Вредители и диверсанты

Вредители и диверсанты

В отличие от кампаний по выявлению вредителей конца 1920-х — начала 1930-х гг., в 1937–1938 гг. главным источником контрреволюционной опасности выступает уже не только инженер, который нарочно плохо управляет производством, а рабочий-диверсант, действующий самым примитивным образом — ломающий электромоторы, бросая в них гайки. Из материалов архивных дел видно, что НКВД и ранее занимался проблемами поломок оборудования на уральских предприятиях.

В феврале 1936 г. начальник Лысьвенского горотдела УНКВД по Свердловской области Давыдов информировал секретаря горкома ВКП(б) о многочисленных фактах аварий и происшествий, происходивших в январе-феврале 1936 г. на Лысьвенском металлургическом заводе. Причинами неполадок, как было установлено, была «погоня за рекордами» и «некачественный ремонт», что ставило под угрозу срыва работу по стахановскому методу:

«Печь № 4 находилась в ремонте около месяца, производили перекладку сводов, пола и задней стенки. Работой руководил молодой техник Степанов. Заднюю стенку печи и притолоки выложили из мороженого кирпича, при кладке был сделан неправильный уклон самой арматуры, стенка оказалась не наклонной а прямой. Печь достаточно не просушили, в результате 16 февраля, при первой плавке в смену сталевара Труханова произошел обвал половины задней стенки, а также притолоков, произошел поджег свода. Были вынуждены весь металл разлить по коробкам, за исключением 16 слитков, тогда как он должен был быть пущен в изложницы. Металла испорчено 20 тонн. Несколько часов печь простояла»[370].

Для начальника горотдела УНКВД в 1936 г. было очевидно, что причиной аварий стала неправильная организация труда, а не диверсионные действия рабочих. Виновниками объявили специалистов заводоуправления, которые заставляли простых рабочих трудиться до изнеможения:

«Лучшие мастера цеха Стяжкин, Захаров ходят, как тени, а Мальцев имел даже мысли броситься под поезд»[371].

Резюме справки по этому делу звучит как обвинение корыстолюбивых специалистов:

«Стахановское движение прежде всего материально выгодно для специалистов, поэтому каждый стремится к максимальной производительности своего участка, но декада проходит в напряженных условиях, напряжение слишком велико и выдержать такой темп работы едва ли можно в течение продолжительного времени»[372].

Интересно, что трудовые успехи и неудачи в сознании партийных работников тесно переплетаются с условиями труда и быта рабочих. На партийных собраниях при обсуждении аварий и сбоев на производстве в общем потоке критики всплывает тема плохого питания или повседневные проблемы жизни рабочего человека[373].

В 1937 г. ситуация изменилась.

Для следователя НКВД допрашиваемый рабочий является социальным чужаком, каким был ранее инженер, служащий, словом, образованный технический специалист. Рабочие на производстве занимаются вредительством, объединяются в контрреволюционные группы и наращивают масштабы диверсий. Во главе диверсионных групп следователи «ставят» мастеров и другой руководящий персонал, обязанный присутствовать в цехе или на месте диверсий по должности. Находится своя роль и спецам. Инженер, специалист, простой служащий — они организуют из первичных диверсионных групп масштабную территориальную или даже региональную сеть. Тем самым меняется роль этих производственных кадров в следственных сценариях по созданию масштабной контрреволюционной сети на Урале.

В документах по делу машиниста Чусовского паровозного парка Якунчикова М. Д. содержится Обзорная справка, подготовленная по делу бывшего начальника Пермского отделения железной дороги им. Л. М. Кагановича Павлова Михаила Андреевича. Сам Якунчиков обвинялся в конкретных диверсионных актах и вместе с группой из шести человек был приговорен тройкой при УНКВД Свердловской области к расстрелу. Интересующая нас справка, видимо, была включена в материалы дела в ходе подбора документов по реабилитации в 1955–1957 гг. Из текста самого документа видно, что арестованные специалисты были нужны следователю для формирования связанной сети из разрозненных групп. Поэтому они подолгу содержались в камерах, к ним применяли особые методы «обработки», их неоднократно вызывали на допрос и когда все же выводили на суд (далеко не всегда это была тройка УНКВД), такой инженер-специалист представал в качестве энергичного организатора Уральского восстания против советской власти. Его связи с заговорщиками распространялись на другие города, вплоть до Свердловска.

