3. Содомия

С начала XV по конец XVII века отношение к сексуальным контактам между людьми определялось прежде всего возрастом и полом партнеров. Гомосексуальная субкультура, по–видимому, процветала во Флоренции и Венеции. Став более скрытой в эпоху религиозных реформ, она вновь появляется лишь во второй половине XVII века вместе с модным среди городских элит либертинажем. В течение XVIII века представители этой субкультуры стали развивать собственную идентичность «третьего пола», что повлияло как на отношение общества к ним, так и на законодательство, касающееся мужской и женской сексуальности.

В конце Средневековья в некоторых городах центральной и северной Италии создавались особые судебные комиссии, которые следили за общественной нравственностью. В их обязанности входило расследование сексуальных преступлений и наказание виновных. Нарушения законов сексуальной жизни делились на преступления против Бога (половые акты в монастырях или между христианами и иудеями/мусульманами), преступления против природы (онанизм, зоофилия и содомия) и сутенерство (организация публичных борделей). Содомия подразумевала все сексуальные отношения без репродуктивной функции, от экстравагинальных гетеросексуальных отношений до связей с животными и гомосексуальных отношений между мужчинами или женщинами (хотя чаще этот термин подразумевал именно отношения между мужчинами). Содомия была особенно опасна, поскольку считалось, что она противостоит структурирующим фундаментальным принципам общества — семье, гетеросексуальной связи и размножению, угрожая тем самым социальной организации и половой идентичности. Половые контакты между христианами и иудеями и лишение невинности монахини противоречили религиозным нормам, но содомия подрывала самые основы общества, навлекая божественный гнев на всех, кто допускал подобные деяния[410].

В Генуе, Лукке, Флоренции и Венеции в XV веке из–за увеличения количества сексуальных преступлений, грозящего перерасти в бедствие, были основаны специальные судебные ведомства. В 1418 году правительство Флоренции создало «Ночную службу» (Ufficio di Notte), «желая искоренить порок Содома и Гоморры, столь противный природе, что гнев всемогущего Бога направлен не только на сынов человеческих, но и на общины и неодушевленные предметы»[411]. В1458 году в Венеции «Совет десяти» (Concilio di Dieci) также утвердил серию законов, призванных контролировать содомию и отвести угрозу кары господней: «Как нас учит божественное Писание, наш всемогущий Господь, проклиная грех содомии и желая его извести, обрушил свой гнев на города Содом и Гоморру и вскоре затопил и истребил целый мир из–за подобных пороков»[412].

В Средневековье за это преступление наказывали, как за ересь: смерть через повешение с последующим сожжением и развеиванием праха. Однако в XV веке смертная казнь применялась лишь в случаях явного или повторного правонарушения. Число менее суровых кар, вроде телесных наказаний, штрафов или даже простых предостережений, возрастало пропорционально числу случаев, представленных вниманию муниципальных магистратов. «Ночные чиновники» Флоренции между 1432 и 1502 годами предъявили иск 10 тысячам мужчин и юношей, но лишь 2 тысячи были признаны виновными. Некоторые подверглись телесным наказаниям, другие заплатили штраф, отправились в тюрьму или ссылку, и только самых закоренелых преступников приговорили к казни через повешение с последующим сожжением[413]. Такое нюансирование суровости и было призвано скорее сдерживать бесчинства, чем искоренить практику, которая становилась все более обыденной среди мужского населения города, и особенно молодых людей. Однако количество доносов подрывало репутацию Флоренции. «Ночное ведомство» фиксировало приблизительно пятьдесят случаев в год (по одному почти на каждую неделю) и стало источником позора для всего населения. Чтобы исправить дурную репутацию города, ведомство закрыли в 1502 году. Но когда Тоскану поражало природное бедствие, эпидемия или голод, правительство вновь усиливало контроль над нравственным порядком. В 1542 году Козимо I Медичи был обеспокоен множеством дурных предзнаменований. Землетрясение в регионе Муджелло и буря, разрушившая купол кафедрального собора и башню дворца правительства, убедили Великого герцога в необходимости более суровых мер против содомии и прочих пороков, которые, как считалось, могут навлечь гнев Божий. Но при этом даже во времена усиления репрессий власти относились к содомии по–прежнему снисходительно. Лишь в случае явного преступления наказания оставались очень суровыми — так продолжалось до XVIII века включительно[414].

