Дело о бродячем попе

Дело о бродячем попе

Один солдат на свете жил,

Красивый и отважный.

Но он игрушкой детской был,

Ведь был солдат бумажный…

Б. Окуджава

Всякое архивно-следственное дело напоминает детективный роман. Хотя бы тем, что на последних страницах все загадки непременно разрешаются, и сгорающий от любопытства читатель узнает, наконец, кто преступник. Ведь именно туда в свое время подшивались полупрозрачные, тоненькие кальки дел о реабилитации и другие, столь же интересные документы. Например, выписки из протоколов допросов сотрудников НКВД, производившихся в 1939 г. и позже. Дело № 16248 — не исключение. Если листать его с конца, можно сразу же познакомиться с тем, как импровизированно, в порыве вдохновения начальником УНКВД Свердловской области Д. М. Дмитриевым был придуман Уральский повстанческий штаб, чем занималась в Коми-Пермяцком округе оперативная группа Н. Я. Боярского, как именно сотрудники ОКРО НКВД Беланов, Кулипанов, Игошев и Порфирьев добивались признательных показаний и т. п.

Но нас (как было сказано ранее) интересует другой вопрос, прямого ответа на который не найти даже там. По какому принципу в вилку между стратегической задачей (проведение образцово-показательного процесса над «правыми») и тактическими средствами ее реализации («конвейер», сговор, шантаж, произвольное номинирование) попадал конкретный — «вот этот» — человек? И для того, чтобы обнаружить этот принцип индивидуации, мы попытаемся воссоздать процесс конструирования дела, в котором обычные сельские жители — мужчины и женщины были «сбиты» в существовавшие лишь на бумаге повстанческие роты и звенья, а также выяснить, какую роль в этом «марше бумажных солдатиков» отводили духовенству.

А начнем нашу историю с того, как солнечным утром 14 июля 1937 г. на проселочной дороге в 12 километрах от села Демино путешествующий по казенной надобности член ВКП(б) счетовод Василий Семенович Фирсов повстречал едущего в телеге председателя Выринского колхоза Харина. Помимо Харина в телеге сидел изрядно пьяный (несмотря на раннее время) священник. Дальнейшее нам известно из удивительно безграмотно и бессвязно написанного доноса, направленного Фирсовым в органы НКВД[513]. На вопрос «Куда поехали?» взялся отвечать поп и заявил, что ездил в Кировский край, «отпевал всех коммунистов». В том ли дело, что (по свидетельству самого Фирсова) вопрос был задан наполовину по-русски, наполовину на коми, либо во всем виноваты винные пары, но поп вместо ответа на вопрос «куда?» стал отвечать на вопрос «откуда?», и лучше бы он вообще промолчал. Коммунист Фирсов взъярился и затеял перепалку. Слово за слово, и «он на меня с большого матюка и говорит: Сталин-то что говорит и 135 статья Конституции? Я говорю, что вам дано свободно что-ли творить контрреволюцию и искажать конституцию, все равно мы вам не позволим и не выберут тебя в Советы. Он говорит: Нет, вас коммунистов не выберут, а меня выберут»[514] [сохранена орфография и пунктуация оригинала. — А. К.].

Вот этот-то выпивоха и матерщинник и есть наш герой — бродячий поп (иногда подобных типов называли «поп-передвижка») Тудвасев Владимир Григорьевич. О нем нам известно, что с 1919 г. Тудвасев работал священником церкви в селе Бормотово вплоть до ее закрытия в 1928 г. (так указано в характеристике, данной на него Верховским сельсоветом уже после ареста[515]), по другим свидетельствам — в 1930 г. Оставшись без места, поп перебрался в Кузьвинский сельсовет, но там не задержался и в 1933 г. вернулся в деревню Русаково, где и прожил до ареста. Но «прожил» в данном случае не вполне подходящее слово, т. к. Тудвасев на месте не сидел. В поисках заработка он неустанно ходил по всему Коми-Пермяцкому округу, добираясь иногда даже до Кировской области. Основным его занятием было отправление треб на дому, но священник не брезговал и физическим трудом:

«занимался сапожным делом — шил обувь по просьбам местных жителей, а также изготовлял железные трубы из материала заказчика»[516].

