4. Трибады и «фрикатрисы» [424]

Сексуальные отношения между женщинами крайне редко сравнивались с мужской гомосексуальностью. Глубоко фаллоцентричная сексуальная культура Европы Старого порядка определяла содомию через акт проникновения. Из этого с неизбежностью следовало, что гомосексуальные отношения между женщинами не подпадали под законодательство о сексуальном беспутстве, по крайней мере пока они не использовали фаллоимитатор. Взаимная мастурбация между партнершами практически не рассматривалась как сексуальная практика, поскольку только акт, включающий проникновение и эякуляцию, определял плотские сношения. Именно по этой причине сексуальные отношения воспринимались серьезно, а связь между женщинами высмеивалась как несовершенная и неудовлетворяющая. Природа создала мужчину и женщину таким образом, что сильное либидо слабого пола гарантировало: женщина всегда предпочтет гетеросексуальное проникновение мастурбации или лесбийской любви. Хотя, согласно топосу литературы XVIII века, приобщение к сексуальному могло начинаться с сапфического предвкушения чувственного удовольствия, пробуждения чувств, которое лишь открывало потребность в более насыщающем опыте гетеросексуального проникновения.

Свидетельства об эротических отношениях между женщинами достаточно редки, поскольку эти отношения были почти незаметны для посторонних. Женщины делили ложе с другими женщинами с рождения и до брака, иногда и после него. Незамужние женщины жили вместе, чтобы делить траты и объединять скудные доходы. Женские религиозные, школьные и исправительные сообщества формировали другие рамки повседневности, в которых женщины легко могли иметь чувственные отношения между собой. Структуры женского труда и общения приводили к тому, что большую часть времени они проводили в компании других женщин, часто более близких им эмоционально и физически, чем мужчины, которых они к тому же видели лишь изредка.

Для теологов совокупление женщины с другой женщиной было одним из сексуальных преступлений, связанных со сластолюбием, наряду с мастурбацией, зоофилией, соитием в «противоестественной» позе и содомией. В середине

XV столетия флорентийский теолог Антоний назвал эротические отношения между женщинами восьмым из девяти грехов сладострастия[425]. В Милане конца XVI века католический реформатор Карло Борромео объявил, что если женщина «развратничала в одиночку или с другой женщиной», она должна каяться два года. Мягкость наказания показывает, как мало значения придавалось отношениям между женщинами. Покаяние мужчины, который признался на исповеди в плотских сношениях с другим мужчиной, должно было длиться от семи до пятнадцати лет[426].

В искусстве и литературе XVI века время от времени упоминается лесбийская сексуальность: обычно речь идет о фривольных отношениях, простительных юным девушкам. Они могли рассматриваться как средство сохранить чистоту: например, в живописи или эстампах школы Фонтенбло с изображением Дианы и ее нимф на купании, довольно откровенно ласкающих друг друга[427]. Сапфическая связь обычно воспринималась как приемлемый вариант первого сексуального опыта, который только делал грядущие отношения с мужчиной более желанными. Согласно Брантому, подобным опытом обладали многие придворные дамы. Но и его информантки отражают общую тенденцию: они признавались, что ничто не может сравниться с гетеросексуальными отношениями, а все остальное лишь полумера, к которой прибегают за неимением большего[428].

В светском уголовном законодательстве лесбийская сексуальность упоминается лишь в некоторых законах, поскольку она считалась незначительным проступком. В 1532 году Карл V объявил, что любая «непристойность», будь то сношения с животными, связь между одним мужчиной и другим или между одной женщиной и другой, заслуживает смерти на костре. Но в действительности дело доходило до смертной казни, только если женщины использовали фаллическое приспособление, сделанное из дерева, кожи или стекла. За взаимную мастурбацию наказания были менее жестокими и ограничивались поркой или публичным покаянием[429].

Отчасти проблема с сексуальными отношениями между женщинами состояла в том, что для этих отношений долгое время не существовало определенного названия. Хотя в XVI веке у того же Брантома появляется слово «лесбиянка», до XIX столетия его использовали редко. К тому же оно скорее отсылало к разновидности акта, нежели к характеристике человека. Половая связь между женщинами именовалась разными способами: поллюция, блуд, взаимная мастурбация, содомия, coitus или нечистота, осквернение женщинами друг друга. Сами женщины в таком случае назывались «фрикатрисами» или «трибадами». С точки зрения медицины женщины с гипертрофированным клитором были предрасположены к лесбийским отношениям. Этот физический недостаток считался следствием слишком частой мастурбации в юности или частичного гермафродитизма. Теория «фаллического клитора» звучала особенно убедительно, поскольку подтверждала биологическую возможность того, чтобы две женщины занимались любовью так, что это не угрожало культурным основаниям фаллоцентризма.

