3. Проституция

Забота о публичной морали и здоровье общества привела в конце Средних веков к институционализации торговли телом. Муниципальные органы управления в конце XIV и в XV веке были крайне озабочены беспутствами большой группы холостых подмастерьев, рабочих и слуг, чьи любовные эскапады угрожали добродетели жен и дочерей почтенных горожан. Пьющие, играющие в азартные игры и посещающие проституток, эти холостяки рисковали скатиться в еще более постыдные сексуальные практики, такие как содомия. Люди страшились, что эти бесчинства навлекут гнев Божий на все городское население. В 1415 году приорам Флоренции пришлось согласиться финансировать устройство трех городских борделей, чтобы лучше контролировать веселое времяпрепровождение холостых юношей, оградить честь города и избежать божьего гнева. В Лангедоке концессии по устройству домов терпимости существовали уже с XIII века. К концу XIV века во Франции муниципальные органы управления и королевские власти объединили усилия, чтобы поощрять проституцию как избавление от распутства. Теперь горожане могли запросить лицензию на управление борделем, которая давала сразу и городскую, и королевскую протекцию[377].

После принятия такого решения власти должны были перенести бордели в особые кварталы, чтобы их было легче контролировать, и обязать регистрироваться работающих там женщин, которых становилось все больше. Обеспечение женщинам жилья в четко обозначенных зонах, где они могли бы находить клиентов и заниматься своей профессией, казалось меньшим злом, чем риск развращения почтенных женщин. Одетые по последней моде гетеры, обладая относительной обеспеченностью и очевидной свободой, могли привлечь простодушных девиц к порочному образу жизни. Таким образом, муниципальный бордель выполнял функцию защиты городского сообщества от множества вольных женщин без связей, которых потеря добродетели превратила в потенциальный источник социальных беспорядков. Считалось, что эти изнасилованные, соблазненные и брошенные, беременные внебрачными детьми, бедные и одинокие женщины, большая часть которых заканчивали тем, что обменивали свое тело на еду, приют, одежду или деньги, порождают перманентные социальные волнения. Потеряв невинность, они теряли право принадлежать к почтенному сообществу. Тогда казалось совершенно нормальным, что они, не имея больше добродетели, которую могли бы потерять, предоставляли дозволенную сексуальную отдушину, службу «здравоохранения» для холостых смутьянов, которые в противном случае отправятся соблазнять достойных женщин или, еще хуже, попробуют удовлетворить свое неуемное желание друг с другом.

Страх перед сексуальными отношениями между мужчинами был одним из постоянных стимулов, способствовавших терпимости к проституции. Существовало опасение, что закоренелые содомиты потеряют желание жениться и заводить детей. Мужеложство рассматривалось как один из самых отвратительных и противоестественных грехов и могло навлечь на город Божий гнев. Мораль, религия и демография совместно подталкивали муниципальные власти конца Средневековья и эпохи Возрождения к организации и поощрению проституции. Отныне только в четко очерченных зонах совершались непристойные поступки и работали падшие женщины, а остальное население города было защищено от насилия, сопровождающего жизнь борделей и таверн, которые имели дурную славу. Проституция, среди прочего, поощряла «нормальную» сексуальность, потенциально могла привести к рождению ребенка, в отличие от стерильной содомии, и, значит, была защищена от громов божественного гнева.

Женщины, оказывавшиеся в конце концов в муниципальных борделях Европы XV — начала XVI века, обычно имели довольно скромное происхождение. Как правило, они попадали в это положение вследствие череды несчастий, как дочери безработных ремесленников, соблазненные и брошенные сельские девушки, служанки, не имеющие места, изнасилованные девушки или вдовы без средств к существованию. Большинство оказывались в этой профессии очень юными, между четырнадцатью и семнадцатью годами, и оставались в ней приблизительно до тридцати лет. Будучи жертвами одновременно и собственной наивности, и материальной нужды, многие их них были соблазнены обещаниями скорого благополучия, обильной еды и элегантных нарядов и шли на поводу у какого–нибудь специалиста в искусстве убеждать «почтенных» женщин вести греховную и испорченную жизнь. В других случаях женщины обращались прямо к городским властям, чтобы их устроили в муниципальный бордель (где нередко уже был список ожидающих места и приходилось ждать своей очереди): они хотели остаться в городе на несколько месяцев или лет, прежде чем сменить место из–за капризов рынка или персонального успеха. Во Флоренции XV века «Служба благопристойности» (Ufficio dell’Onest?)[378] регистрировала проституток, прибывавших со всего итальянского полуострова и даже из других стран, таких как Нидерланды, Испания, Франция, Германия, Англия и Польша. Во Франции и Италии это профессиональное сообщество, по–видимому, функционировало примерно одинаково. Проститутки уплачивали распорядителю дома за свою комнату или квартиру, еду и иногда даже за свое белье и одежду, а также процент от прибыли. Нередко они должны были отдавать проценты и другому мужчине — любовнику, мужу или слуге, — который искал для них клиентов. Институционализация проституции трансформировала статус этих женщин: из отбросов общества, перебивавшихся нерегулярными заработками, они превратились в профессионалок, призванных блюсти публичную мораль.