Иногда даже подрабатывал в колхозе, и, по отзывам односельчан, «мы, колхозники, жили лучше него». Для того чтобы оценить это «лучше», заметим, что колхозники в Коми-Пермяцком округе в 30-е гг. никогда досыта не едали, а в неурожайном 1936 году там случился настоящий голод.

О личных качествах «бродячего попа» можно судить только косвенно и с чужих слов. «Более в близких отношениях Тудвасев находился с местным жителем Русаковым П. Г. (погиб на фронте), вместе с которым обычно занимался распитием спиртных напитков, особенно самогона. Со слов Русакова мне известно, что Тудвасев был плохим попом в том смысле, что он ругал по-матерному попов, проклинал веру, что чаще всего разговоры вел не о вере, а о том, как бы побольше подзаработать денег»[517]. Был грех, любил батюшка выпить, а во хмелю становился сварлив. Доставалось всем, но особенно часто Тудвасев недобрым словом поминал колхозы. По его мнению, они непременно должны будут развалиться. Им была даже разработана доморощенная историософская схема:

«В доказательство своей контрреволюционной агитации привел пример о том, что была коммуна, из коммуны превратился колхоз, а из колхоза превратятся единоличники»[518].

Это, в свою очередь, не ускользнуло от внимания органов НКВД Коми-Пермяцкого округа, и в 1936 г. Тудвасева арестовали по подозрению в ведении антисоветской агитации (ст. 58–10 УК РСФСР). И хотя в тот раз его освободили «за недоказанностью», в ходе подготовки кулацкой операции прошлогодний арест автоматически превращался в «черную метку». Но в Кировской области бродячий поп тоже примелькался. Возвращаясь домой в июле 1937 г., Тудвасев еще не знал, что по еще не остывшим следам его недавнего пребывания в Зюздинском районе идут оперуполномоченные НКВД. Местному райотделу тоже требовалось произвести аресты сообразно отпущенным лимитам.

В результате получилось вот что: нашего героя включили и утвердили в списки «по изъятию АСЭ и К-P элемента» сразу два подразделения НКВД: сначала Зюздинский РО НКВД Кировской области, затем Коми-Пермяцкий ОКРО НКВД. 30 июля на имя начальника Коми-Пермяцкого ОКРО НКВД лейтенанта госбезопасности Беланова поступил срочный запрос из села Афанасьево от младшего лейтенанта госбезопасности Шабалова на попа Тудвасева, который «…неоднократно в данном 1937 г. приходил в наш р-н, проводил нелегальным образом религиозные обряды, имея связь с церковниками нашего района, одновременно проводил активную контрреволюционную деятельность. Тудвасев намечен нами к аресту и привлечению к уголовной ответственности»[519]. Беланов прямо поперек бланка запроса наложил резолюцию: выяснить, что у нас есть на этого попа. Ничего не оказалось. В деле нет ни агентурных сведений, ни свидетельских показаний о Тудвасеве, происходящих из Коми-Пермяцкого округа, которые предшествовали бы его аресту.

В такой ситуации, возможно, следовало бы уступить священника кировским коллегам — у них-то на него материал имелся, и они со всей определенностью определили его во вторую категорию[520]. Получил бы Тудвасев 10 лет ИТЛ, да и дело с концом. Как выяснится впоследствии, для него это было бы лучшим исходом. Но Беланов, по-видимому, решил, что «такая корова нужна самому», и тоже включил его в операцию. Арестуем, а там посмотрим. Фигура мобильного, вирулентного священника-агитатора сулила некоторые (пускай еще не вполне ясные) перспективы, поскольку установка Дмитриева на раскрытие контрреволюционной повстанческой организации в Свердловской области была доведена до каждого руководителя подразделения НКВД.