Когда репрессии ослабли, арестованный бывший начальник Пермского отделения железной дороги им. Л. М. Кагановича Павлов М. А. смог отказаться от своих прежних показаний. Это произошло на допросе 22 сентября 1938 г. Одной из причин самооговора он назвал влияние со стороны сокамерников: Корчагина (бывшего начальника службы пути) и Тихонова (бывшего начальника планового отдела дороги): +«…Корчагин и Тихонов мне доказывали, что у меня другого выхода нет, как только давать показания, хотя и выдуманные, указав вербовщика и якобы завербованных мною лиц. В противном случае также будет репрессирована моя семья, несмотря на то, что дети малолетние, жена в положении… Кроме того, Тихонов учившийся в школе красной профессуры, политически развитый, доказывал, что сейчас существует особая политика по борьбе с действительными врагами народа, и что наши показания в деле борьбы с действительными врагами будут играть решающее значение, нас направят куда-нибудь на работу, а действительных врагов будут уничтожать. Доводы Тихонова активно поддерживал и Корчагин, заявляя, что наши показания, хотя они и ложные, нужны для партии и правительства. Я поверил Тихонову и Корчагину и начал давать вымышленные показания…, убедившись в том, что мои ложные показания никому не нужны, я категорически отказываюсь от всех мной данных показаний, как в первый раз, так и на очных ставках со Станиным и Суетиным»[374].

Выписка из докладной записки следователя, который вел дело Павлова, позволяет яснее увидеть механизм формирования из специалиста-инженера махрового контрреволюционера и организатора повстанческой сети:

«…Для того чтобы Павлов дал показания, мы поместили его в камеру № 13 к Корчагину и Тихонову, которые Павлова быстро обработали. По приходе на допрос Павлов советовался со мной, как начинать давать показания, что, собственно говоря, нужно писать и просил моей помощи. […] В процессе ведения следствия, вернее после подписания Павловым протокола были получены показания двух машинистов ст. Чусовская — Поздеева, Шихарева, которые показали, что в контрреволюционную организацию они завербованы Павловым, но так как они в показаниях не фигурировали, я уговорил Павлова дать дополнительные показания. На что Павлов согласился, сказав „раз это следствию нужно, то я не возражаю“. Даты вербовки, согласованные с датами из протокола допроса Поздеева, Шихарева […] Приблизительно в июне с. г. оперуполномоченный 2-го отделения Габов неоднократно обращался ко мне и просил, чтобы Павлов дал показания на Суетина /для закрепления дела Суетина/, и чтобы Павлов подтвердил свои показания на очной ставке с Суетиным. Я вызвал Павлова и предложил ему дать нужные Габову показания и подтвердил бы свои показания на очной ставке с Суетиным. Павлов согласился, сказав Раз сказал „А“, нужно сказать „Б“»[375].

Распределение ролей: «рабочий — мастер — служащий — начальник», используемое следователями НКВД, позволило им объединить в единое целое разрозненные элементы социальной амальгамы, которую представляли из себя арестованные в 1937 г. Иерархически организованная, выстроенная по канонам бюрократической модели промышленного предприятия, повстанческая организация приобретала размах и масштаб. При этом основанием для всех обвинений становилась конкретная вредительская деятельность рабочих (или крестьян, если речь шла о сельской местности) как рядовых исполнителей приказов своего начальства. В случае крестьян роль связующего с центральным штабом инженера-организатора выполнял арестованный председатель колхоза.

«Естественных» диверсий на всех арестованных не хватало, и поэтому следователи вынуждены были фальсифицировать и этот пункт обвинений.

Рассмотрим подробнее, в качестве довольно типичного примера, разоблачения по поводу повстанческой деятельности контрреволюционной диверсионной кулацкой группы на шахте им. Ленина (г. Кизел). Документы, представленные в деле В. П. Меркулова, позволяют довольно подробно узнать о материалах обвинения[376].

Меркулов В. П. по социальным характеристикам в анкете арестованного обозначен как трудпоселенец, навалоотбойщик шахты.

5 января 1938 г. подписано постановление об избрании меры пресечения в виде ареста. 18 января — первый протокол его допроса. Он сразу «признается» в том, что являлся участником контрреволюционной диверсионной группы, действующей на шахте им. Ленина, и по заданию этой группы срывал угледобычу, для чего вывел из строя мотор[377].

С другими членами группы Меркулова объединили на основании показаний других арестованных: Голдырева С. Н., Додатко И. П., Кочегура М. и других членов диверсионной группы. Следователь включил Меркулова в общий список разоблаченного повстанческого отделения, занимавшегося диверсионной деятельностью по указанию немецких разведывательных органов[378].