Проститутки, помимо прочего, обретали одобряемую социальную идентичность через участие в фестивалях и городских празднествах. Шествие путан, например, фигурировало среди традиционных развлечений во время карнавала в Риме, а в Венеции устраивалась regata куртизанок — гонка на гондолах, организованная этими женщинами для развлечения наблюдателей. В Бокере и Арле проститутки участвовали в бегах во время праздника Магдалины и Пятидесятницы[379]. Но даже в тех городах, где существовали муниципальные бордели, не все блудницы работали в этом учреждении; в публичных банях, тавернах и частных домах также нанимали девушек легкого поведения. Очевидно, по всей Европе процветала городская проституция странствующего типа. Сезонные ярмарки и рынки, паломнические маршруты, военные лагеря и сезонная миграция сельских рабочих предоставляли много возможностей даже самым бедным публичным женщинам. Вдовы, старые девы и покинутые супруги могли прибегнуть к своему основному и неотчуждаемому ресурсу — собственному телу — как к экономическому капиталу в дни безденежья, в то время как некоторые мужья эксплуатировали право собственности по отношению к телу своей жены, используя его как легкий источник дохода. Наконец, почти по всей Европе встречались деревенские или квартальные проститутки, часто вдовы, которым скромность придавала некоторую респектабельность; их услуги обычно оплачивались натурой. В Пенсфорде в начале XVII века жила замужняя дама, которая служила обществу таким образом, принимая женатых мужчин, чьи жены были временно недоступны по причине беременности или болезни, а также холостяков без постоянной партнерши, в том числе и местного священника[380].

Положение странствующих сельских проституток было в целом одинаково, тогда как в городе усиливалось профессиональное расслоение. Там существовала иерархия публичных женщин: внизу — уличные проститутки, в средней прослойке — путаны частных борделей, а на вершине — рафинированные куртизанки, обслуживающие социальную элиту. Но и после закрытия муниципальных борделей в XVI веке, вызванного главным образом религиозной Реформацией и ее суровым отношением к плотским грехам, проституция оставалась образом жизни многих женщин и отвечала насущным потребностям мужского либидо. В Риме XVI и XVII столетий положение куртизанки определялось социальным статусом ее клиентов. На вершине царствовала cortigana onesta — прекрасная, интеллигентная и образованная дама, чьи таланты и уровень жизни не уступали уровню жизни собиравшейся у нее светской и церковной элиты. Профессиональный этос «достойной» куртизанки предполагал определенную верность, в том смысле, что она могла иметь лишь одного любовника, иногда в течение нескольких месяцев или лет[381]. В самом низу лестницы находились бедные путаны, состарившиеся или страдающие от болезней, — они продавали свое тело подмастерьям или поденщикам за фунт хлеба[382]. Между этими двумя крайностями было еще множество женщин, которые называли себя более или менее благозвучными терминами, вроде cortigana, meretrice или puttana. В 1535 году Somtuosa meretrize Джулиа Ломбардо имела очевидный успех: ее тариф был самым высоким из упомянутых в путеводителе венецианских проституток, «Расценки путан Венеции»[383]. Римская путана Камилла, la Magra, напротив, располагалась ниже на профессиональной лестнице, несмотря на весьма знатных клиентов: одного дворянина, двух купцов, одного врача и одного капитана. Самоназвание cortigana должно было льстить ее клиентуре и подтверждать ее «респектабельность»[384].

