Карфаген

Карфаген

Могучая держава западного Средиземноморья, с которой Рим борол­ся на протяжении более столетия, первоначально была маленькой ко­лонией финикийского города Тира, основанной, согласно преданию, в 814 г. до н. э.

Карфаген, по-видимому, не был самой ранней финикийской колонией на северном побережье Африки, но выгоды его географического положе­ния привели к тому, что он подчинил себе соседние фактории Тира и Сидона и мало-помалу распространил свою власть на значительную часть по­бережья западного Средиземноморья.

Карфаген лежал в северо-восточной части теперешнего Туниса, в глуби­не большого залива, недалеко от устья р. Баград, орошавшей плодородную равнину. Таким образом, город был расположен на главных морских путях, связывавших восточное Средиземноморье с западным, в непосредственной близости к Сицилии. Естественно, что он стал центром обмена ремеслен­ных изделий Востока на сырье Запада и Юга. Карфагенские купцы торгова­ли пурпуром собственного производства, слоновой костью и рабами из Су­дана, страусовым пером и золотым песком из Центральной Африки. Они получали серебро и соленую рыбу из Испании, хлеб из Сардинии, оливко­вое масло и греческие художественные изделия из Сицилии. Из Египта и Финикии в Карфаген шли ковры, керамика, эмаль и стеклянные бусы, на которые карфагенские купцы меняли ценное сырье у туземцев.

Преобладание в карфагенской экономике торговли такого типа опре­делило размеры и характер карфагенской колониальной державы. Ее фак­тории тянулись узкой полосой по северному побережью Африки — от Триполитании до Столбов Мелькарта[132] — и затем спускались к югу по берегу Атлантического океана. Они были разбросаны в Южной Испании, на Балеарских островах, в Сардинии и Корсике. Большая часть Сицилии при­надлежала Карфагену.

Однако Карфаген был не только торговым государством. В его эконо­мике немалую роль играло сельское хозяйство. На плодородной равнине Баграда лежали крупные поместья карфагенских землевладельцев. Они обрабатывались рабами или местным ливийским населением, находившим­ся в зависимости крепостного типа. Карфагеняне славились рациональны­ми методами ведения сельского хозяйства. Труд карфагенянина Магона о сельском хозяйстве в 28 книгах был впоследствии переведен на латинский язык по приказанию римского сената. Мелкое свободное землевладение, по-видимому, не играло в Карфагене сколько-нибудь заметной роли.

Экономика Карфагена определяла его классовую структуру. Вся власть фактически находилась в руках ограниченного круга богатых землевла­дельцев, торговцев и промышленников. Эта олигархическая группа распа­далась на две фракции — аграрную и торгово-промышленную, которые часто враждовали друг с другом. Аграрии были сторонниками территори­альных расширений в Африке и противились политике широких замор­ских завоеваний, которую старалась проводить торгово-примышленная партия. Последняя была склонна идти на некоторые уступки городской демократии. Крестьянство в Карфагене отсутствовало, что определяло слабость демократии вообще.

По своему политическому устройству Карфаген был рабовладельче­ской олигархической республикой. Народное собрание существовало, но, как правило, не играло большой роли. Аристотель говорит, что народ при­нимал участие в решении государственных вопросов только в том случае, если высшие власти были несогласны друг с другом. Система политиче­ских подкупов, широко практиковавшаяся в Карфагене, разлагала народ­ное собрание, а покупка государственных должностей давала возможность занимать их только богатым людям.

Во главе исполнительной власти стояли два суфета[133], напоминающие, римских консулов. Они выбирались ежегодно и выполняли главным обра­зом обязанности главнокомандующих армией и флотом. Они входили в число сенаторов («геронтов» — по терминологии Аристотеля), которых, вероятно, было около трехсот[134]. Должности сенаторов, по-видимому, были пожизненными. Сенат имел законодательную власть. На решение народа, как указывалось выше, выносились только такие вопросы, по которым су­ществовало разногласие между суфетами и сенатом. Из состава сената был выделен комитет из 30 членов, который вел всю текущую работу.

Не вполне ясны функции коллегии 100 или 104, которую Аристотель сравнивает со спартанским эфоратом. Во всяком случае, этот орган кар­фагенской олигархии играл очень большую роль, будучи высшим конт­рольным и судебным органом.

Точно так же мы почти ничего не знаем о пентархиях[135]. Аристотель говорит только, что «пентархии, обладающие многими важными функци­ями, пополняют себя, избирают совет ста и, сверх того, остаются у власти более продолжительное время, чем остальные магистраты...»[136].

