Взлет «Интуриста»
По стечению исторических обстоятельств в то время, когда Горький путешествовал «по Союзу Советов», агентство «Интурист» начало оказывать все более глубокое воздействие на советскую практику приема заграничных гостей. Источники, оставшиеся в архиве агентства от этих ранних лет, весьма немногочисленны{542}. Однако уцелело достаточно материалов (особенно при дополнении их документами, касающимися малоизвестных подробностей возникновения «Интуриста» в 1929 году), чтобы осветить роль, которую экономический фактор стал играть в приеме иностранцев в СССР.
В разгар нэпа, в 1926 году, за контроль над новообразованной советской туристической отраслью соперничали две группы функционеров. Честолюбивая Каменева сразу верно разглядела возможность заработать на растущем числе туристов, представлявших собой богатый источник твердой валюты, и таким образом значительно упрочить положение своей организации. Союзник Каменевой, видный советский дипломат Иван Майский, первым начал убеждать ее в том, что ВОКСу следует занять особую позицию — удобную для извлечения выгоды из «источника дохода для нашей страны», каковым являлись «экскурсии непролетарского типа». Хотя Каменева соглашалась с Майским по вопросу о политической значимости всех иностранных визитеров, ее лоббистские усилия касались возможностей заработать на особом типе гостей, которых она именовала «валютными иностранцами». Как ни иронично, но причисление ею некоторых зарубежных граждан к категории дойных валютных коров основывалось на смешении советских практик классификации и систематизации иностранцев, приведшем к тому выводу, что некоторые из гостей представляют интерес прежде всего в плане финансовых, а вовсе не политических или культурных приобретений. Каменева, используя коммерческий термин (это было для нее нетипично), утверждала, что иностранцы уже признают «марку» ВОКСа. Ее ставка на первенство на фронте туризма включала предполагаемое расширение Отдела ВОКСа по приему иностранцев, который должен был работать в духе нэпа на принципах «хозрасчета», т.е. покрывать собственные расходы своими же доходами{543}. Если бы это удалось, то усилия Каменевой изменили бы всю историю ВОКСа и «Интуриста».
Однако предложение Каменевой представляется неудавшимся ответным шагом на инициативу конкурентов, выдвинутую видным чиновником Народного комиссариата внешней торговли СССР М.С. Эпштейном. Последний смелее, чем Каменева, разыгрывал карту экономической выгоды от иностранного туризма; он рассматривал исключительно политический феномен иностранных рабочих делегаций и «социального туризма» (понимая под этим путешествия, мотивированные огромным интересом к советскому эксперименту) как главный аргумент для того, чтобы показать торговый потенциал СССР. Партийных лидеров Эпштейн приманивал образом американцев, потративших в одной только Франции в предыдущем году 226 млн. долларов{544}. Фантасмагорически преувеличивая, этот чиновник заверял, что новое акционерное общество, которое он предлагал создать, привезет в страну сотни тысяч туристов и получит огромную прибыль. Централизованный иностранный туризм, контролируемый из одного учреждения, был крайне нужен и ИНО ГПУ, желавшему сохранять «хотя бы минимальный контроль» за решением вопросов, кто именно может посетить страну по визам, которые при необходимости изготавливаются довольно быстро{545}. В марте 1927 года высшие инстанции решили пойти по пути создания акционерного общества. К тому времени, когда Государственное акционерное общество по иностранному туризму («Интурист») фактически начало свою работу, т.е. к 1 апреля 1929 года, большие народно-хозяйственные комиссариаты, такие как Комиссариат внешней и внутренней торговли во главе с А.И. Микояном, уже заняли ведущие позиции в экономике. Бюро путешествий Советского торгового флота (Совторгфлота), годами перевозившее иностранных туристов с небольшой прибылью и ранее связывавшее себя с ВОКСом, было целиком передано в ведение «Интуриста»{546}.