Несмотря на относительную незаметность, в законодательстве XVII и XVIII веков была зафиксирована инаковость образа жизни лесбиянок. В Италии эпохи Контрреформации Бенедетту Карлини, аббатису монастыря в Тосканской Пеши, допрашивала Инквизиция, чтобы проверить подлинность происходящих с ней видений и чудес. В 1623 году совершенно необычный мистический опыт, о котором поведала Бенедетта, заставил дрожать руку писца: она утверждала, что несколько раз в молитвенном экстазе ее телом овладевал ангел по имени Сплендителло, и призналась, что в эти моменты она находилась в физической близости с одной из своих монахинь, сестрой Бартоломеа. Бенедетта была приговорена к заключению в монастыре, где она провела остаток жизни, скончавшись в солидном для того времени возрасте семидесяти одного года[430]. В светском мире женщины порой носили мужскую одежду, чтобы воспользоваться привилегиями сильного пола. Более того, некоторые жили как мужчины и даже женились на женщинах. Подобная маскировка позволяла безнаказанно ухаживать за «противоположным» полом, а также обеспечивала мужские прерогативы — большие финансовые возможности и свободу передвижения, что было столь же значимой причиной переодеваний[431]. Некоторые женщины облачались в мужской костюм, чтобы следовать за любимым, сбежать от ревнивого мужа, спокойно путешествовать по опасным дорогам, укрываться от властей или даже заниматься преступной деятельностью. Некоторые нанимались в солдаты или матросы, чтобы поправить свое материальное положение и избежать занятия проституцией, что не мешало им отстаивать патриотические побуждения, когда их обман раскрывался. Роль солдата требовала от женщин храбрости, агрессивности и, конечно, воздержания от любой сексуальной активности, которая могла вскрыть обман. Например, испанка Каталина де Эраузо сбежала из монастыря и сделала военную карьеру, которая привела ее в 1603 году в Новый свет, где бывшая монахиня участвовала в завоевании Чили. Ее разоблачили спустя двадцать лет, и после обследования оказалось, что самозванка до сих пор является virgo intacta (нетронутой девственницей) — этим она снискала себе определенную славу. Ее портреты в военной форме распространились по всей Европе. Каталина даже добилась папского разрешения быть похороненной в мужском одеянии[432].

Актрисы и куртизанки также могли время от времени относительно безнаказанно облачаться в мужские одежды. То же самое можно сказать о женщинах–солдатах, к которым относились снисходительно, если их обман вскрывался. Остальные женщины могли играть роль мужчины, чтобы воспользоваться преимуществами свободного передвижения, легкого найма на работу, которыми обладал сильный пол. Сюда входила и возможность жить с другой женщиной. Мэри Хэмилтон, врач–шарлатанка, была обвинена в мошенничестве и самозванстве, когда ее жена, Мэри Прайс, с которой они поженились в июле 1746 года, обвинила ее в использовании приспособления для совершения полового акта. Эта женщина–муж была приговорена к порке в четырех различных деревнях и заключению сроком на четыре месяца. Выйдя из тюрьмы, она опять стала одеваться в мужской наряд и продавать свои снадобья на рынках и ярмарках, куда люди приходили просто посмотреть на нее, настолько велика была ее популярность[433].

Женщины, обвиненные в однополых сексуальных отношениях, нечасто упоминались в судебных делах, поскольку «трибадизм» не считался уголовным правонарушением. Однако изучение преступности в простонародной среде Амстердама конца XVIII века демонстрирует рост лесбийской активности в низших слоях общества. Особенно сильно она проявлялась в местах, характерных для городов Старого порядка, где бедные и незамужние женщины проживали вместе. В 1798 году соседка изобличила Анну Шрендер и Марию Смит в занятии «пагубными делами». Эта женщина подглядела, как они занимались любовью в амбаре. Она даже позвала других соседей, чтобы подсматривать за страстными любовницами через дыру в стене. В таких обстоятельствах суд не проявил обычной терпимости и, вместо того чтобы отпустить обеих женщин с предупреждением (cum capitulo gravissimo), объявил их виновными — поскольку они были застигнуты «в разгар преступления» (in flagrante delicto), то есть пойманы с поличным, — и приговорил к тюремному заключению[434].