Новые лимиты на аресты в начале 1938 г. были утверждены не сразу, и материалы по этой группе задержались у следователя до мая 1938 г. В таких случаях, когда не хватало лимитов, свердловское руководство, по всей видимости, возвращало дела на доследование с требованием дополнить их материалами. В мае 1938 г., после соответствующего запроса следователя, к делу приобщена справка о неполадках в работе шахты им. Ленина треста «Кизелуголь». В ней сообщается о конкретных фактах неполадок на шахте:

«В начале ноября мес. 1937 г. был выведен из строя конвейерный привод путем заложения железного болта. В августе мес. 1937 г. был выведен из строя электромотор путем короткого замыкания с помощью постороннего предмета. В результате чего была сорвана нормальная работа участка».

На справке стоит оригинальный штамп: Управление Государственного Кизеловского Каменно-угольного Треста контора Шахта им. Ленина[379].

Меркулова держали под следствием вплоть до осени. В сентябре 1936 г. в ходе повторных допросов было запротоколировано признание в кулацком прошлом. И только после 17 сентября 1938 г. обвинительное заключение от 16 мая дополняется заключением о его участии в к-p шпионской организации, сообщающим, что принадлежность Меркулова к повстанцам «в процессе следствия подтвердилась шестью показаниями других обвиняемых, а диверсионная деятельность — соответствующим документом, находящимся в следственном деле…»[380].

Приговоренному к 10 годам ИТЛ Меркулову повезло — в 1939 г. он был освобожден, так как свидетели при передопросах отказались от своих показаний. Редкий случай, но бывший следователь Кужман направил в адрес начальства записку, в которой сообщал о том, что показания Меркулова были фальсифицированы: писались без участия самого обвиняемого, и подписывал он их после камерной обработки.

Несмотря на освобождение Меркулова, окончательно вопрос о причастности его коллег по работе в шахте к поломке врубовых машин был разрешен только в 1955–1957 гг.

В справке, полученной из треста «Кизелуголь», сообщалось:

«1. Данные о фактическом выполнении плана добычи угля по тресту: в 1935 году план выполнен на 81,6 %, в 1936 году на 79 %, причины невыполнения плана добычи угля сообщить не представляется возможным, так как архивные документы не сохранились.

Выполнение производственной программы по шахтам треста в 1937 году следующее:

Шахта им. Ленина — 67,6 %, им. Володарского — 88,8 %, Комсомолец — 62,6 %, 9-Делянка — 69,3 %, им. Крупской — 66,7 %, им. Калинина — 94,7 %, им. Урицкого — 84,4 %, Усьва — 72,1 %, Объединенная № 4 — 87,2 %. (С. 69)

[…]

5. В 1937 году на шахтах треста применялось несколько типов врубовых машин, в том числе фирмы Эйгофф, Мевор-Коульсон, Самсон и отечественные Горловского завода — ДТ, ДТ 2.

Для машин иностранных фирм запасных частей не поступало, поэтому машины работали на износ и ремонтировались деталями, изготовляемыми несовершенными способами в шахтных мастерских.

Машины ДТ, ДТ 2 для подрубки крепких углей на шахтах треста с большими включениями пирита были маломощны.

Такое положение, безусловно, приводило к авариям и поломкам машин».

Два года спустя один из бывших репрессированных за эти поломки на допросе в Кизеловском УКГБ пояснял:

«Факты порыва режущих цепей врубовой машины происходили. Но рвались эти цепи по чисто техническим причинам: или попадалась твердая порода, или от чрезмерного ослабления самой цепи». Его слова подтверждались показаниями забойщика шахты Душлида Федора Дмитриевича от 25 августа 1957 г., который сообщал:

«Могу показать, что вообще никакого умышленного вывода из строя механизмов на шахте Ленина я не замечал. Таких аварий, указанных в их показаниях, якобы имевших место в 1937 году я не помню. Правда, в тот период времени аналогичные аварии имели место, но объяснялись они чисто техническими причинами. Я помню, что в тот период времени в шахте проходили очень трудоемкую лаву, да и сама организация работ была не совсем правильной»[381].

Таким образом, естественные сбои производства, работающего на изношенном стахановскими перегрузками 1936–1937 гг. оборудовании, да к тому же в условиях дефицита запасных частей, оказались еще одним основанием для арестов и обвинений рабочих в ходе репрессий по приказу № 00447.