Некоторые итоги

Некоторые итоги

Массовые операции, продолжавшиеся волнообразно в течение года, одним из своих последствий имели существенное повышение статуса территориальных органов НКВД в системе власти. Участники операции получили от своего начальства статус бойцов, ведущих сражение с многочисленным врагом[245]. От них требовались в равной степени беспощадность к заговорщикам и доверие к собственному руководству. Для того чтобы в глазах рядового оперативника превратить строительного рабочего или колхозника, шахтера или сцепщика в смертельного врага, использовались разнообразные методы: от апелляции к высшим политическим инстанциям до пропаганды ксенофобии, от фабрикации повстанческих организаций до игры на социальных инстинктах. Идея громадного, страшного, предводительствуемого Троцким и управляемого извне — из Берлина, Токио — заговора, поразившего все структуры государственного механизма, конечно же, не была изобретением уральских чекистов. Принадлежащая Сталину, о чем неоспоримо свидетельствуют и его переписка с ближайшими сотрудниками, ставшими машинистами большого террора, и маргиналии на полях докладных записок НКВД, она была в 1937-1938-х общим местом партийной политики и пропаганды. Ответственные сотрудники Свердловского управления НКВД всего лишь приспособили идею заговора к нуждам оперативной работы.

В проведении кулацкой операции руководство НКВД проявило самостоятельность и инициативу, чтобы, во-первых, расширить область применения репрессий, а, во-вторых, соединить рутинные действия по исполнению приказа № 00447 с осуществлением большой политической задачи — выкорчевывания вражеских гнезд во властном аппарате, репрессированных руководителей которого объявляли главарями кулацких повстанческих формирований. Метод амальгамы, в массовом порядке примененный в ходе кулацкой операции, повлек за собой карательные акции против рабочих, колхозников и служащих, которые по замыслу инициаторов приказа должны были остаться вне зоны репрессий. С издержками такого рода исполнители приказа не считались. Участники массовой операции, длительное время находившиеся в составе оперативных групп, привыкшие к насилию, обману, провокациям, переживали процесс моральной деградации: избивали беззащитных людей, по своему усмотрению производили незаконные аресты, выстрелами разгоняли очереди перед магазинами (как это практиковалось в Лысьве[246]), присваивали деньги и вещи арестованных, пили горькую.

Конец массовых операций совпал с восстановлением партийного контроля над деятельностью карательных органов. Районные и городские комитеты, в течение года лишенные реальной власти, тем не менее, сохранили свои номинальные прерогативы. Формально они оставались самыми авторитетными властными структурами. Нужен был только сигнал, чтобы вернуть их к активной деятельности. И он прозвучал в ноябре 1938 г. В постановлении ЦК ВКП(б) за подписью Сталина, разосланном по областным и городским комитетам, предписывалось до 1 января следующего года провести учет, проверку и утверждение работников Наркомвнудела и отправить в ЦК докладную записку, в которой «…необходимо указать все факты о недостатках в работе органов НКВД и засоренности их чуждыми и враждебными людьми»[247]. После этого пришла расплата. Активные участники массовых операций и прежде всего следователи-колуны были уволены из органов, изгонялись из партии, отдавались под суд. Сам термин «массовая операция» стал синонимом если не прямо враждебной, то крайне подозрительной акции. В репертуаре сотрудников НКВД сохранились техники: конвейер для запирающихся, избиения для упорствующих и новый показатель эффективности работы — количество арестованных за отчетный период. Жертвы операции были реабилитированы через полвека.

Станковская Г., Лейбович О.