Привлекательная внешность была не единственным обязательным условием для успеха куртизанки. Ум, образование, литературный или музыкальный талант, умение очаровывать также были необходимы для карьерного роста в профессии с очень высокой конкуренцией. Некоторые невероятные карьеры, как у знаменитой куртизанки и поэтессы Вероники Франко (1546–1591), которая принимала короля Генриха III во время его пребывания в Венеции, или леди Эммы Гамильтон (1765–1815), которая была по очереди служанкой, проституткой, любовницей, а затем и супругой аристократа, вне всяких сомнений, подпитывали надежды многих женщин, вступающих в профессию. Те, кто уже потерял свою добродетель, возможно, думали, что обладают всем необходимым, чтобы заработать. Если им счастливо удавалось избежать болезни, они могли надеяться скопить приданое, чтобы выйти замуж, или основать собственный дом свиданий, или купить достаточно столового и постельного белья и мебели, чтобы сдавать их для меблированных комнат. Другие прибегали к проституции как временному средству заработка в ожидании лучшей доли. Служанки в поисках нового места, прядильщицы и портнихи, временно оставшиеся без работы, женщины, работавшие на обработке шелка, то есть сезонно, составляли толпы временных проституток и только благодаря этому выживали сами и обеспечивали своих детей[385].

Тело женщины и его возможная красота составляли основной капитал, эксплуатируемый на брачном рынке или на рынке сексуальной торговли. Так, ежегодники или путеводители по проституткам (такие издания встречались в городах, где обитали самые известные жрицы любви) быстро перестали быть просто списками имен, адресов и тарифов. Они включали подробную информацию о внешности куртизанок и их особых способностях в различных эротических техниках, вроде порки. Между XVI и XVIII веками большая часть путеводителей регулярно переиздавалась с обновлениями и дополнениями. Например, в 1566 году в Венеции тайно продавался опубликованный путеводитель с названием «Это каталог всех основных и наиболее достойных куртизанок Венеции, в нем перечислены они, их цена и место их проживания». Трехъязычное издание начала XVII века, «Зерцало прекраснейших куртизанок нынешнего времени», превозносило образы знаменитейших куртизанок Европы. В 1681 году по всей Голландии продавался путеводитель «Проститутки Амстердама». В Париже XVIII века существовало аналогичное туристическое издание, «Девицы Пале—Рояля», которое регулярно обновлялось. В Лондоне между 1760 и 1793 годами ежегодные издания «Список Ковент—Гарденских дам или календарь мужских удовольствий» дополнялись соблазнительнейшим описанием телесных прелестей фигурировавших в нем дам и их особых способностей в делах любви[386].

Несмотря на упразднение муниципальных борделей в XVI столетии и запрет на дома свиданий внутри городских стен, городская проституция в Европе продолжала развиваться. К примеру, куртизанки итальянского полуострова имели широкую известность по всей Европе, и все уважающие себя путешественники должны были провести хотя бы ночь с одной из этих сирен. Мишель де Монтень при посещении Рима в 1580 году и англичанин Уильям Хоул, прибывший в Венецию в начале XVII века, среди обязательных для путешественника по Италии вещей называли ночь с куртизанкой и указывали приблизительный тариф. Между концом XVII и началом XVIII века знаменитые ночные развлечения постепенно развились в два различных явления. С одной стороны, распространилась мода на салоны, беседы избранных, которые собирали дворянство (как мужчин, так и женщин), высшие слои чиновничества, intelligentsia, модных музыкантов, писателей и художников. С другой стороны, прежде всего на итальянском полуострове, все больше и больше признания получал институт cicisbeo, в котором галантное внимание давало женщине большую мобильность; это делало излишней социальную и культурную модель куртизанки как хозяйки церемонии. Популярность куртизанок в высших и средних слоях постепенно снижалась, хотя любовница–содержанка и придворная фаворитка продолжали играть важную роль в проявлениях недозволенной сексуальности за пределами «легитимного» института брака. В низших слоях общества, напротив, платный секс по–прежнему практиковался в тавернах, борделях и просто в укромных местах на улицах[387].

