Дело о «националистической контрреволюционной повстанческой организации»
Дело о «националистической контрреволюционной повстанческой организации»
Дело № 26356 состоит из 4 томов и объединяет четырнадцать человек — пермское и кояновское мусульманское духовенство и активных верующих.
Начинается дело с собранных НКВД данных на мусульман г. Перми и Пермского района. Самый ранний документ относится к 1926 г. — это доклад о съезде мусульман 4 Горно-Уральского района Уральской области[594]. Съезд проходил в Перми, участвовали муллы из Кояново, Усолья и других населенных пунктов Прикамья. Выступающие критиковали политику советской власти в области религии. Еще один документ — письмо от гражданина Ш. в пермский горотдел НКВД от 15.08.1936 г.[595], рассказывающее об антисоветских высказываниях мусульманского духовенства и готовящемся восстании. Из текста письма ясно, что этот гражданин уже не в первый раз пишет в НКВД и по его доносу, написанному в апреле 1936 г., было арестовано четыре человека — активные верующие мусульмане[596].
Это письмо было пущено в ход почти через год. 31 июля 1937 г. следователь НКВД лейтенант Лизунов вызвал на допрос в качестве свидетеля Г., который рассказал об антисоветских высказываниях среди мусульман Перми и района. На вопрос о террористических высказываниях Г. ответил, что «не слыхал»[597]. 5 августа 1937 г. на допрос в качестве свидетеля был вызван Ш. — автор прошлогоднего письма. Он показал, что в Пермском районе существует контрреволюционная повстанческая организация «из числа мусульманского духовенства». В протоколе допроса свидетеля К. от 7 августа очень схематично описывается структура повстанческой организации со связями с Францией, Ташкентом и Уфой. Допрошенный в тот же день свидетель М. показал, что «о террористических настроениях мусульман» ему ничего не известно. Допрошенные 22.08 и 07.09.1937 г. председатель и секретарь Кояновского сельсовета Беляев Шариф и Иртуганов Назми рассказывали только об антисоветских высказываниях муллы и его окружения. На вопрос об антисоветской деятельности отвечали, что ничего об этом не знают.
В протоколе допроса свидетеля Ф. от 13.08 очень подробно описана структура повстанческой организации. Схематично она выглядела так: во главе — Закий Валида[598], проживающий во Франции.
Валида руководил подпольной деятельностью через Хады Максуды (Ташкент) и ЦДУ (центральное духовное управление) (Уфа). ЦДУ сотрудничало с Уральским повстанческим штабом, который в свою очередь организовывал повстанческие ячейки в селах, деревнях, колхозах, на заводах, среди духовенства. Причем, повстанческий штаб создан «троцкистами, правыми и другими контрреволюционными партиями в блоке с духовенством». Ф. — сельский православный священник, арестованный еще 01.06.1937 г.[599] В его показаниях фигурируют также секретари пермского горкома партии, секретари райкомов, председатели облисполкома и др. Такие обширные знакомства сельского священника, арестованного за антисоветскую агитацию, вызывают сомнения. Допрашивали Ф. ст. лейтенант В. И. Былкин, оперуполномоченные Мозжерин и Демченко. Оперативник НКВД И. П. Ветошкин на следствии в 1939 г. рассказал, что первым его делом было дело сельского священника Ф. Не зная, с чего начать, Ветошкин обратился к начальнику — Былкину, тот дал ему четыре вопроса и сказал, что Ф. должен признаться. Ф. ни в чем не признавался, и дело было передано оперативнику Демченко, «…который на второй день мне показал обширный отпечатанный протокол допроса с признанием Ф. в контрреволюционной деятельности, с указанием участников и его подписью»[600]. После Ветошкин узнал, что протоколы писались без участия обвиняемого, которого затем заставляли подписаться.
Из предваряющих дело допросов свидетелей и повторных допросов свидетелей в 1957 г. можно попытаться отделить реальные «обвинения» от выдуманных. Так, в протоколе допроса свидетеля Г. от 31 июля 1937 г. имеются данные о высказываниях мусульманской общественности г. Перми и Пермского района об ухудшении жизни народа, о непомерных налогах, установленных советской властью, о голоде и несоответствии действительности высказываниям Сталина («жить стало лучше, жить стало веселей»). Особенно было отмечено, что свидетель о террористических высказываниях ничего не слышал[601]. Свидетель А. 3. Мусин, допрошенный 13.12.1957 г., подтвердил свои показания относительно антисоветских высказываний обвиняемых, но о существовании контрреволюционной повстанческой организации он не знал и заявил:
«Почему в протоколе допроса записаны неверно мои показания, я сказать не могу»[602].
Протоколы допросов свидетелей в августе 1937 г. в большинстве своем также не дают никакой информации о существовании «повстанческой организации», а только передают многочисленные антисоветские высказывания. Так, допрошенный 22.08.1937 г. в качестве свидетеля Беляев Шариф рассказал, что мулла Тайсин призывал в мусульманские праздники не ходить на работу, предлагал на основе новой Конституции выбрать в сельсовет верующих людей[603]. В характеристике на муллу Тайсина, данной председателем сельсовета 25.08.1937 г., описываются его «деяния» — «религиозное одурманивание масс» и публичное чтение соответствующих глав новой Конституции в мечети[604]. Таким образом, в реальности были только высказывания недовольных экономической политикой советской власти и новой, казалось бы, либеральной Конституцией.