Тудвасева арестовали 6 августа на территории Коми-Пермяцкого автономного округа и неделю вообще не допрашивали. За это время 10 и 11 августа помощник оперуполномоченного ОКРО НКВД сержант госбезопасности Порфирьев успел допросить двух свидетелей, подтвердивших факты контрреволюционной пропаганды, и запросить из Кировской области собранный там материал. 12 августа очередь дошла и до арестованного священника. В своих показаниях бродячий поп не отрицал факта антисоветской агитации на Визяйской тракторной базе («Был я тогда в нетрезвом виде»[521]), на дороге из Кировской области — тоже (но что там было — не помнит по той же причине). В ведении пораженческой и антиколхозной пропаганды Тудвасев не признался[522], он ясно указал, что связи ни с кем не имел. После этого никаких следственных действий до 11 сентября в отношении него не проводилось.

Тем временем поступили материалы из Кировской области. Из них следовало, что хотя Тудвасева вряд ли примут в бойскауты, ничего серьезного ему вменить в вину нельзя. Крестил детей по домам колхозников[523], вел религиозную пропаганду, стращал 12-летнюю девочку-пионерку Чераневу Настю:

«Кто в бога не верует, у того черти волосы выдерут, так у тебя выдерут черти волосы»[524].

Выходило так, что все это по-прежнему тянуло на не более чем вторую категорию. А между тем, стоит помнить, что к этому времени уже были арестованы сотни «кулаков», из которых вполне возможно было соорудить широко разветвленную сеть повстанческих организаций. И тут-то снующий взад-вперед бродячий поп мог бы сыграть исключительно важную роль организатора, вербовщика, координатора. Но это было бы еще только полдела: его самого нужно связать с вышестоящими уровнями повстанческой иерархии. А эта связь все не просматривалась…

Ничего не добившись от Тудвасева в этом пункте, оперативники ОКРО НКВД начинают движение в обход, и мы вынуждены двигаться вместе с ними, оставив на время нашего героя.

6 августа Коми-Пермяцким окружным отделом НКВД были арестованы священник церкви села Пешнигорт Кудымкарского района Шелепин Николай Дмитриевич и бывший священник, а ныне ссыльный, работающий сторожем стройконторы в деревне Заболотная Пономарев Константин Дмитриевич, а 8 августа — Рукавишников Эммануил Сергеевич, священник Верх-Иньвенской церкви. Все трое отбывали в округе ссылку: Шелепин и Рукавишников — в прошлом, Пономарев — на момент ареста. Двое из них (Рукавишников и Пономарев) были осуждены по ст. 58–10 УК РСФСР, и уже поэтому их арест с началом кулацкой операции был предрешен. А вот на что они могли сгодиться, будучи уже арестованными, зависело только от умения оперативников. И Рукавишников, и Пономарев до ссылки служили в церквах, расположенных неподалеку от областного центра, могли контактировать (а может, и в самом деле встречались) с руководством епархии, и, следовательно, могли быть включены в структуру контрреволюционной повстанческой организации. Однако каждый из священников имел особенности, делающие их не вполне подходящими кандидатурами на роль центрального связующего звена между Уральским повстанческим штабом и местными первичными ячейками.

Вот, например, Рукавишников был обновленцем, а в Коми-Пермяцком округе преобладали священники староцерковной, тихоновской ориентации. В принципе, такие тонкости сотрудников НКВД нимало не смущали, и мы увидим, как они их обойдут. Хуже было другое: Эммануил Сергеевич оказался малообщительным человеком и (в том числе и в силу указанного выше обстоятельства) не обзавелся знакомствами в среде местных церковников. В своих подлинных, т. е. действительно написанных от руки, показаниях от 15 августа он утверждал: «…в пределах Коми-Пермяцкого округа из служителей культа мне знакомых не было, хотя я знал священников пешнигортской церкви и самковской церкви, Немчинова и второго, фамилию не знаю, где между нами связи не было». И добавил, что уже давно утратил связь с руководством епархии, не получая оттуда ни письменных, ни устных указаний[525]. Фигура Пономарева и вовсе выглядит маргинальной. После высылки в Коми-Пермяцкий округ он даже не служил в церкви, имел ограниченный круг знакомых, связей со Свердловском не поддерживал.

