3. Первый опыт и сексуальное обучение

Какой сексуальный опыт, связанный с ухаживаниями или иной возможностью для общения, могли иметь молодой человек или девушка до свадьбы? В домах того времени, где комнаты и даже кровати делились с родными, детьми и слугами, а в пространстве, ограниченном одной или двумя комнатами, работали, ели и спали целые семьи, сексуальная активность взрослых неизбежно была выставлена на всеобщее обозрение. Со Средних веков и до XIX века большая часть населения жила и спала в постоянной тесноте, несмотря на церковные запреты делить ложе между братьями и сестрами, родителями и детьми старше 7 лет. В 1681 году монсеньер Лё Камю, епископ Гренобля, утверждал: «Одно из средств, которым демон пользуется чаще всего для того, чтобы дети теряли невинность души, отнимая у них невинность тела, — это обычай, по которому многие отцы и матери кладут детей спать в ту же кровать, что ложатся сами… когда те уже становятся разумными»[335]. История развития жилой архитектуры и внутреннего пространства показывает, что в богатых и знатных семьях постепенно появлялись отдельные комнаты для сна. Продолжалось дистанцирование между слугами и их хозяевами, появлялись индивидуальные кровати. Однако подобные привилегии были доступны лишь тем социальным классам, чьи доходы и нравы позволяли подобную роскошь. Для низов общества, таких как прислуга, ночная теснота оставалась нормой. Слуги и дети делили кровати с людьми своего же пола — несмотря на возраставшее беспокойство религиозных властей и медиков, вызванное случаями гомосексуализма или преждевременной сексуальной инициации. Для родителей и для молодоженов, живущих под одной крышей, сексуальная интимность в таких условиях была практически невозможна. Детям приходилось слышать и даже видеть акты соития. Контакты, укрытые от нескромных взглядов, по–видимому, были возможны лишь при тайных или даже недозволенных отношениях, которые развивались как в публичных местах (в деревнях на гумне, в тавернах, домах свиданий или снятых комнатах), так и на природе (в полях и лугах, городских парках и на ночных улицах). Что касается установленных отношений между женихом и невестой, то предполагалось, что они должны быть до какой–то степени открытыми для остального сообщества, чтобы к ним сохранялось уважение.

Дети также могли наблюдать тайные отношения слуг и своих братьев и сестер. Сексуальные отношения между служанками и детьми мужского пола были нередки, в особенности потому, что считалось, что от подростка нельзя забеременеть, поскольку его сперма еще незрела. Мемуары аристократов полны историй об их первом сексуальном опыте со служанкой в отцовском доме; эти случаи даже стали литературным топосом. Мальчики теряли невинность достаточно рано, в тринадцать–четырнадцать или даже девять–десять лет. Результаты зачастую были губительны, поскольку дети могли сохранить вкус к близости со служанками и после брака или подхватить в возрасте десяти лет венерическое заболевание[336].

По мере взросления мальчиков смещался центр власти, и служанка из агрессора превращалась в жертву. По традиции хозяин дома был pater familias для всех, кто жил под его крышей, но продолжалось считаться, что наниматель имеет право эксплуатировать тело своего работника, идет ли речь о физических работах или о сексуальных удовольствиях. Это «право» распространялось и на мужское потомство и близких хозяина. В заявлениях о беременности, сделанных в Провансе в XVIII веке, в среднем в 50 % связей между хозяином и служанкой состояли молодые люди (сыновья, племянники или кузены нанимателя)[337]. Поскольку эти заявления касались только незамужних женщин, не получивших никакой компенсации со стороны соблазнителя, можно предположить с определенной долей уверенности, что они отражают лишь очень небольшую часть случаев. Тем более что за служанку, забеременевшую вследствие «внимания» хозяина или его близких родственников мужского пола, последние несли полную моральную ответственность: ей должны были оказывать помощь до родов, выплатить определенную сумму на расходы в период младенчества и даже подыскать снисходительного мужа, восстановив тем самым репутацию молодой матери. Поскольку брак между молодым человеком из хорошей семьи и служанкой был невозможен, к любовным похождениям юношей относились терпимо до тех пор, пока они оставались тайными. Впрочем, когда беременные служанки или девушки с фермы попадали под защиту прихода или представали перед местным магистратом, они часто отказывались назвать имя обольстителя, опасаясь спровоцировать скандал, который стоил бы им материальной благодарности от соблазнителя или его семьи.

