I. «Приказ № 1».

I. «Приказ № 1».

2 марта "стихія" начала входить в русло, и в Петербург? наступило зам?тное успокоеніе. "В город? совершенно тихо, везд? флаги. Стр?льбы уже н?т. Поражает громадное количество людей" — вспоминает Ломоносов, смогшій прервать свою напряженную работу в мин. пут. сообщенія для очереднаго визита к зубному врачу. На улицах "мирно" уничтожают царскія эмблемы (двухглавых орлов), а "дворники подметают", — записывает Гиппіус. "Дисциплина возстанавливается понемногу в войсках. Порядок царит в город?", вносит того же числа в свой дневник французскій посол. На улицах, если не исчезают индивидуумы, вооруженные с головы до нот — саблей, винтовкой, револьвером, ручными бомбами, с перекинутой через плечо пулеметной лентой, то эта "модная" форма одежды стоит уже на грани превращенія в сюжет для революціонной каррикатуры, как и гарцующіе на улицах всадники на дрессированных лошадях, реквизированных в цирк? Чинизелли .

В этом успокоеніи, несомн?нно, значительную роль сыграла иниціатива сов?тских кругов. Отсюда был дан толчек организаціи на м?стах столичнаго населенія и гражданской милиціи, — "милиціи младенцев", как назвал ее один из ея руководителей, так как наряду со студенческой и рабочей молодежью записывались и скауты 10-15 л?т. Сд?лавшись 28-го неожиданно для себя комиссаром Петербургской стороны, по предложенію членов Исп. Ком. Сов?та, один из редакторов "Русскаго Богатства", П?шехонов. счел "необходимым зайти в Исп. Ком. Гос. Думы, чтобы получить от него полномочія". Писателю пришлось бес?довать с Милюковым, и он вынес впечатл?ніе, что в думском Комитет? вопрос об организаціи власти на м?стах даже не поднимался "Для меня все ясн?е становилось, что Сов?т Р. Д. р?шительно опережает думскій комитет", — таково тогдашнее заключеніе мемуариста: уж в 4 часа в ночь на 28-ое Исп. Ком. приступил к организаціи районных комитетов. При наличности Думскаго Комитета в Петербург? не могло создаться центральнаго объединенія на подобіе т?х комитетов общественных организацій, в состав которых входили сов?тскіе представители, как одна из составных частей, и в руки которых в других городах фактически перешла власть в первые дни революціи. Так с перваго дня на столичной периферіи создалось своего рода двоевластіе, перешедшее очень скоро к полной административной, почти анекдотической неразберих?, когда всякаго рода самочинные "гражданскіе" и иные районные комитеты с их комендантами и комиссарами проявляли "сепаратистскія" вольности. Но в первые дни "комиссаріат" на Петербургской сторон?, созданный в ц?лях "водворить зд?сь свободу и установить народную власть", как видно из ярких воспоминаній его руководителя, им?л огромное сдерживающее и организующее начало, ибо "праздничное, даже ликующее настроеніе" в масс? при пароксизм? "сомн?нія, тревоги и страха" само по себ? вовсе не гарантировало ещё эксцесов. Не стоит говорить о возможных посл?дствіях той "неслыханной" свободы, которая водворилась для "преступнаго міра" с открытіем тюремных дверей[78].