Для объяснения этой сравнительной мягкости существует множество гипотез. С одной стороны, как и в случае с проституцией, в регулярной практике содомии в юности обвинялось множество ремесленников, купцов и благородных жителей, так что драконовские меры могли лишить город важных человеческих ресурсов и негативно воздействовать на местную экономику. С другой стороны, общество игнорировало юношеские «проказы» (мастурбацию, зоофилию и содомию) при условии, что молодые люди, став взрослыми и ответственными гражданами, будут соблюдать социальный и моральный порядок, женятся и таким образом присоединятся к рядам предков — гетеросексуалов и отцов своих детей. Власти имели обыкновение закрывать глаза на гомосексуальные отношения между подростками или юными холостяками, в которых более юный партнер (обычно в возрасте от двенадцати до восемнадцати лет) занимал «пассивную» позицию, тогда как более взрослый (между девятнадцатью и тридцатью годами) играл активную роль. Однако если взрослый женатый мужчина вел себя подобным образом, никакие извинения не принимались во внимание. Около середины XV столетия венецианский гондольер Николето Марманья вступил в гомосексуальные отношения со своим слугой Джованни Брагарца. Эта связь продолжалась три или четыре года, прежде чем была обнаружена. Николето предоставлял постель Джованни в своем собственном доме, где имел с ним сношения «спереди между бедер»[415]. По–видимому, Джованни была выгодна эта связь, поскольку его хозяин дал ему в жены одну из своих племянниц и принял в семью. Эта связь была раскрыта, когда они стали продолжать сексуальные отношения после свадьбы Джованни. К тому же любовники стали меняться ролями, и Николето занимал теперь пассивное положение. Оба они были сожжены живьем. Пассивная роль, которая в гетеросексуальных отношениях обычно принадлежала женщине, предназначалась младшему партнеру, который считался почти ребенком. Как и женщины, которые в глазах медицинской теории того времени были «несовершенными» мужчинами, дети и мальчики принадлежали к пограничной категории, их сексуальность еще не диктовалась нормами маскулинности, определяющими активную роль мужчины в половом акте и способы проникновения в тело партнерши.

Тем не менее гомосексуальное насилие, особенно в отношении малолетних, каралось с чрезвычайной жестокостью. Как в случае гетеросексуального насилия, его жертвами обычно становились бедняки и молодежь скромного происхождения, хотя иногда страдали и дети знатных родителей, возможно, из–за их особой элегантности. Предлагая детям младше двенадцати лет еду, подарки, игрушки и одежду, насильники уговаривали их подчиниться. Детей могли заманить в дом, где им затыкали рот и насиловали, часто нанося серьезные телесные повреждения[416].

Насилие над мальчиками было более тяжким преступлением, чем изнасилование девочек. Во–первых, потому что Бог еще не покарал ни одного города за гетеросексуальное насилие. А во–вторых, женская добродетель могла быть восстановлена деньгами или браком, тогда как подобное преступление в отношении мальчика нарушало божественный порядок природы.