Во Франции и в Англии в конце XVII и в XVIII веке наблюдается существенное изменение отношения к женщинам легкого поведения. Поддержание общественного порядка оставалось главной проблемой в этих двух странах, особенно в таких больших городах, как Париж и Лондон, где проституция развивалась и процветала по мере увеличения населения. Когда Карл IX в 1561 году запретил все бордели в королевстве, желая избавиться от публичных беспорядков в притонах и игорных домах, проституция оказалась во Франции нелегальной. Хотя она стала менее организованной и более преступной, в том числе в глазах закона, постоянно появлялись новые юные обесчещенные или не имеющие средств женщины, которые продавали свое тело молодым холостякам. Следующим этапом в борьбе против проституции во Франции стало обнародование Людовиком XIV (1684) трех ордонансов, устанавливающих тюремное заключение за разжигание беспорядков в парижском регионе. Меры такого рода периодически принимали в течение всего XVIII века, тщетно пытаясь сдержать индустрию сексуальных удовольствий[388].

Экономическая роль состоятельных проституток и знаменитых куртизанок отчасти объясняет, почему к ним относились с терпимостью, — отнимала ли работа только часть времени на «дополнительные» предложения в bagnio[389] или занимала все дни в роскошном дворце. На всех уровнях рынка они составляли движущую силу локальной экономики. Проститутки из таверн или публичных бань поощряли клиентов покупать еду и напитки; «настоятельницы» борделей брали напрокат одежду, мебель, снимали комнаты и предоставляли лакомства для своих «монашек» и их клиентов; содержанки и куртизанки нуждались не только в модных туалетах, соответствующих их положению или положению их патронов, — они содержали жилье, где также трудились слуги, повара, парикмахеры и кучера. Проституция была сложной развлекательной индустрией, которая в значительной мере зависела от городского рынка услуг и товаров. Арест, заключение или изгнание жрицы любви даже среднего уровня могли иметь нешуточные последствия в ее квартале: продавцы вин и еды лишались выгодных заказов, слуги оказывались без работы, жилье или мебель оставались неоплаченными[390]. Даже если проститутки и доставляли иногда некоторые проблемы в округе, они всегда были прямо заинтересованы в том, чтобы договариваться с соседями, подкупать полицию, если это необходимо, и поставлять достаточно клиентов местным торговцам, чтобы их присутствие было выгодно и для остальных.

Как воспринимали себя эти женщины? Записи свидетельств на судебных процессах по публичным нравам, один из немногих источников, передающих голоса самих проституток, отражают их острое чувство независимости. Среди преимуществ профессии была возможность самой распоряжаться своими доходами при отсутствии других агентов и сутенеров. Несмотря на то что многие проститутки из–за разных трудностей, к сожалению, заканчивали свои дни в приюте для нищих или госпитале для неизлечимо больных, значительная их часть достигала достаточно высокого уровня жизни, зачастую такого же, если не более высокого, чем у незамужних женщин, вдов или покинутых жен, пополнивших ряды служанок, швей или ткачих. Финансовая и физическая безопасность оставалась роскошью для незамужних женщин из низших слоев общества, какова бы ни была их профессия, и проститутки, как и служанки или подавальщицы в тавернах, очень остро осознавали, как недолго время, за которое они могли улучшить свою участь благодаря энергии юности и блеску красоты. Красота жриц любви, как впрочем и всех женщин Старого порядка, сохранялась с пятнадцати до тридцати лет. После этого возраста проститутки среднего ранга, если их дела шли хорошо, могли отложить сумму, необходимую на приданое, или по крайней мере приобретали достаточно опыта, чтобы в свою очередь приютить, обучить и устроить более молодых женщин.