Вопреки распространенному представленію в т? дни для столичной солдатской массы им?л умиротворяющее значеніе и пресловутый "приказ № 1". "Утром 2 марта (т. е. в то самое утро, когда на улицах и в казармах стал изв?стен "Приказ № 1" и создалась в изображеніи Шульгина и его единомышленников сгущенная атмосфера "убійств") офицеры свободно могли появляться на улицах" — свид?тельствует на основаніи непосредственнаго наблюденія Набоков, подчеркивавшій в воспоминаніях, что выходить с утра 28-го на улицу в офицерской форм? стало опасно. Но в первые два-три дня эта опасность все же была относительна — не смерть витала, конечно, над т?м, кто носил офицерскую форму, а ему грозило насильственное разоруженіе со стороны возбужденной толпы. Что может быть наглядн?е показаній командира 82 п?х. Дагестанскаго полка, барона Радека, офиціально доносившаго 1 марта нач. Штаба верх. главноком. Алекс?еву о перипетіях, им пережитых 28 фев. в Петербург?, когда он возвращался из отпуска. Толпа хот?ла разоружить его на Балтійском вокзал?, но оставила, как только узнала, что он ?дет на фронт. Барон с Балтійскаго вокзала пошел п?шком на Царскосельскій и в донесеніи сообщал, что "по дорог?... солдаты честь отдавали, хотя не вс?. а чернь угрожала и старалась напугать, стр?ляя через голову на воздух". Командир Дагестанскаго полка был офицером, враждебно относившимся к революціи, и держал себя, пожалуй, в толп? даже вызывающе. На вокзал?, — писал он в рапорт?, — "на предложеніе ?хать в Гос. Думу, гд? зас?дал какой-то комитет, узурпировавшій власть и называвшій себя Временным Правительством, я, конечно, отказался".

Так было в разгар солдатскаго мятежа[79]. Конечно, были насилія, были убійства и в Петербург? Но могут ли отд?льные эксцессы свид?тельствовать о специфической атмосфер? убійств, которая создалась в первые дни революціи? Общій колорит эпохи настолько очевиден и ясен, что испытываешь н?которое чувство неловкости за озлобленіе мемуариста, который в своих личных переживаніях стремится изобразить перед потомством д?йствительность в сугубо мрачных тонах. Он возводит клевету на тогдашнюю современность — она была очень далека от фанатичной пропов?ди своего рода "варфоломеевской ночи". Трудно случайной статистикой что-либо доказать. В свое время в статистическом отд?л? петербургская комитета союза городов был составлен список "пострадавших" в дни февральско-мартовской революціи.  Данныя тогда же были опубликовали в газетах с указаніем, что они были собраны студенческой организаціей союза. Основаніем для составленія списка послужили св?д?нія, доставленныя из больниц и лазаретов. Немало пострадавших в такую регистрацію, понятно, не было включено. Ген. Мартынов, пользовавшійся архивным матеріалом Чр. Сл. Ком., куда эти данныя были представлены, приводит Цифру 1.315 пострадавших (убитых и раненых)[80]. Распред?ляется это число так: офицеров 53, солдат 602, чинов полиціи 73, граждан обоего пола 587. Сколько среди них было убитых, мы не знаем. Число "жертв революціи" (их было по офиціальной статистик? 181), торжественно похороненных 23 марта на Марсовом пол?, ничего не говорит, ибо это была революціонная демонстрація, мало считавшаяся с реальностью[81]. Запись Гиппіус 7 марта, говорящая об "уродливом" копаніи могил для "гражданскаго там хороненія собранных трупов, державшихся в ожиданіи", повидимому, не очень далека от д?йствительности[82]. Сколько среди этого неизв?стнаго количества убитых погибло от шальной "революціонной" пули в дни безсмысленной уличной перестр?лки, носившей или демонстративный характер, или вызванной паникой, неум?ніем обращаться с оружіем, а нер?дко служившей забавой подростков? Мы этого никогда не узнаем. Шкловскій, непосредственный участник революціонных д?йствій, уб?жден, что большинство погибших надо отнести к числу случайных жертв. Конечно, воспріятія современников были крайне субъективны, — напр., ген. Селиванов на фронт? заносил в дневник со слов письма от "Тамуси": "в газетах не было 1/8 того, что было на д?л?. Ужасно! Вот вам и свобода печати и слова".