Содомия чаще возникала в сугубо мужских коллективах, таких как монастыри, тюрьмы, сообщества пиратов или моряков. Считалось, что при отсутствии женщин неспособность противостоять желанию плоти приводит к противоестественным сексуальным связям. В городском контексте структуры мужского общения, по–видимому, были призваны формировать групповую идентичность. Молодые люди собирались в публичных банях, в тавернах и на постоялых дворах, виделись друг с другом в школах музыки, гимнастики или фехтования, встречались в мастерских, аптеках и кондитерских, где можно было выпить и поиграть вдали от семейного надзора. Однако, судя по всему, рождение отдельной сексуальной и социальной идентичности произошло не раньше конца XVII или начала XVIII века. Все более заметная индустрия подобных развлечений предлагала широкий спектр услуг и, подобно проституции, развивалась в определенных узнаваемых местах города. Существовали сети покровителей и их клиентов, где горожане в возрасте могли вступить в контакт с юношами обычно более низкого социального положения: они воздавали своим paramours (любовникам) тем, что покровительствовали их интересам и интересам их семьи. Наконец, обычно среди рабочих или ремесленников существовали более однородные объединения подростков и юношей из одного квартала или товарищей по братству, которые имели сношения друг с другом, зачастую групповые. Они образовывали что–то вроде местных банд, с доминирующими личностями и обрядами инициации для новичков. Тем не менее они составляли часть единой маскулинной культуры с сильным гомоэротическим элементом, который соответствовал некоторым этапам жизни мужчины и формам социабильности и не исключал сексуальных отношений с женщинами[417]. Таким образом — повторим еще раз — гомосоциальная маскулинная культура допускала содомию, если соблюдались правила, касающиеся возраста, активной или пассивной позиции и скрытности.

К середине XVII века реакция на моральные репрессии эпохи Реформации породила культуру сексуальных развлечений. В большинстве европейских стран стали реже преследовать содомитов и еще реже приговаривать их к смертной казни. Главным образом потому, что общество стали беспокоить другие, более тяжкие и очевидные преступления. К концу века в Париже и Лондоне существовало множество центров сексуальных развлечений, основанных преимущественно на женской и мужской проституции. В специальных домах свиданий обслуживались мужчины всех социальных слоев, от титулованной аристократии до поденщиков. Предлагались самые разнообразные услуги — гетеро- и гомосексуальные, особые (вроде флагелляции) и в редких случаях даже зоофильные. Аристократов–либертенов второй половины XVII века, увлеченных модой на распутство и любивших Ганимеда не меньше, чем Венеру, к началу XVIII века сменили распутники–гетеросексуалы. Социальная и культурная идентичность светских либертенов базировалась на подчеркнуто эпикурейском стиле жизни, а их понимание вирильности исключало сексуальные отношения с другими мужчинами. В 1700 году лондонские придворные и аристократы–повесы, наподобие графа Рочестера, имели жен, любовниц и любовников. Если Вильгельм III, мачо своего времени, появлялся на публике в окружении своих фаворитов мужского пола, это было так же естественно, как если бы он совершил военный подвиг[418]. После 1720–х годов сексуальная свобода дворян больше не распространялась на любовь к другим мужчинам. Например, аристократов лорда Харви и лорда Джорджа Джермейна подозревали в том, что они женились и заводили любовниц, чтобы скрыть интерес к другим мужчинам[419].