С самого начала «“Интурист” считался (и его руководство специально ориентировали на это) “коммерческим” учреждением, чьи задачи были тесно связаны с финансовыми нуждами государства». Первый председатель нового акционерного общества, грузинский большевик Александр Сванидзе, был братом первой жены Сталина и «личным другом» диктатора{547}. Несмотря на все связи в верхах, старт «Интуриста» получился сложным: организация теряла деньги. Вместо обещанных 4 тыс. туристов в 1929 году прибыло лишь 2542 человека, и в этот же, первый год необдуманно смелая инициатива обошлась в дополнительные 52 тыс. рублей, потраченные на прием только одной делегации американских профсоюзов. Отсюда можно заключить, что давняя тенденция всегда ставить политику выше экономической целесообразности, зародившаяся во времена военного коммунизма, оставалась прочно укоренившейся привычкой. В начале 1930-х годов, несмотря на суровые и хаотические условия, была запущена амбициозная программа гостиничного строительства: 22 новых гостиницы следовало сдать в эксплуатацию к 1932–1933 годам. Первые неудачи лишь подстегнули «Интурист», который выдвинул валютный вопрос в качестве приоритетного. Комиссия 1930 года, проанализировавшая финансовые потери первых двенадцати месяцев, призвала к сокращению ненужных расходов на «обслуживание» иностранных туристов. В документах «Интуриста» отмечалась главная задача организации: «приобретение» как можно большего числа иностранцев, располагающих значительными суммами в валюте{548}.
Илл. 5.1. «Посетите СССР» — не имеющий точной датировки плакат «Интуриста» (около 1930 года). Плакат содержит образы, предполагающие мощь советской власти (красный флаг над Кремлем и восходящее солнце), а рядом располагаются вызывающие восхищение просторы и экзотичность: оленья упряжка с сидящим в нартах погонщиком в одежде из оленьих шкур, два верблюда, ведомых фигурой в среднеазиатском одеянии, минарет и пальма. (Архив Гуверовского института войны, революции и мира Стэнфордского университета.)
Руководствуясь этой программой, в 1930-х годах «Интурист» и вообще советский иностранный туризм резко пошли в гору. Число работников «Интуриста» выросло с 1222 человек в 1932 году до более чем 7 тыс. — в 1934–1936-м; в кульминационный для довоенного туризма 1936 год количество принятых зарубежных гостей достигло 13 437 человек. Хотя эти цифры и были незначительны в сравнении с показателями других стран с хорошо развитой туристической отраслью, масштабы деятельности «Интуриста» незамедлительно снизили активность ВОКСа и других учреждений, которые также имели отношение к приему иностранных визитеров. Монополия «Интуриста» в данной сфере была укреплена и партийными директивами 1936 года{549}. Рост его влияния вызвал сильные эмоции соперничества и презрения со стороны работников ВОКСа. Неприязнь сохранялась вплоть до эпохи Большого террора, когда обе организации оказались опустошены репрессиями, поводом к которым послужили постоянные связи с иностранцами.
Чиновники ВОКСа демонстрировали свои методы как нечто, явно превосходившее возможности нового туристического монстра во многих областях. Они говорили об «Интуристе» — причем не только с лидерами партии, но и между собой — как о более коммерческом, нежели культурном предприятии, не способном вырабатывать программы для нужд важных гостей (хотя на самом деле «Интурист» предоставлял особые услуги и для путешественников, считавшихся значимыми фигурами) и славящемся своими «поверхностными показами» образцовых объектов. Первоначальные попытки сотрудничества (обмен мест в гостиницах «Интуриста» на штат опытных гидов ВОКСа и целый ряд привлекательных культурных программ) быстро сошли на нет. «Интурист» не желал и не мог с нужной степенью надежности предоставлять номера в гостиницах и быстро нанял собственный штат гидов и переводчиков. В конце концов ВОКС впал в зависимость от инфраструктурных возможностей своего соперника, хотя последние находились в плохом состоянии и вообще были малодоступны кому бы то ни было. Как заявил новому начальнику отделения ВОКСа в Ленинграде его московский коллега,
«Интурист», как коммерческая организация, сугубо покоммерчески и подходит… Культобслуживание, как то: показ исторических ценностей, новые заводы и т.п. — будет производиться строго за плату на инвалюту и золото… Да, это [взаимоотношения с «Интуристом». — М.Д.-Ф.] больное место в нашей работе{550}.