Иное дело — Шелепин. Прежде всего он был благочинным, и сам не отрицал контактов с епископом Пермским Глебом Покровским и епископом Свердловским Петром Савельевым. Он лично знал всех священников своего благочиния («тихоновцев» и не только) и неоднократно встречался с ними. В своих показаниях от 17 августа, аутентичность которых не вызывает сомнений, Шелепин в числе знакомых служителей культа в Коми-Пермяцком АО назвал Тудвасева, Рукавишникова, Тиунова, Немчинова, Лобовикова, Пономарева, Швецова, Грамолина, Нечаева. Кроме того, примечательно, что Шелепин родился и вырос в Белоруссии, под Полоцком, а значит, вполне мог иметь связи в Польше.

Но и это еще не все. Николай Дмитриевич оказался человеком с секретом. Листая страницы дела, касающиеся его прошлого, мы с удивлением обнаруживаем, что в тех местах, где так или иначе упоминается причина высылки Шелепина из Белоруссии на Урал, возникает какая-то невнятица. Даже статья УК, по которой он был осужден, всякий раз называется другая. В обвинительном заключении названа ст. 74 УК БССР, но и это неправда. Правду мы нашли в «Справке по архивно-уголовному делу № 20496» от 13 января 1966 г., где сообщалось, что Шелепин «привлечен по делу в качестве обвиняемого по ст. 211 УК БССР за то, что, будучи спецосведомом органов ГПУ, расшифровал методы работы ГПУ»[526]. Был осужден на три года, которые отбывал сначала в Вишерских лагерях, затем на Майкорском заводе.

Все это делало его идеальным кандидатом на роль организатора контрреволюционного подполья в Коми-Пермяцком округе по линии церковников. Но на допросах этот сексот на покое повел себя странно. Протокол первого допроса в деле вообще отсутствует, вместо него подшиты собственноручные показания Шелепина. Вот фрагмент из них:

«У епископа Савельева Петра был в августе прошлого года, и визит продолжался не более часа. Он снабдил меня миром и получил 15 рублей, назначил священника Бахматова Федора к Захаровской церкви Кудымкарского района, в то время еще не закрытой и написал об этом нужную бумагу. Все это заняло 30–40 минут времени; затем он спросил меня, привез ли я обычные полугодичные взносы на содержание иерархии, и на мое заявление, что вносить 100 рублей в год от церкви обременительно, он сказал, что это ничуть не много и что деньги, которые к нему поступают, расходуются не только на содержание его и высшей иерархии, но на поддержку безработного бедствующего духовенства и вообще контрреволюционные цели, для чего, говорил он, имеется целая организация церковников; ни фашистской, ни повстанческой он эту организацию не назвал и предложил мне как члену духовной корпорации примкнуть к этому делу, к этой организации, и когда я выразил согласие, то поручил вербовать среди верующих благонадежных жертвователей на это дело» [выделено нами. — А. К.][527].

Из показаний Шелепина видно, что ему действительно было предложено участвовать в организации своеобразной «черной кассы» духовенства и привлекать к этому делу других. Как говорится, будут деньги — высылайте. Вскоре арестованный священник поймет, что эту организацию следует именовать «контрреволюционной повстанческой организацией», и примет это правило номинирования. Но больше он ничего к своим показаниям не прибавит. В августе с ним будет работать сам Боярский, после его отъезда за Шелепина примется Игошев — и потерпит полное фиаско[528].

