VI. Престиж волокон в культуре Просвещения

Эти объяснения и данные, приводимые в текстах XVIII столетия, постепенно модифицировали классицистические представления о теле. В более общем смысле они превращаются в самостоятельный культурный феномен. На первом плане сознания эпохи уже не состояние жидкостей, их состав и динамика. Состояние тела уже не оценивается только на основании прозрачности субстанций и крепости плоти, как это делали медики XVI и XVII веков[986]. Теперь речь идет о структуре волокон, силе их реакций, их ресурсах и тонусе, то есть о совершенно конкретных принципах, далеко ушедших от старых категорий движения и чистоты. Галлеровские положения 1744 года о «раздражительности», опыты Бернулли 1750 года по «возвращению к жизни» при помощи электрического разряда придушенных куриц и цыплят постепенно меняют представления о физических силах, их действии и способах поддержания[987]. Гуморы отодвигаются на второй план, на смену им приходят более сложные представления о напряжении и возбудимости. Телесная крепость теперь связывается не только с чистотой гуморов, поддерживаемой за счет известных предписаний, но и с особым состоянием волокон и нервов, которые в 1768 году гигиенист Тиссо уже рассматривает как «главную часть человеческого механизма»[988]. Изменяются гигиенические принципы и уход за телом: возникают новые метафоры, множатся отсылки к чувствительности, упоминанию ослабших или чрезмерно натянутых «струн», необходимости «исправить тонус волокон, дабы он гармонировал с общим тоном жизненного инструмента»[989], как в начале XIX века писал в книге о женском здоровье Жан–Мари де Сент–Урсен.