«Освобождение» Греции

«Освобождение» Греции

Первая статья мирного договора провозглашала свободу греков: «Во­обще всем эллинам, как азиатским, так и европейским, быть свободными и пользоваться собственными законами»[182]. Это было весьма ответственное заявление. Как оно претворилось в жизнь? На истмийских играх летом 196 г. при огромном стечении народа глашатай торжественно возвестил: «Римский сенат и полководец с консульской властью Тит Квинкций, побе­дивши в войне Филиппа и македонян, даруют свободу коринфянам, фокидянам, локрам, эвбейцам, ахеянам фтиотским, магнетам, фессалийцам, перребам, предоставляя им не содержать у себя гарнизонов, не платить дани и жить по отеческим законам»[183].

При первых же словах поднялся такой шум, что ничего нельзя было расслышать, поэтому глашатай вторично вышел на середину ристалища и повторил свои слова. Раздался неистовый взрыв рукоплесканий.

«Когда рукоплескания стихли, — говорит Полибий, — уже никто не обращал решительно никакого внимания на борцов. Все как бы в состоянии экстаза говорили, не умолкая, или друг с другом, или сами с собою, а по окончании игр в избытке радости и призна­тельности едва не задавили Тита»[184].

«Дело едва не дошло до беды, но Квинкцию было 33 года, и его силы поддерживала не только присущая юному возрасту крепость, но и радость от столь великой славы, плоды которой он теперь пожинал. Но ликование на этом не иссякло, оно длилось много дней, излива­ясь в благодарственных рассуждениях и речах: есть ли в мире дру­гой такой народ, что на собственный счет, своими силами и на свой страх ведет войны во имя свободы других, и это не для жителей со­предельных земель, не для близких соседей, не для обитателей того же материка — нет, они даже пересекают моря, да не будет во всем мире держав неправедных, да торжествует повсюду право, боже­ский и людской закон! Единственным словом глашатая освобождены разом все города Греции и Азии! Даже надеяться на такое мог лишь дерзновенный ум, а уж довести до дела — тут потребны небывалая доблесть и небывалое счастье»[185].

Мы не можем заподозрить Фламинина в неискренности: честолюбивое желание быть освободителем греков играло известную роль в его полити­ке. Точно так же нельзя отрицать, что некоторая и притом влиятельная часть нобилитета была далека от того, чтобы сознательно придать «осво­бождению» Греции характер ловко разыгранной комедии. Однако для рим­ского сената в целом прокламирование греческой свободы было прежде всего определенным этапом его восточной политики. Эта политика дела­ла только первые шаги. Римляне чувствовали себя на Балканах еще очень нетвердо, несмотря на победу над Филиппом. Антиох одной ногой стоял уже в Европе, намерения его были неизвестны. При таких условиях нуж­но было завоевать симпатии греков, вырвать их из-под влияния Филиппа и, самое главное, противопоставить в Греции свою политику политике Антиоха. Если Рим не освободит Грецию, что помешает в ближайшем бу­дущем освободить ее Антиоху?

Таким образом, объективно «освобождение» Греции было если не ко­медией в полном смысле слова, то, во всяком случае, ловким политиче­ским ходом. Ближайшие события это подтвердили. Прежде всего, «сво­боду» греческих полисов римское правительство понимало только в смыс­ле свободы от податей, иностранных гарнизонов и навязанных извне законов. Но оно сохранило высший контроль над политической жизнью Греции. Комиссия десяти во главе с Фламинином начала перекраивать политическую карту Балканского полуострова в пользу своих союзни­ков, не считаясь с желанием тех, кого насильно присоединяли к ахейско­му или этолийскому союзам или подчиняли династам Греции и Малой Азии. Да и свободу от римских гарнизонов греки получили не сразу. На первых порах римляне заняли своими отрядами важнейшие стратегичес­кие центры — Коринф, Халкиду, Эретрию и др. Только летом 194 г. они были очищены от римских гарнизонов главным образом благодаря на­стоянию Фламинина, указывавшего на недовольство греков столь дли­тельной оккупацией.