Стойкость Шелепина, однако, ничего не изменила в общей диспозиции следствия. 29 августа в деле «бродячего попа» намечается прорыв: начальнику ОКРО НКВД Беланову и легендарному оперативнику Кулипанову (у которого сознавались все и во всем) удалось сломить Пономарева и заставить его подписать сочиненную ими «сказку». Согласно обычной практике, машинописная копия этого протокола была вложена в следственное дело № 13836[529].

Пономарев «показывал», что был привлечен в контрреволюционную фашистскую повстанческую организацию в октябре 1934 г. управляющим делами Свердловской епархии обновленческой ориентации Уфимцевым Иваном Николаевичем у него на квартире в Свердловске при канцелярии епархии.

Уфимцев сообщил Пономареву, что он является членом «Союза защиты церкви и России», объединяющего всех честно верующих, независимо от религиозных течений, и назвал имена 22 членов организации. «После перечисления указанных лиц, Уфимцев уверил меня, что в этой организации состоит все духовенство обновленческой ориентации, входящее в Свердловскую епархию. Тут же он указал, что в Свердловске существует так называемый „Объединенный церковнополитический центр“» [выделено нами. — А. К.][530]. В состав этого центра, согласно «показаниям» Пономарева, входили:

Сергей Корнеев — митрополит Свердловской области, обновленческой ориентации.

Звездов Макарий (Матвей Дмитриевич) — архиепископ Свердловский и Ирбитский, тихоновской ориентации.

Холмогорцев Петр — архиепископ Свердловской и Челябинской области, григорьевской ориентации.

Он сам, Уфимцев Иван Николаевич.

Федорин Павел Федорович.

Львов Евгений Иванович.

Целью организации являлось вооруженное выступление в тылу в момент нападения на СССР Японии и Германии. В Свердловске был сформирован повстанческий штаб, а область была разделена на повстанческие районы: Свердловский, Суксунский, Кунгурский, Пермский, Кудымкарский и Соликамский. Далее названы руководители повстанческих районов по линии церковников: Зубарев Василий Александрович — епископ Александровского завода, руководитель Соликамской и Кизеловской контрреволюционной организации; Платонов Сергей Николаевич — епископ г. Перми, руководитель пермской повстанческой организации; Савельев Петр Алексеевич — епископ, руководитель повстанческой организации церковников в Кунгурском районе; Холмогорцев Петр — руководитель контрреволюционной организации церковников Свердловского района, председатель областного повстанческого штаба; Овчинников Иван — верх-иньвенский священник, руководитель организации по Кудымкарскому району (в 1935 г. выехавший куда-то в Сибирь).

Уфимцев якобы заявил Пономареву:

«Наша повстанческая организация построена по принципу военных организаций — звено, взвод и рота, при чем при каждом подразделении стоит командир»[531].

Пономарев «получил задание» вербовать в организацию новых членов, но не смог этого сделать, т. к. был арестован и выслан в Коми-Пермяцкий округ. Там он летом 1936 г. «случайно» познакомился с Шелепиным, и во время второй встречи с ним, 12 июля (видимо, почувствовав необыкновенное доверие друг к другу), они выяснили, что оба являются участниками контрреволюционной фашистской повстанческой организации. Шелепина туда, оказывается, вовлек епископ Глеб Покровский. В следующее воскресенье Шелепин сообщил, что в Кудымкарском районе им создано несколько организаций во главе со священниками, и назвал их имена:

1. Рукавишников Эммануил Семенович — священник села Верх-Иньва.

2. Тиунов Александр Николаевич — священник села Отево, бывший черносотенец.

3. Швецов Даниил Николаевич — священник с. Юрлы.

4. Лобовиков Григорий — священник с. Кувы.

5. Немчинов Николай Николаевич — священник с. Самково.

