на высоких ропаках нефть.

Огни зажгли. Каждые пять минут давали по три выстрела. Был такой момент, когда нам показалось, что идут ребята. Закричали: «Идут! Идут!…» Но это был обман зрения.

Мы стали терять надежду. «Ребята погибли», — решили мы.

Вдруг опять раздался крик у ропаков. Протяжный, долгий:

— Ид-у-у-ут!…

Мы опять не поверили. Но теперь это оказалось правдой: из темноты постепенно вырисовывались два силуэта. Это приближались наши товарищи, измученные, усталые, едва передвигая лыжи.

Когда они подошли к нам вплотную, поднялось невообразимое: мы плясали, пели, обнимались, называли друг друга ласковыми словами. Только Шмидт подошел к ним, стараясь быть строгим:

— Нужно быть аккуратнее и возвращаться до темноты!

Но в глазах у Шмидта теплилась радость. И все мы поняли, что он не очень сердит. [22]