Вследствие этого в Англии между концом XVII и началом XVIII века мужчины, активно практиковавшие гомосексуализм, оказались перед необходимостью притворяться гетеросексуалами[420]. До 1660 года пуританская концепция греха предполагала, что каждый человек потенциально способен совершить любой плотский грех и, если подобное случится, искупать его и бороться с преступной склонностью он должен самостоятельно. В начале 1690–х годов возникли исправительные организации, такие как «Общество за изменение нравов»; некоторые из них существовали на светской основе, другие были основаны религиозными фанатиками, приверженцами милленаризма. Подобные организации ставили перед собой задачу окончательно искоренить все пороки, которые только можно представить, на подконтрольной им территории. Они боролись с несоблюдением субботнего дня, пьянством, играми, сквернословием, богохульством, непристойным и безнравственным поведением и, что особенно важно для истории проституции и гомосексуализма, хотели уничтожить дома свиданий как главные рассадники пороков. Эти общества, состоявшие в основном из ремесленников и торговцев, не только доводили случаи безнравственного поведения до суда, но и использовали прессу, чтобы настроить публику против обвиняемого. Стенограммы процессов, проповеди и донесения о воинствующей деятельности исправительных организаций издавались в виде брошюр, чтобы деятельность общества выглядела более убедительно и привлекала новых членов. Кроме того, карательные набеги на таверны и бордели, в которых собирались гомосексуалы, позволяли собирать собственно «чувственный» материал, гарантировавший успех пропаганды. Для содомитов, собиравшихся в тавернах или Молли–хаусах[421], была характерна аффектация женственного в одежде и речи. Их манерность в конечном счете сформировала альтернативную сексуальную культуру, которая легко опознавалась населением благодаря популярным памфлетам. Отныне содомиты рассматривались как «третий пол», как особая группа, находящаяся за границами нормальной сексуальной культуры. Это подтверждали и медицинские трактаты о гермафродитах. До этого времени, в силу стойкой приверженности медиков теории одного пола, гермафродиты считались «несовершенными» мужчинами (поскольку были отчасти женственны) или же более «совершенными» женщинами (так как больше походили на мужчин). В XVIII веке на основе эмпирических наблюдений и знаний об анатомии появилась идея, согласно которой в случае «идеального» полового акта природа предусматривает рождение существ «третьего пола» с одинаково развитыми мужскими и женскими половыми органами[422].

Несмотря на возрастающую общественную неприязнь, культура Молли–хаусов процветала в Лондоне и других крупных городах. Она обеспечивала атмосферу клуба или тайного общества, благоприятствующую формированию у гомосексуалистов чувства групповой идентичности. Это явление было свойственно не только Англии. По архивам Парижа также можно проследить эволюцию культуры и образа жизни гомосексуалов в первой трети XVIII века, равно как и трансформацию общественного мнения. Теперь в сексуальных отношениях между мужчинами виделись особые предпочтения, отличавшие гомосексуалистов от других представителей своего пола. Изменялась городская топография встреч: к улицам, паркам и тавернам, дававшим возможность для встреч или проявления влечения, добавились более приватные пространства. В клубах содомитов царила элегантность и рафинированная благопристойность; они стали использовать вымышленные имена, как это делали другие социальные группы, обладающие собственной культурой и идентичностью, например королевский двор и характерные для мужской культуры XVIII века тайные общества (масоны и другие). К 1748 году относится скандальное описание собрания гомосексуалов в таверне «Шесть воробьев» в квартале Марэ, где мужчины старались походить на женщин: носили на голове платки и подражали их жеманным жестам. Каждый пытался соблазнить «невесту» — вновь прибывшего члена клуба. Все разбивались на пары, ласкали друг друга и совершали непристойные действия[423]. Ритуалы и вестиментарные коды гомосексуальных клубов усиливали групповую идентичность и порождали ощущение принадлежности к особой сексуальной культуре. Впрочем, просвещенная элита больше не рассматривала содомию как грех или преступление; она стала одним из стилей жизни — нестандартным, но терпимым. Донесения полиции отражают изменение ментальности в течение 1730–х годов: из них исчезает слово «содомит», а на смену ему приходит слово «педераст». Первый термин имел библейское происхождение и выражал религиозный запрет на ряд сексуальных практик, а второй датируется XVI веком и выводится из греческого этоса для обозначения мужчины, чей эротический интерес направлен исключительно на других представителей того же пола.

Однако особая субкультура гомосексуалистов, возникшая во Франции и других странах Европы в течение первой половины XVIII столетия, составляла лишь вершину айсберга. Его подводная часть в значительной мере функционировала в рамках «старой» модели сексуальной культуры, согласно которой общество терпело отношения между мужчинами, мастурбацию, блуд и зоофилию, только если они не провоцировали скандал.