Посколько мы можем признать относительную ц?нность приведенной статистики, посколько приходится заключить, что она опровергает граничащая с инсинуаціей сужденія мемуаристов, пытающихся подчас сознательно каким-то кровавым туманом окутать первые дни февральской революціи. Как ни далека была от уличной жизни придворная дама Нарышкина, все же она не могла бы написать в свой дневник 28-го: на улицах полный порядок, нигд? ни мал?йшаго насилія. Не только люди в "офицерской форм?", но и люди в ненавистном масс? полицейском мундир? не подвергались на улицах Петербурга жестокой расправ? в дни "солдатскаго бунта". Когда бывшій член Гос. Думы Бородин (к. д.) в день десятил?тія революціи вспоминал в нью-іоркском "Новом Русском Слов?", как "полицейских безпощадно убивали в участках и на улиц?", его память, быть может, и безсознательно воспроизводила под напором посл?дующих переживаній н?что такое, что было очень далеко от д?йствительности — слишком разительна была та цифра  —  70, которую давала "статистика". Наблюдавшіе уличную толпу, реально отм?чают нам "озлобленность" против полицейских в моменты, когда обнаруживалась стр?льба с крыш из пулеметов (воображаемых), или когда ловили переряженных "фараонов". На этих расправах особо останавливается в своих воспоминаніях бар. Врангель (отец); ряженые городовые, — по его словам, — становились "гипнозом, форменным сумасшествіем" толпы, их ловили и убивали, принимая подчас б?днаго трубочиста с метлой за коварнаго и хитроумнаго фараона. Но, — должен отм?тить мемуарист, — очень скоро интерес к городовым пропал.

В Петербург?, гд? происходили уличныя столкновенія, неизб?жно эксцессов было больше, нежели там, гд? переворот по инерціи совершался в мирном порядк?, и в силу этого носил характер переворота, д?йствительно, безкровнаго. Таков, однако, был характер революціи почти по всей Россіи, и он опред?ляет собой общее настроеніе в гораздо большей степени, ч?м отд?льные, всегда возможные эксцессы; как передавал корреспондент "Русских В?домостей.", в Кіев? говорили, что в революціонные дни в город? погиб всего один челов?к, да и тот из м?ди (памятник. Столыпину)[83]. Убійства офицеров в Петербург? были единичными случаями. Этот факт тогда же отм?тил французскій генерал Лавери в донесеніи шефу своей военной миссіи в Ставк? ген. Женену (донесеніе 28-го пом?ченное 1 1/2 час. дня). Черным пятном на революціи остаются происшедшія в специфической обстановк? трагическія событія в Кронштадт? и Гельсингфорс?: по офиціальным приблизительным данным в Кронштадт? погибло около 60 офицеров, в Гельсингфорс? 39 (этих событій мы еще коснемся в другом контекст?).

Для того, чтобы понять психологію эксцессов, в сущности надлежит разсл?довать каждый случай в отд?льности, ибо подчас вовсе не "офицерскій мундир" сам по себ?, а случайно сопутствующія обстоятельства приводили перем?нчивую в настроеніях толпу к эксцессу... Никакой "правильной, организованной облавы" на офицеров, конечно, не было (утвержденіе Врангеля-отца). Среди таких случайных причин едва ли не на первом м?ст? надо поставить злостную провокацію. В революціонной толп?, в?роятно, шныряло немало "озлобленных, мстительных людей", пытавшихся сд?лать ставку на разнуздываніе стихіи (это отм?чает Петрищев). Их пропаганда усп?ха не им?ла, преломляясь в миролюбивом скор?е настроеніи толпы. Есть и еще н?которая особливость и этих первых эксцессах против офицеров, спеціально отм?ченная адм. Колчаком в телеграмм? Алекс?еву 6 марта. В Черноморском флот? было спокойно: "только на н?которых кораблях., — сообщал Колчак. — существует движеніе против офицеров, носящих н?мецкую фамилію". Эху особливость надлежит отм?тить и в отношеніи Петербурга. Ген. Врангель, прибывшій в начал? марта в Петербург, упоминает среди "жертв обезум?вшей толпы и солдат" н?сколько своих знакомых: "престар?лый гр. Штакельберг, бывшій командир Кавалергардскаго полка гр. Менгден, лейб-гусар гр. Клейнмихель"... Посл?дніе два были убиты в Луг? своими же солдатами запасных частей гвардейской кавалеріи[84].