«Гран тур», путешествие с целью культурного образования, предоставлял другую возможность приобщения к сексуальному опыту для детей элиты, от которых ждали обогащения знаний и нравов. Отцы и матери могли рассчитывать, что их взрослеющий сын встретит рафинированную аристократку, которая порезвится с их неотесанным отпрыском и заодно поспособствует развитию у него утонченности. Но и такой опыт был связан с определенным риском. В 1776 году, когда семнадцатилетний лорд Герберт посещал континент, наставник юноши писал его матери, графине Пемброк, предлагая отложить отъезд в Италию на некоторое время, покуда его протеже немного не повзрослеет: «Я бы совсем не хотел, чтобы его страсти проявились в Италии, ибо там обходят всякие представления о благопристойности и морали, и это может его испортить»[338]. Для юных английских и французских аристократов Италия представлялась вершиной культурного и художественного совершенства, хотя изысканные салоны иногда считались источником тысячи опасностей. Париж казался английским дворянам гораздо более респектабельным местом, где можно совершенствоваться во всяких умениях, от танца до письма, от знания архитектуры до изящных искусств. Как бы то ни было, во всех городах путешественники много пили, играли и общались с проститутками. Историки часто отмечают, что стыдливые потомки тщательно вымарывали из дневников «большого путешествия» подробные рассказы о сексуальных подвигах своих предков.

Для всех социальных слоев адюльтер между молодым человеком и замужней дамой оставался еще одной возможностью получения сексуального опыта до свадьбы. Он расценивался как относительно «безопасный» вариант, поскольку дети, которые могли появиться в результате такой связи, выдавались за детей мужа, даже если рождение имело место десять месяцев спустя после отъезда или смерти последнего[339]. Но нужно было еще найти уступчивую партнершу и соблюдать чрезвычайную осмотрительность. Обычно молодым людям буйного нрава было проще прибегнуть к насилию, часто к групповому изнасилованию. В качестве жертвы они выбирали женщину, уязвимую из–за ее низкого социального статуса или предосудительного образа жизни, достаточно неосмотрительную, чтобы оказаться одной в уединенном месте.

Что касается девушек и молодых женщин, их добрачный сексуальный опыт не ограничивался подтруниванием над сыновьями своих нанимателей или кокетством во время официальных ухаживаний. Служанки, сексуально эксплуатируемые своими хозяевами, легковерные молодые девушки, которым обещали женитьбу с тем, чтобы соблазнить, а затем бросить, — все незамужние женщины в сексуальных отношениях подвергались взаимосвязанным опасностям: забеременеть и впасть в нищету, толкающую на проституцию со всеми ее последствиями.

Благодаря статистике внебрачных беременностей можно оценить влияние добрачной половой жизни, включающей и полноценные сексуальные отношения, независимо от того, имели ли они место в контексте традиционной толерантности или были узаконены вынужденным браком. Беременность считается добрачной, если ребенок был зачат до публичных свадебных гуляний и регистрации брака в приходе. По принятым у демографов нормам, это означает, что ребенок появился в приходской книге записи крещений меньше, чем через восемь месяцев спустя свадьбы. Добрачные беременности обусловлены прежде всего тем, что процесс бракосочетания обычно растягивался на довольно длительный период, в течение которого молодые могли вступать в эротические отношения, вплоть до полового акта, еще до официальной свадьбы. Но были и другие добрачные беременности. Если ни один из партнеров не предполагал вступать в брак и беременность была случайной, она могла привести к заключению вынужденного брака. Перед лицом свершившегося факта семьи молодых людей, их соседи, приходские служащие или местные магистраты могли принудить их к брачному союзу, чтобы поддержать репутацию сообщества и избежать унизительного милосердия. В приходских или соседских сообществах, связанных круговой порукой, женщины, вступившие в сексуальные отношения с неженатым мужчиной того же социального статуса, в особенности после обещания жениться, были защищены несколько лучше. В одной пьемонтской деревне в 1742 году кюре, местный нотабль, его слуга, родные и соседи собрались, чтобы защитить честь молоденькой служанки Маргариты Винацца, забеременевшей от другого слуги, Доменико Лампиани. Защитники молодой девушки, вооруженные косами и дубинами, заперли Доменико в комнате, угрожая смертью, если он не сдержит данное ей обещание вступить в брак. Опасаясь за свою жизнь, строптивый повеса обменялся с Маргаритой обетами по наставлению кюре, который объявил, что отныне они являются мужем и женой и могут спать вместе[340].

Девушка могла забеременеть до вступления в брак и в случае, если один из двух партнеров хотел силой повести другого к алтарю[341]. Наконец, наступившая в период любовных ухаживаний, оформленных помолвкой, беременность считалась доказательством способности к деторождению. До XVIII столетия в некоторых регионах Европы зачатие рассматривалось как обязательное условие для заключения брака, оно показывало уважаемым семействам, что пара будет быстро плодить детей. Очевидно, что три последних типа добрачной беременности легко могли выйти за рамки конвенций, регулирующих дозволенные ухаживания, и оказаться в пространстве недозволенных поступков. В таком случае ребенок автоматически оказывался незаконнорожденным.

Какими бы ни были симптомы страсти молодых людей или способы ее облегчения во все удлинявшийся период между половым созреванием и легитимным высвобождением сексуальности на брачном ложе, институт брака оставался лишь одним из возможных решений проблемы чувственного желания. Но браку было суждено оставаться в течение всего этого периода единственным официально дозволенным locus сексуальности и основным способом, которым и католическая, и протестантская церкви Старого порядка стремились контролировать христианское сознание в отношении дисциплины тела и его желаний.