Из скудных указаний Аристотеля и Полибия трудно выяснить разви­тие карфагенского государственного строя. Всегда ли он имел олигархи­ческий характер, или в некоторые эпохи усиливались демократические тен­денции? Вероятнее последнее. Отрывочные замечания источников[137] дают основания заключить; что в жизни Карфагена бывали периоды, когда бан­кротство политики, проводимой олигархической кликой, вызывало подъем демократического движения и приводило к реформам. Таков, например, был период после второй войны с Римом. Полибий утверждает, что в эпо­ху Пунических войн государственный строй Карфагена значительно эво­люционировал в сторону демократии: «Что касается государства карфаге­нян, то, мне кажется, первоначально оно было устроено превосходно, по крайней мере в главном... Но уже к этому времени, когда карфагеняне начали Ганнибалову войну, государство их было хуже римского... У кар­фагенян наибольшую силу во всех начинаниях имел тогда народ, а у рим­лян высшая мера значения принадлежала сенату. Тогда как у карфагенян совет держала толпа, у римлян — лучшие граждане, и потому решения римлян в делах государственных были разумнее» (VI, 51). Вероятно, Полибий здесь преувеличивает, желая подчеркнуть совершенство римской конституции, основанной, по его мнению, на равновесии трех начал: мо­нархического, аристократического и демократического.

Во всяком случае, в Карфагене бывали крупные народные волнения[138]. Одной из предупредительных мер против этого была периодическая вы­сылка беднейшего населения в подвластные Карфагену области[139].

Когда волнения выходили за рамки гражданства и охватывали наемни­ков, рабов и бесправные элементы ливийского населения, они превраща­лись в грозные восстания, во время которых само существование Карфаге­на висело на волоске. Таковы, например, были события, разыгравшиеся после первой войны с Римом.

Управление зависимыми территориями карфагеняне осуществляли ина­че, чем римляне. Последние, как мы видели, представляли завоеванному населению Италии некоторую долю внутренней самостоятельности и ос­вобождали его от уплаты всяких регулярных податей. Иначе поступало карфагенское правительство. Оно не только требовало от подчиненных племен и городов поставки воинских контингентов (это делали и римля­не), но и облагало их постоянным тяжелым налогом в денежной или нату­ральной форме. Такая система давала Карфагену огромные доходы, не идущие ни в какое сравнение со скудными поступлениями в римскую го­сударственную казну.

Удерживать господство над огромной колониальной державой можно было только посредством сильного военного аппарата. Отсутствие в Кар­фагене крестьянства являлось главной причиной того, что гражданское ополчение было немногочисленным по сравнению с наемниками и отряда­ми зависимых племен и финикийских городов африканского побережья. Такая армия имела некоторые положительные черты. Наемники-профес­сионалы обладали хорошей военной подготовкой и в руках способного пол­ководца превращались в грозную для противника силу. Но, с другой сто­роны, наемники были элементом чрезвычайно беспокойным, который мог причинить много неприятностей своим нанимателям. По своему характе­ру наемные войска годились далеко не для всякой войны. Если дело шло о походе в неприятельскую страну, сулившем богатую добычу, наемники были на своем месте. Но когда тянулась долгая борьба на истощение, ког­да приходилось не только наступать, но и обороняться, наемники быстро выдыхались. Что же касается зависимых контингентов карфагенской ар­мии, то, конечно, они не горели желанием защищать дело ненавистного Карфагена. Поэтому римская армия, состоявшая из граждан и союзников, имела значительные преимущества перед карфагенской.

Зато Карфаген неизмеримо превосходил Рим своими морскими сила­ми. В начале войны вообще нельзя было говорить о римском флоте: не­сколько судов малого водоизмещения плюс два или три десятка кораблей, выставляемых морскими союзниками, в счет, конечно, идти не могли. Кар­фаген же в случае надобности мог мобилизовать флот из нескольких со­тен больших пятипалубных кораблей, оборудованных и вооруженных по последнему слову эллинистической морской техники и снабженных опыт­ным экипажем.

Таков был грозный противник, к столкновению с которым неизбежно должно было привести римлян их продвижение в Южной Италии.