«Интурист» действительно автоматически включал одну утреннюю экскурсию в общую цену своих туров, ожидая, что туристы в любом случае заплатят за дневные мероприятия. Несмотря на возрастающее презрение с их стороны, руководители ВОКСа могли лишь завидовать объемам работы «Интуриста» и поддержке его партийным руководством. В своих усилиях сохранить статус ВОКСа в середине 1930-х годов его новый амбициозный глава Александр Аросев предпринял несколько попыток повлиять на назначение своих представителей в правление «Интуриста» и даже объединить ВОКС с его мощным конкурентом{551}.
Конечно, «Интурист» не мог работать внутри сталинской системы без наличия в общении гидов с иностранцами мощного пропагандистского элемента, без того, чтобы нагружать гостей печально известными длиннейшими программами визитов, что помимо прочего препятствовало их неконтролируемому знакомству со страной. Внутри советской системы новый туристический монополист, однако, делал очевидный упор на практический результат, определяемый объемом твердой валюты, и эта его роль лишь возросла в послесталинский период. Ранняя история «Интуриста» вместо противопоставления экономических приоритетов идеологическим скорее предполагает, что они рассматривались в тесном переплетении друг с другом.
Осмысливая западные критерии, неизбежно всплывавшие при сталинском модернизационном рывке, руководство «Интуриста» погружалось «в туристическую энциклопедию, открывая ее на страницах, посвященных Лондону, Брюсселю, Копенгагену, Берлину и Парижу». К 1932 году оно успело открыть три бюро путешествий: в Берлине, Лондоне и Нью-Йорке{552}. По давней российской традиции принудительно отсылать своих подопечных учиться за границу «Интурист» в эпоху индустриализации также посылал своих молодых сотрудников на Запад учиться туристическому делу. В 1931 году заместитель начальника «Интуриста» Маршовский выступил с серией лекций о «туристическом рынке» с целью подготовить будущих советских специалистов к отъезду на учебу. Это указывает на то, что коммерческие приоритеты новой миссии «Интуриста» все же никогда не преобладали над политическими. Скорее они образовали новый и довольно прочный сплав. Маршовский вполне справедливо подчеркивал, что валютных иностранцев привлекает в СССР прежде всего строительство социализма; исходя из той же экономической целесообразности, игнорировать политические материи было просто невозможно. Также он показал свою осведомленность в истории американского и европейского туризма и полное осознание проблем, которые в последующие десятилетия будут мешать туристической отрасли советского народного хозяйства: отсутствие дешевых услуг и туров для посещавших СССР и нехватка обученного персонала. Последняя лекция содержала горячий призыв к слушателям выходить на «международный рынок» и овладевать «культурной туристической работой». Эта фраза перекликается с понятием «культурной торговли», которое легитимировало торговлю в розничном секторе (нередко воспринимавшуюся как идеологически сомнительная и потому непрестижная) в терминах культурных улучшений при скрытом сравнении с западными странами. Сточки зрения Маршовского, советский туризм должен был догнать и перегнать Запад с целью доказать преимущества социалистической организации труда; туризм должен был продемонстрировать силу советского государства его врагам и превратить нейтрально настроенных визитеров в друзей{553}. Очевидно, что для этого бюрократа из «Интуриста» обеспечение притока твердой валюты было просто наилучшим средством служения советскому государству и строительству социализма. В разоблачительном пояснении он счел необходимым процитировать французскую прессу того времени (касавшуюся распространения культурного влияния), чтобы доказать, что европейские страны также высоко ценят умелое продолжение политики туристическими средствами. Несомненно, молодые слушатели лучше бы уяснили необходимость служить выполнению политических и финансовых задач одновременно, если бы им привели хотя бы пару западноевропейских примеров.