Только в конце XVIII века появляются законы, где сексуальные отношения между женщинами классифицируются как преступление. «Трибад» теперь приравнивали к проституткам, и те и другие расценивались как преступницы, которые нуждались в контроле и дисциплинировании. В этом случае они противопоставлялись глупым «фрикатрисам», которые занимаются одиночной или взаимной мастурбацией из–за отсутствия мужчин[435]. Помимо сексуальных пристрастий, этих женщин объединяла бедность. Жертвы брачных неудач, проституции, низкооплачиваемых работ, они объединялись в пары или небольшие группы, которые были вынуждены жить вместе. У них не было никакой тайной системы, частных или публичных мест для встреч, никаких специальных Молли–хаусов. Женщины не обладали той свободой и мобильностью в публичном пространстве, которая позволила мужчинам создать гомосексуальную субкультуру с собственной групповой идентичностью.

В ту же самую эпоху на другом конце социальной лестницы между женщинами из средних или привилегированных слоев возникла мода на «романтическую дружбу», включавшую лесбийские отношения[436]. Читая эпистолярные излияния чувств и признания в сентиментальной любви замужних и незамужних женщин, сложно прочертить границу между сердечной дружбой и плотской привязанностью. Немногие женщины имели достаточно средств, чтобы жить независимо, как знаменитые «дамы из Лланголлена»[437]. Элинор Батлер и Сара Понсонби всю свою жизнь прожили бок о бок, одевались в одежду, напоминавшую мужскую, и принадлежали к литературной и художественной элите конца XVIII — начала XIX века. Они создали модель женской дружбы, которая предполагала и физическую близость.

Вопрос о том, сформировалась ли в XVIII веке лесбийская субкультура (даже если она и не достигла масштабов субкультуры гомосексуальной), остается открытым. В Англии второй половины века для обозначения трибад стало использоваться понятие «Томми», возникшее из поставленного в 1748 году в Твикинхеме представления «Игра в карты» по мотивам памфлета «Праздник урожая у Сатаны»: в нем отчетливо прослеживалось осознание в народе существования практики, которая приписывалась определенному типу людей — таких людей можно было вычленить в отдельную группу. Поскольку сексуальность — это одновременно и биологически детерминированное поведение тела, и культурный конструкт, то зарождение особой идентичности «женщин, любящих женщин» или имеющих сексуальные отношения с другими женщинами, можно отнести ко второй половине XVIII века. Специалисты спорят, какое из гендерных определений — «женщина–муж» или «подруга–жена» — повлияло на развитие альтернативной сексуальной культуры. В любом случае очевидно, что концепция «романтической дружбы»[438], возникшая в средних и высших слоях, гарантировала лесбиянкам приемлемое, хотя и незаметное место в системе социальных отношений. Тем временем трансвестизм, который обеспечивал женщинам скромного происхождения экономическую самостоятельность, свободу и возможность обольщать других женщин, начал терять свой эксцентрический шарм и становился все более опасным.

*

В Европе конца Средневековья и эпохи Старого порядка медицинское, этическое, социальное и религиозное восприятие тела определяло отношение к биологическим проявлениям организма, физическому влечению и субъективным желаниям. До начала XVIII века человеческое тело воспринималось прежде всего как этический инструмент, чья сексуальность могла меняться с возрастом. Кроме того, границы между допустимыми и запретными эротическими практиками менялись в зависимости от пола и социальной принадлежности. К разнообразным юношеским экспериментам обычно относились толерантно, если они не преступали определенных границ и впоследствии сменялись гетеросексуальными и репродуктивными отношениями в браке. Блуд, проституция, мастурбация, зоофилия, содомия и трибадизм рассматривались как более или менее тяжкие грехи. Но на них могли закрывать глаза, если им сопутствовала надлежащая скрытность, позволявшая избегать публичных скандалов.

К концу XVIII столетия такое «подвижное» видение тела, пола и сексуальности уступает место четкому противопоставлению двух полов. Женщин перестали рассматривать как биологически несовершенный вариант мужчин, их стали воспринимать как отдельный пол, отличный от мужского. Молодые мужчины больше не могли безнаказанно иметь сексуальные отношения с мальчиками, мужественность стала определяться исключительно через влечение к женщинам. Женщины же потеряли свое агрессивное либидо и обозначались отныне как лишенные страстей супруги и матери. В течение следующего столетия сексуальность станет прерогативой проституток, развратниц и психически больных. Приданое девушек из хороших семей включало в себя многочисленные ночные сорочки с нарочито скромными разрезами спереди, окаймленными вышивкой с благочестивыми словами «Такова воля Господня». Противопоставление полов и разграничение между чувствительными женами и матерями с одной стороны и чувственными путанами с другой обозначает конец старой множественной сексуальной культуры. Триумф нарождающейся фаллократической культуры, основанной на строгой гетеросексуальности, породил изумительное заблуждение Фрейда относительно женской психики. Эта новая сексуальная культура в течение всего XIX столетия навязывала стойкое убеждение, что физическое тело является «естественным» врагом обитающего в нем духа.