К сожалению, в 146 г. вместе с разрушением Карфагена погибли все литературные произведения, написанные пунийцами о своем горо­де. Поэтому нам приходится смотреть на Карфаген и его историю глазами римлян. Римляне же оставили немного сведений о своем заклятом враге. Один из редких рассказов о самом Карфагене сохра­нился у Аппиана (Ливийские дела, XIV, 95): «Карфаген был распо­ложен в самой внутренней части очень большого залива и был очень похож в некотором роде на полуостров. От материка его отделял перешеек шириной в 25 стадиев; от перешейка, между болотом и морем, тянулась к западу длинной и узкой полосой коса шириной, самое большее, полстадия. Часть города, обращенная к морю, была окружена простой стеной, так как была построена на отвесных ска­лах, та же часть, которая была обращена к югу в сторону материка, где на перешейке находилась и Бирса, была окружена тройной сте­ной. Из этих стен каждая была высотой до 30 локтей, не считая зуб­цов и башен, которые отстояли друг от друга на расстоянии двух плетров, каждая в 4 яруса; ширина стены была 30 футов; каждая сте­на делилась по высоте на 2 яруса, и в ней, бывшей полой и разде­ленной на камеры, внизу обычно стояли 300 слонов и находились склады пищи для них. Над ними же были лошадиные стойла для 4000 коней и хранилища сена и овса, а также казармы для людей, примерно для 20 тысяч пеших воинов и 4000 всадников. Столь зна­чительные приготовления на случай войны были у них уже раньше сделаны для размещения в одних только стенах. Тот же угол, кото­рый от этой стены, минуя вышеуказанную косу, загибался к зали­ву, один только был слабо укреплен и низок и с самого начала ос­тавлен без внимания.

Гавани Карфагена были взаимно связаны, так что можно было про­плывать из одной в другую; вход же в них из открытого моря был шириной в 70 футов, и запирался он железными цепями. Первая га­вань была предоставлена торговым судам, и в ней было много раз­личных причалов; во внутренней же гавани посредине был остров, и как этот остров, так и гавань были охвачены огромными набережны­ми. Эти набережные были богаты верфями и доками, рассчитанными на 220 кораблей, и, помимо верфей, складами, где держалось все нужное для оснащения триэр. Перед каждым доком стояли две иони­ческие колонны, окружавшие гавань и остров, что вместе с гаванью создавало впечатление круглой галереи. На острове было сооруже­но на возвышении помещение для командующего флотом, откуда трубач должен был давать сигналы, а глашатай передавать приказы, командующий же за всем наблюдать. Этот остров был расположен у входа в гавань и поднимался высоко вверх, так что командующий мог видеть все, происходящее в море, а подплывающим нельзя было ясно видеть, что делается внутри гавани. Даже вошедшим в гавань купеческим судам не были видны верфи, ибо их окружала двойная стена и были особые ворота, которыми купцы из первой гавани по­падали в город, не проходя через верфи» (пер. С. П. Кондратьева). Суммируя все сведения о Карфагене, Ю. Б. Циркин приходит к сле­дующим выводам: «Карфаген был огромным по тем временам горо­дом. Общая протяженность опоясывающих его стен составляла 22 или 23 мили, то есть более 32 км, так что все пространство внутри городских укреплений превышало 20 кв. км. Его размеры, таким образом, превосходили размеры многих крупнейших городов не только Средиземноморья, но и вообще древности — таких, как Вавилон, рас­кинувшийся на 10 кв. км во времена Навуходоносора (VI в. до н. э.), или Александрия, чья площадь также составляла около 10 кв. км, или даже Рим... Страбон говорит, что накануне Третьей Пунической войны в Карфагене жили 700 тыс. человек. Как показали недавние исследования, цифры, кратные семи, могут быть чисто риторичес­ким оборотом и выражать понятие «очень много». К тому же надо иметь в виду, что под словом «полис» географ мог подразумевать не только сам город, но и его округу. Поэтому при определении чис­ленности городского населения приходится обращаться к косвен­ным данным, учитывая при этом большую степень гипотетичности всех вычислений. Не будет большим преувеличением определить численность всего населения Карфагена в конце IV в. до н. э. в 550— 600 тыс. человек. Для сравнения можно отметить, что все население Афин во времена Перикла достигало 200—300 тыс. человек, в Алек­сандрии в I в. до н. э. проживало, согласно Диодору, 300 тыс. сво­бодных, поэтому все ее население считают примерно равным 1 млн. человек; в Риме при жизни Цезаря проживало 800 тыс. Численность населения, естественно, не оставалась неизменной. Во II в. до н. э. она, по-видимому, выросла из-за притока насления из городов, ото­шедших к римлянам и нумидийцам, и в таком случае мы получаем цифру, достаточно близкую к сообщенной Страбоном» (Циркин Ю. Б. Карфаген и его культура. М., 1986. С. 125—126).