Учитывая масштабы вызовов, полученных советской сферой обслуживания, которые очертил Маршовский, нельзя без удивления наблюдать, как «внутренний информационный бюллетень» «Интуриста», распределявшийся среди его собственных сотрудников, игнорировал практически всю иностранную критику сервиса и условий пребывания в стране, причем по политическим мотивам. В бюллетене приводились переводы восхвалений в адрес СССР со слов вернувшихся домой иностранных туристов или помещенных в европейской и американской печати — для того, чтобы триумфально заявить: «“Интурист” справился с задачей культурно-политического показа советской страны». Хотя критические отзывы тоже переводились, и в том числе — содержавшие жалобы на высокие цены, плохие условия проживания и на ограничения в передвижении туристов, все они вместе отметались веским комментарием:
Имеются также и отзывы другой категории туристов, которые по своему содержанию и по своим обвинениям являются лишь враждебными выпадами против СССР. Эти обвинения настолько необоснованны и часто настолько грубы и лживы, что сами туристы, побывавшие с СССР считают необходимым писать опровержения в иностранных газетах{554}.
Таким образом, работников «Интуриста» поощряли к объяснению жалоб иностранных клиентов исключительно их идеологической враждебностью. Лишь критика сверху, и особенно в принятой в 1936 году резолюции ЦК партии о плачевном состоянии услуг, предоставляемых туристической организацией, могла побудить ее, хотя и с трудом, присоединиться к кампании «большевистской самокритики»{555}. Еще более острыми были послания сочувствующих иностранных туристов советским лидерам и руководству «Интуриста», которые содержали конструктивную критику и полезные советы по поводу того, как сделать так, чтобы в будущем столь низкие материи, как условия проживания, уже не влияли на международную оценку советского эксперимента. Американец Герман X. Филд, организатор вскоре распущенной летней школы для американских студентов в Москве, писал в 1934 году из «предельно реакционной» Швейцарии о вопросах, поднимавшихся множеством визитеров всех типов. В частности, он говорил о последствиях столь раздражавшего официального обмена твердой валюты — практики, призванной помешать туристам совершать даже самые простые покупки вне «Интуриста» или валютных магазинов системы Всесоюзного объединения по торговле с иностранцами (Торгсина): «Также [турист] не может пользоваться трамваями… Он привязан к “Интуристу” и организованным групповым экскурсиям… Очевидно, невозможно составить верное впечатление о стране и народе, восседая в экскурсионном автобусе или даже прогуливаясь по фабрикам и музеям». Другой дружественно настроенный американец объяснял в 1934 году, что «изоляция» и «бесконечное раздражение» путешественников объяснялись не советской системой тотальной секретности, а запредельно завышенным курсом рубля и невозможностью найти дешевый транспорт. «Буквально все иностранцы чувствовали определенную… искусственность используемого гидами языка… Для гида совершенно недостаточно останавливаться лишь на “марксистско-ленинской идеологии”, язык которой почти непонятен среднему иностранному туристу». Еще один визитер — постоялец гостиницы «Савой», подписавшийся как Б. Дженкинс, — сообщал главе «Интуриста» о том, что его мечта исследовать жизненные условия простых рабочих осталась неосуществленной: «Большинство вещей, которые мне так хотелось увидеть и собрать о них информацию, оказались скрыты от меня. Я хотел бы знать, как живет рабочий — достаточно ли у него еды, удовлетворительно ли он одет». Обеспокоенность Дженкинса положением советского рабочего класса могла сравниться лишь с его одержимостью советской антисанитарией. Он призвал к «немедленному проведению кампании чистоты» и любезно делился своими компетентными соображениями по устройству туалетов: «Лучше было бы использовать унитазы, в которых фекалии сразу же попадают в чистую глубокую воду, остаются под ней и все миазмы таким образом блокируются». Резкое заключение его 14-страничного письма гласило: «“Интурист”… демонстрирует традиционные черты капиталистической системы торговли»{556}. Все эти доброжелатели открыто выражали надежду, что их критика поможет советским властям завоевать новых друзей за рубежом; основной упор в каждом письме делался на отрицание распространявшихся на Западе слухов о потемкинских деревнях. Если туристов во многом ограничивали и не давали смотреть на то, что они действительно желали видеть, виновата в этом была система, созданная жадным до валюты «Интуристом», а вовсе не политические соображения. Они так и не смогли понять, что в истории «Интуриста» экономика и политика были не столько несовместимы, сколько переплетены.