Арестованным кояновцам уже на втором допросе (8–12 августа) предъявили обвинения в участии в националистической повстанческой контрреволюционной организации. Текст обвинения очень скупой — только слова об участии в организации, без описаний структуры организации, планов восстаний и т. д. Возможно, что во время первых допросов следователи сами еще четко не представляли себе этой «организации», имели только установку на объединение дел в организацию[605] и потому ограничивались вопросами-утверждениями: «Нам известно, что Вы состояли…».
Четкая структура организации с планами восстания и связями с другими социальными группами впервые появляется в деле 13 августа 1937 г. в показаниях свидетеля Ф. Возможно, именно в это время руководство Свердловского НКВД окончательно обдумало идею Уральского повстанческого штаба, объединяющего все целевые группы, подлежащие репрессиям согласно приказу № 00447, или, что более вероятно, методические разработки центра именно в это время дошли до рядовых следователей. В группе следователей НКВД, ведущих дело жителей села Кояново, таким «носителем» новых идей и новых методов ведения следствия стал сержант ГБ Д. Ф. Бурылов.
На всех допросах, которые вели сотрудники НКВД С. Н. Окулов, Г. В. Марфин и А. М. Каменских до 20-х чисел августа, обвиняемые отрицали свое участие в контрреволюционных повстанческих организациях, некоторые из них признавались в антисоветских высказываниях. С 21 августа в деле появляются протоколы допросов, которые вел Бурылов Д. А., в этих протоколах обвиняемые «сознаются» в участии в контрреволюционной организации, в подготовке восстания и т. д. Один только Апкин Закарья, бывший красноармеец 109 полка и мусульманского стрелкового полка РККА, ни в чем не признался даже Бурылову.
Можно предположить, что в последней декаде августа кардинально меняется методика ведения следствия, появляется новый сотрудник НКВД — Бурылов Диадор Андреевич и проведенные им допросы почти все заканчиваются признанием и подписанием протоколов с признаниями.
Протоколы допросов бывших следователей НКВД в 1939 г. раскрывают основные методы «упрощенного ведения следствия». Это — конвейер и уговаривание арестованных:
«если же арестованные отказывались подписывать такие протоколы, то их упрашивали „так мол нужно для борьбы с врагами“, а если и это не помогало, тогда держали их по 2–3 и даже больше суток без сна и тем самым вымогали их подписывать протоколы с вымышленными показаниями»[606].
Существовали и другие методы:
«основным методом был у нас сговор и обман обвиняемых — заполнить автобиографию, а подсунуть протокол допроса или составить два протокола допроса, один с признанием, а другой без признания и постараться отвлечь внимание арестованного и подменить протокол допроса»[607].
Еще один способ фабрикации протокола допроса с признанием — «допрос под карандаш»:
«…после допроса они расписались чернилами, и я их отправил в тюрьму. После этого я карандаш стер и написал то, что было написано в постановлении на арест»[608].
9 сентября 1937 г. тройка при УНКВД Свердловской области приговорила всех «участников националистической контрреволюционной повстанческой организации» к расстрелу с конфискацией имущества.
Из материалов дела четко видно, как из обычных людей — духовенства и колхозников, фактически даже не подпадающих под целевые группы приказа № 00447, фабрикуют контрреволюционную террористическую организацию, участники которой подходят под целевые группы приказа. Это может объясняться тем, что приказ содержал четкий план уничтожения определенных социальных слоев. В приказе было указано число граждан, подлежащих репрессии, в дополнительных инструкциях указывались сроки исполнения приказа: 4 месяца. Обстановка в стране — всеобщая подозрительность и всеобщий поиск врагов — только способствовали тому, что начальство требовало выполнить и перевыполнить план по уничтожению людей. Бывший следователь НКВД Каменских вспоминал:
«…разговоры со стороны Дашевского и Левоцкого были поняты сотрудниками недвусмысленно, они говорили, что малейшее понижение темпов разоблачения врагов будет расцениваться как отказ вести борьбу с классовым врагом»[609].
В газетах, по радио и на собраниях требовали уничтожить «продажных псов, агентов фашизма…»[610] и выкорчевать «контрреволюционного троцкизма корни»[611]. Следователи Пермского городского отдела НКВД установку на фабрикацию дел поняли, но придумать-сфабриковать самостоятельно дело в первые дни проведения операции не могли. Тогда из Свердловска приехали следственные бригады, которые быстро научили пермских следователей, «как нужно вести дела»:
«Нам конкретно показали, как нужно работать и добиваться признаний»[612].
Процесс переквалификации дел об антисоветских высказываниях в дела о контрреволюционных террористических организациях описал бывший следователь Зырянов. Зырянов получил компрометирующий материал на Баганину: ее письма за границу, где она описывала голодную и плохую жизнь в Советском Союзе. На допросе Баганина не отрицала свои взгляды, выраженные в письмах, и даже сама написала три страницы показаний. Зырянов передал эти показания Былкину[613], который дописал ее показания до 20–22 страниц. Баганина якобы признавалась в участии в контрреволюционной националистической организации. Естественно, она отказалась подписывать такие показания. Тогда в ход пустили «особые способы ведения следствия» — «На конвейере я людей держал до их признания»[614]. Вероятно, именно так были получены признания у кояновцев и сельского священника Ф. Нужно отметить, что были и добровольные помощники, как, например, свидетель и автор писем в НКВД — Ш.