Сравнение этого списка с перечнем знакомых Шелепина показывает почти полное совпадение, но Нечаев, Грамолин и «бродячий поп» Тудвасев в нем почему-то отсутствуют. После этого сообщения Шелепин с гордостью «отчитывается» перед Пономаревым о проделанной работе: первичные повстанческие отряды созданы: в селе Пешнигорт — до 30 человек, в деревне Внуково — до 25 человек, в деревне Бараново — до 20 человек и в деревне Юково — до 15 человек. Пешнигортским взводом командовать назначен церковный староста Климов Алексей Николаевич[532]. Итого — 90 повстанцев. Рота, однако.

А неутомимый благочинный все продолжал делиться сокровенным: на территории округа действует мощная и широко разветвленная повстанческая организация, в которую входят местные националисты, представители правых и эсеры, а возглавляет организацию некий Кривощеков Яков Алексеевич, орденоносец.

Напоследок Пономарев показал, что осенью 1936 г. Шелепин сам сообщил ему о том, что является резидентом польской разведки, и предложил заняться сбором шпионской информации.

«Сказка», состряпанная Белановым и Кулипановым, является в прямом смысле слова убийственным документом. Между ее строк читается приговор всему руководству Свердловской епархии, всем священникам Коми-Пермяцкого округа и тысячам рядовых «повстанцев», сотням «взводных», десяткам «ротных». А чего стоят, например, слова протоиерея Уфимцева о том, что все священники-обновленцы являются участниками контрреволюционной повстанческой организации? На основании только этого можно арестовывать каждого из них. По первой фигуре простого категорического силлогизма, модус AAA: «Все обновленцы суть повстанцы. Имярек — обновленец. Ergo, он — повстанец».

Можно проследить, как впоследствии эта «сказка» превратится в универсальную матрицу фабрикации признаний священников. Рукавишников «расколется» 4 сентября, и копия его «показаний» опять будет вложена в дело[533]. Оказывается, он тоже завербован Уфимцевым еще в 1932 г. Перед ссылкой в Коми-Пермяцкий округ в 1933 г. Рукавишников успел повидаться с ним, и Уфимцев, прощаясь, сообщил, что руководителем контрреволюционной организации в Кудымкарском районе является завербованный им священник Верх-Иньвенской церкви Овчинников. Список священников — участников организации немного расширен. В «показаниях» Рукавишникова не забыли упомянуть и Тудвасева[534]. Все остальное в точности так, как в показаниях Пономарева.

Уфимцев, Уфимцев, снова Уфимцев. Кто же этот коварный паук, вовлекающий в свои сети все новых и новых жертв? И с какой же сокрушительной силой карающий меч органов НКВД должен обрушиться на его голову? Тут нас ожидает сюрприз. Из обзорной справки по архивно-следственному делу № 8214 мы узнаем, что «Уфимцев И. Н. был арестован 7 апреля 1935 г. Ирбитским отделением ПП ОГПУ по Уралу и обвинялся в разглашении секретных сведений, известных ему в силу его положения как секретного сотрудника ОГПУ. Постановлением Особого Совещания при НКВД от 22/VII-35 он был осужден к 3 годам ИТЛ»[535]. Жаль, что Беланов не сочинил сцену вербовки Шелепина Уфимцевым, было бы забавно: действующий спецосведом вербует бывшего спецосведома.

Обратим внимание на то, что показания Рукавишникова набрасывают петлю на Тудвасева. Но, оказывается, для надежности к делу приобщен рассказ о его повторной вербовке, сочиненный лично начальником IV отдела УНКВД по Свердловской области капитаном госбезопасности Боярским 31 августа[536]. «Сказка» — заслушаешься, с колоритными подробностями. Оказывается, бродячего попа завербовал бывший белый каратель Боромотов, собственноручно расстрелявший из пулемета 53 бойца РККА из своего взвода, которых ранее, в 1919 г., склонил перейти на сторону Колчака:

«Тудвасев, не колеблясь, дал свое согласие бороться с ненавистной ему властью и заявил мне, что если он сам не раздобудет оружие, чтобы я его обязательно снабдил им»[537].