Трудно не увидать зд?сь проявленіе рикошетом в примитивной, грубой форм? революціоннаго эксцесса той псевдонаціоналистической пропаганды, которая в атмосфер? военнаго психоза родилась в предреволюціонное время, нервируя массы, распространяя фантастическіе слухи о предательств? и изм?н? даже в царской семь?. Надо призадуматься еще над т?м, кто является подлинным виновником рожденія чреватой по своим посл?дствіям легенды "о генералах-изм?нниках" (см. мои книги "Легенда о сепаратном мир?" и "На путях к дворцовому перевороту"). С 1 марта нельзя зарегистрировать ни одного факта убійства 'офицера" в столичном град? Петра. Это само за себя уже говорит. Показательно и то, что в т?х немногих случаях, которые могут быть зарегистрированы, месть почти всегда производилась выстр?лом неизв?стнаго "из толпы".

Конечно, никакой непроходимой попасти между офицером и солдатом на исход? третьяго года войны не было. Много ненормальнаго оставалось в быту, порожденном сословными перегородками стараго режима) но совершенно неизб?жно взаимное общеніе в окопных бивуаках и изм?неніе, демократизація состава низшаго командованія смягчали искусственно устанавливаемую рознь. Но условія, в которых произошла революція, когда солдатская масса почти всегда выступала без офицерскаго состава, совершенно естественно порождали недов?ріе к настроеніям верхняго слоя арміи — что в значительной степени вытекало при неув?ренности еще за будущее из страха отв?тственности за сод?янное. Этот безотчетный страх "отв?тственности" спаивал до н?которой степени массу и заставлял ее держаться за коллектив. П?шехонов разсказывает, какія огромныя трудности предстали перед ним, как комиссаром Петербургской стороны, когда из Ораніенбаума 28-го пришел в столицу "д?лать революцію" второй пулеметный полк и потребовал отвода себ? пом?щенія. Солдат было... 16 тысяч. "До нельзя испуганные, чуть не в паник?, они ужасно боялись расправы, которая может их постигнуть за то, что они над?лали", я потому требовали "пом?стить их и одном м?ст?"[85]. Их пом?стили в знаменитом Народном Дом?, Вся масса производила впечатл?ніе "потревоженнаго улья", — солдатам казалось, что их с умыслом завели в стоящее особняком пом?щеніе, гд? их могут взорвать или иначе как-нибудь уничтожить. Офицерам была отведена небольшая комната, гд? они должны были проводить все время, оставаясь в сущности под арестом. Через образовавшійся полковой комитет комиссар уб?дил полк вернуться в Ораніенбаум, если будет "такой приказ от Сов?та". Но получить "такой приказ" оказалось не так легко, ибо "революціонныя войска не могут быть выводимы из Петрограда и должны оставаться зд?сь, чтобы защищать завоеванія революціи", — сказали в Исп. Ком. П?шехонову, а н?которым в его просьб? почудилась даже "контр-революціонная зат?я"....

