ГЛАВА I Тело, церковь, религия

Жак Желис

Тело — в самой сердцевине христианского таинства, и его значимость для людей Нового времени трудно переоценить. Разве Господь, послав Сына на землю в момент Благовещения и Воплощения, не подарил им возможность спасения души и тела? В словесных и визуальных изображениях, говорящих о творении, его чаяниях и страданиях человека, всегда и везде присутствует тело: «Несмотря на постепенное сведение тела к двум идеальным фигурам воскресшего тела и тела Христа, оно постоянно возвращается, повсюду проникает, являет себя»[23]. Осознав это, неизбежно начинаешь читать тексты и рассматривать изображения «через призму тела».

Вера и поклонение телу Христа способствовали возвышению тела, превратив его в предмет Истории. «Тело Христово, которое вкушают и которое являет себя в плотской реальности. Хлеб, обращающий и спасающий тело». Прославляемое тело воплощенного Сына, встреча Слова и Плоти. Торжествующее тело воскресшего Христа. Измученное тело Страстей Господних, распятие, призванное постоянно напоминать о жертве, принесенной во имя искупления рода человеческого. Растерзанные тела легиона святых. Чудесные тела избранных в день Страшного суда. Неотвязное присутствие тела и телес.

Но существует и другой, не менее богатый образ тела — тело грешника. В эпоху Контрреформации Церковь усилила то недоверие к телу, «этому гнусному одеянию души», которое было уже продемонстрировано средневековыми авторитетами. Презираемое тело грешника (которому постоянно внушается, что именно тело способно его погубить). Грех и страх, страх перед телом, особенно женским, постоянно звучит как литания предостережений и осуждений[24]. Искушения одолевают человека с момента грехопадения, и перманентное присутствие живописного сюжета искушения святого Антония или святого Иеронима призвано служить напоминанием о том, что плоть слаба и, вне зависимости от ее состояния и душевной крепости, всегда есть опасность падения. Ибо обычно речь идет не о теле, а о «плоти»: так, сексуальное желание — «плотское жало», а сексуальные отношения — «дело плоти», «плотское сношение». Даже когда прибегают к более элегантным выражениям и говорят об «объятиях», все равно подразумевается вполне конкретное и четко обозначенное тело[25]. Тело является местом и одновременно смыслом и целью религиозного опыта.

Таким образом, христианский дискурс тела и провоцируемые им образы постоянно балансируют между его облагораживанием и превращением в нечто совершенно презренное[26]. Тело столь же двойственно и непостоянно, как и его обладатель. Действительно, Церковь никогда не придерживалась единой точки зрения и ее позиция в этом вопросе постоянно менялась. Пессимистической интерпретации мира и отрицательному отношению к телу, унаследованному от святых Августина и Григория Великого и подхваченному некоторыми мистическими течениями и янсенизмом XVII–XVIII веков, противостоит (с конца XIV века в случае Жана Жерсона или с XVII века в случае Франциска Сальского) более сдержанное и уравновешенное суждение о теле, более положительный его образ. Разве человек — не самая прекрасная часть Творения? Без сомнения, этот взгляд, обращенный на здоровое и приятное для созерцания тело, столь очевидно присутствующий в ренессансных изображениях, многим обязан платонистической философии. Это та красота телесных форм, которая обнаруживается в изображениях мученичества и прославления святых. Телу грешника, распутному и падшему (ибо оно не способно управлять своими страстями), противопоставляются гармоничные тела Адама и Евы до грехопадения. Райский мир — по определению царство благоразумного тела, полностью избавленного от сексуального желания; похожую сдержанность демонстрируют и окружающие первого мужчину и первую женщину пары животных. Тело, свободное от страстей и неосознанных побуждений вплоть до того момента, когда происходит непоправимое… .

О каком бы обществе ни шла речь, осознание тела невозможно отделить от представлений о жизни и видения мира, и Новое время — отнюдь не исключение из правила. Религиозный взгляд на тело не ограничивается словом Церкви, сколь бы влиятельным оно ни было. Мало того что в эпоху Контрреформации мнение Церкви по этому вопросу не было единым; ей приходилось иметь дело с другим осознанием тела, с иной концепцией жизни и иной картиной вселенной: с магическим сознанием сельского мира. Начавшаяся в Средние века христианизация общества столкнулась с древними представлениями земледельческо–скотоводческой культуры, где тело воспринималось совершенно по–другому, нежели в культуре церковной, которая прежде всего настаивала на конечной цели существования и придавала индивидуальному недолговечному телу ничтожное значение.

Таким образом, человек обременен наследием, которое духовные авторитеты не признают, которое они отвергают и пытаются побороть, если составляющие его практики кажутся им сомнительными. Но Церковь не может разом от него избавиться; да и располагает ли она необходимыми средствами? Поэтому она пытается вобрать в себя те элементы, за которыми стоят близкие ей мыслительные схемы; присваивает локальные культы, делает их приемлемыми, часто находя опору в почитании святых, этих столь необходимых нам небесных заступников. Под прикрытием ортодоксии постоянно идет обмен между церковной доктриной, народными практиками и медицинскими указаниями[27].

Религиозный образ тела — огромный предмет для исследования, практически нетронутая целина, которую антропологи, историки искусства и исследователи репрезентаций только начинают осваивать. Благодаря им были выявлены изменения, которые происходили на протяжении Средних веков и Нового времени; но, как правило, в фокусе их интересов находится не тело как таковое[28]. История телесных репрезентаций в рамках религиозной сферы — таков открывающийся сегодня фронт работ и суть поставленной перед нами задачи[29].

Наметить перспективы области, чья разработка только начинается; расставить вехи, помогающие прояснить, как мужчины и женщины Нового времени ощущали собственное тело по отношению к религиозной и сакральной сфере; выделить обряды, символику тела, не упуская из виду учение духовных авторитетов и манеру поведения верующих, — таково основное направление нашего подхода. Подхода, очевидным образом, несбалансированного, поскольку львиная его доля зависит от слова католической Церкви. И конечно, от изображений.

Действительно, изображения сопровождали и подпитывали религиозную рознь[30], поскольку обладали силой непосредственного воздействия; в период Контрреформации они широко использовались как инструмент, способствовавший удержанию паствы или ее возвращению в лоно Церкви. Постоянно находясь перед глазами прихожан в местах отправления культа, теперь, вместе с «летучими листками»[31], они проникают в скромные сельские жилища. И поскольку именно они играют ключевую роль для понимания репрезентации тела, им, наравне с текстами, отводится здесь надлежащее место.