Наша история близится к финалу. 11 сентября Беланов и Кулипанов вынудят Тудвасева подписать отпечатанный на машинке протокол допроса, составленный по стандартной схеме. Вербовка Овчинниковым — создание повстанческих ячеек — контакт с Шелепиным — предложение шпионить. Мобильность «бродячего попа» была использована на все 100 %: ему приписали создание организаций в Зюздинском районе Кировской области (7 человек), в Кудымкарском районе (6 человек), в Верх-Иньвенском и Деминском сельсоветах (35 человек, а затем еще 11 человек). Итого — 59 повстанцев. Полурота. Из не встречавшегося ранее в показаниях — утверждение (со слов Овчинникова) о существовании всесоюзного Объединенного Церковно-Политического центра в Москве. От обновленцев в него якобы входит протоиерарх Виталий Введенский.

С 8 по 13 сентября по делу № 16248 будет произведено еще 5 арестов. Возьмут всех, кто был упомянут Шелепиным в числе знакомых: Лобовикова, Швецова, Тиунова, Грамолина, Нечаева. Все, кроме Швецова и Нечаева, согласятся подписать заранее отпечатанные протоколы, изобличающие Шелепина и Тудвасева. Содержание показаний выстроено по схеме, восходящей к показаниям Пономарева, но с незначительными вариациями. Так, получает развитие тема «московского центра». От тихоновцев туда якобы входит митрополит Московский и Коломенский Сергий Старгородский, он же является и конечным адресатом шпионской информации, передавая ее неназванному сотруднику польского консульства.

24 сентября Кулипанов предпринял последнюю попытку добиться признания у Шелепина. Ему были предъявлены выписки из протоколов допроса Пономарева, Грамолина, Тиунова и даже епископа Петра Савельева, но Шелепин все отрицал. Никакого значения это уже не имело, т. к. он «полностью изобличался» чужими показаниями. Очные ставки не проводились. Никаких следов участия представителей прокуратуры в деле не имеется.

Спустя четыре дня Кулипанов составит обвинительное заключение, 13 октября следственное дело № 13836 будет рассмотрено на заседании тройки при УНКВД Свердловской области. Решением тройки бродячий поп Тудвасев В. Г. и благочинный Шелепин Н. Д. приговорены к расстрелу, 4 ноября приговор был приведен в исполнение. Остальные получили по 10 лет ИТЛ.

Подведем итог. Дело о бродячем попе является типичным продуктом конструкторских усилий сотрудников НКВД. Оно наглядно демонстрирует, что в Свердловской области священники подвергались преследованиям (используя выражение Шелепина) «как члены духовной корпорации». Духовенство оказалось идеальным объектом репрессий. Вертикальные и горизонтальные корпоративные связи квазиноменклатурной структуры церкви использовались как каркас, на который наращивались повстанческие ячейки из арестованных крестьян-прихожан. Фигуры «попа-передвижки» и благочинного оптимально дополняли друг друга: один сновал челноком в горизонтальной плоскости, другой — в вертикальной, сплетая тонкие нити личных отношений в плотную ткань контрреволюционного заговора. В соответствии с амбициозным замыслом Дмитриева все антисоветские элементы объединялись в грандиозную амальгаму из правых, церковников, националистов, троцкистов, руководимую Уральским повстанческим штабом. При любой возможности сочиняли присутствие иностранной разведывательной агентуры. Предусмотрительно оставляли следы, ведущие от региональной организации в Москву.

В результате репрессиям мог подвергнуться любой «церковник» — что и было сделано. В своих показаниях Шелепин утверждал, что к 1937 г. в Коми-Пермяцком округе действовало 7 церквей. Элементарный подсчет арестованных в августе и сентябре показывает, что 100 % духовенства в Коми-Пермяцком округе было репрессировано. В других регионах картина едва ли была иной.

Казанков А.