Помимо замужества или обучения неопытных проституток, существовали и некоторые институциональные стратегии, которые позволяли женщинам избежать торговли телом или уйти из профессии. В контрреформационной Италии, как и в католической Франции, с энтузиазмом принялись за новую форму филантропии, целью которой была защита «слабого пола». Росло число убежищ для избитых женщин, неимущих вдов и юных девушек, которым угрожает потеря добродетели; появлялось все больше обителей раскаявшихся блудниц, приютов для сирот, бедняков, стариков и больных[391]. «Монастырь Обращенных» (Monastero delle Convertite) во Флоренции и обитель Святой Магдалины (Santa Maria Maddalena) в Пистойе действовали уже с конца XIV века. Конвент Дочерей Магдалины (La Madeleine), основанный в Париже в 1618 году, и созданный в тоже время «Дом Доброго пастыря» (Maison du Bon Pasteur) в Дижоне отражают социальную политику, согласно которой распутные женщины должны быть отделены от остального общества, чтобы обеспечить социальный и нравственный порядок в городах. До появления этих идей устройство приютов для перевоспитания проституток всегда мотивировалось тем, что, согласно религиозным убеждения, истинно раскаявшимся нельзя отказывать в спасении. Вступая в религиозное сообщество, проститутка могла разом восстановить свою честь и честь своей семьи[392]. В Англии приюты и убежища для исправления проституток в качестве альтернативы тюрьме появились с некоторым опозданием. Только в 1758 году в Лондоне был основан Госпиталь Магдалины, к которому вскоре прибавилось отделение Локк–Госпиталя, основанного в 1746 году для больных венерическими заболеваниями. Отставание Англии в вопросе исправительных домов для проституток, которые заменили тюремное заключение, без сомнения, вызвано отвращением этой протестантской страны к любому институту, хоть сколько–нибудь напоминающему «папистский» монастырь.

Однако не всем проституткам удавалось остаться в ладах с религией и законом. Те, которых обвиняли в преступлениях или сексуальном распутстве, подвергались суровым наказаниям: публичной порке, стоянию у позорного столба, заключению в тюрьму, высылке, депортации и даже клеймению каленым железом. Клеймение исчезает приблизительно к середине XVII века — возможно, потому, что оно наказывало женщину на всю жизнь, не давая ей возможности искупить вину. В любом случае в течение XVIII века суровость наказаний для проституток постепенно снижалась. Общество все яснее осознавало, что проституция вызвана прежде всего бедностью и путана является скорее жертвой, чем грешницей или посланницей дьявола. Так что отношение к нарушительницам сексуального порядка постепенно менялось. Во Франции колонии пополняли женщины брачного возраста (между четырнадцатью и тридцатью годами), которых признали «исправимыми», то есть относительно юными и небезнадежно испорченными. Менее суровым наказанием было пребывание в течение нескольких месяцев в госпитале или тюрьме, например в приюте Святой Пелагеи, основанном мадам де Ментенон в 1662 году как филиал госпиталя де Ла Пити. Считалось, что постоянный труд, униформа и благочестивая атмосфера этого места способствуют перевоспитанию женщин, погрязших во грехе. В то время как мужчины по большей части владели ремеслом, к которому возвращались после выхода из тюрьмы, уделом большинства «исправившихся» проституток были непостоянные занятия с низким доходом: продажа пищи, стирка, парикмахерское дело и текстильные работы (шитье или вышивка). Это не позволяло им содержать себя и вновь толкало на улицы. В результате получался замкнутый круг из освобождений и задержаний. Подобные меры могли лишь незначительно сдержать наплыв огромного количества проституток, бродивших по городам Европы. Согласно архивам Парижской префектуры полиции, в 1762 году в этом городе, в котором жили меньше 600 тысяч человек, насчитывалось около 25 тысяч «девиц, путан и содержательниц публичных домов». По расчетам магистрата Патрика Кохуна, в 1797 году из 1 миллиона людей, населявших Лондон, 50 тысяч составляли женщины, торговавшие своим телом. Проституция приобретала внушительные масштабы, и бороться с ней становилось все труднее.

Двойной стандарт по–прежнему определял сексуальные нравы. Во–первых, считалось, что холостые мужчины должны получить определенный опыт до свадьбы, а во–вторых, поддерживалось неравенство на рынке труда, при котором женщины почти не получали профессионального образования, а их труд оплачивался гораздо хуже мужского. Комбинация этих факторов создавала среду для женской бедности и открывала женщинам дорогу к проституции. Несмотря на отдельные кампании против путан низшего ранга (реформационные порывы служителей церкви или ревностных магистратов, полицейские облавы, рейды гражданских организаций вроде британского Общества за реформирование нравов), рынок сексуальных услуг продолжал предоставлять всем социальным классам постоянную альтернативу брачному ложу. Этот рынок сосуществовал не только с брачным рынком, но и с рядом других эротических практик. Последние существенно отличались от дозволенной и недозволенной гетеросексуальной культуры, ставя тем самым перед моральным и духовным сознанием Европы совершенно иные проблемы.