Такова была психологическая обстановка, и поэтому первая же попытка от имени Временнаго Комитета ввести стихію в опред?ленныя рамки вызвала н?которое волненіе в гарнизон?. За подписью Родзянко был выпущен "приказ" по поискам, в котором предписывалось вс?м отд?льным нижним чинам и воинским частям немедленно возвратиться в свои казармы, вс?м офицерским чинам явиться в свои части и принять вс? м?ры к водворенію порядка. Командиры частей вызывались в Гос. Думу к 11 час. утра 28-го для полученія распоряженій. Тогдашній предс?датель военной комиссіи, состоявшей формально при Временном Комитет? и фактически объединявшей представителей обоих политических секторов, полк. Энгельгардт в воспоминаніях, напечатанных в бурцевском "Общем Д?л?", говорит, что "приказ" Родзянко не появился, так как, был захвачен в типографіи и уничтожен рабочими, увид?вшими в "желаніи ввести солдат в рамки дисциплины и порядка" — попытку "пріостановить, даже задушить, начавшуюся революцію". Надо думать, что "приказ" в том или ином вид? все же был распубликован[86]. Офицеры стали появляться в своих частях, командный состав возвращалcя на посты, воинскія части дефилируют с утра 28-го в Гос. Дум?, выражая свою в?рность новому порядку и т. д. Представители Временнаго Комитета говорили успокоительныя р?чи, призывая солдат слушаться офицеров: без начальников воинская часть превращается в толпу, которая неспособна выступить организованно и сод?йствовать водворенію порядка — уб?ждали Родзянко, Милюков и др. Но о каких офицерах шла р?чь? Только о т?х, конечно, которые д?йствуют в "согласіи с Гос. Думой". Пока еще трудно при отсутствіи систематически опубликованнаго матеріала, без спеціальных архивных изысканій представить себ? бытовую жизнь воинских частей в первые дни этого переходнаго періода. В соотв?тствіи со всеобщим хаосом н?что хаотическое было и зд?сь. В одн?х частях сохранялся старый командный состав, в других военная комиссія сама назначала во временное командованіе кого-либо из наличнаго состава офицеров (напр., в Волынском полку — приказом Энгельгардта, пом?ченным 8 ч. 30 м. утра 28-го командованіе вручено было двум прапорщикам), в третьих происходили выборы. Не всегда это было самозванным д?йствіем образующейся солдатской вольницы в обстановк? "мятежнаго движенія". Найдите своих офицеров, которые стоят под командой Гос. Думы, и сами встаньте под их команду — рекомендовал 28-го не кто иной, как Милюков, лейб-гренадерам (по отчету "Изв?стій" Комитета Журналистов).

Как будто бы д?ло шло к мирному разр?шенію с того момента, как около 2 час он 28-го самоликвидировались сосредоточенныя в Адмиралтейств? "в?рныя части", которыми располагала еще существовавшая военная правительственная власть. Их было немного по офиціальным данным: 600 чел. п?хоты, 500 кавалеріи, 15 пулеметов, 12 орудій при 80 патронах. Символом завершенія этого процесса могла служить резолюція многолюдн?йшаго — "н?сколько тысяч" — собранія офицеров утром 1 марта в пом?щеніи "Арміи и Флота", единогласно признававшая власть Исп. Ком. Гос. Думы "впредь до созыва Учредительнаго Собранія[87]. В тот же день около 4 час. произошло демонстративное присоединеніе к Гос. Дум? от имени Гвардейскаго Экипажа в. кн. Кирилла, обратившаяся перед т?м с аналогичным призывом к начальникам Царскосельскаго гарнизона, посл? чего дворцовая полиція, царскій конвой, собственный Е. В. сводный полк и жел?знодорожники послали в Таврическій дворец своих представителей с заявленіем о переход? на сторону новаго правительства. Под звуки Марсельезы с красными флагами, по утвержденію коменданта Таврическаго дворца Перетца, в Думу прибыл и жандармскій дивизіон...

Итак, на петербургском небосклон? не было видимой пелены контр-революціонных настроеній, а по утвержденію арестованной престар?лой гр. Клейнмихель, находившейся в Таврическом дворц? в момент великокняжеской демонстраціи, "революціонная осанка" представителя императорской фамиліи даже "восхищала" солдат[88]. Но... "тут вдруг посыпались фантастичеcкія, непонятныя изв?стія из ц?лаго ряда полков, — вспоминает Эигельгардт, — о том, что офицеры запирают солдат в казармах, отбирают оружіе, заставляют присягать на в?рность старому порядку. Был отправлен ген. штаба полк. Балобан в Егерскій полк, чтобы выяснить там положеніе вещей, кор. Гуровскій и еще н?сколько офицеров отправились в другіе полки для пров?рки св?д?ній и для успокоенія солдат". Посланные принесли успокоительныя изв?стія, но "с другой стороны, ко мн? по-прежнему приб?гали солдаты, взволнованные и, видимо, уб?жденные, докладывали о контр-революціонных выступленіях офицеров... Было несомн?нно, что тут была типичная провокація, и что провокація им?ла усп?х". Энгельгардт доложил думскому комитету о распространившихся слухах я о возможных эксцессах (мемуарист относит свое сообщеніе на вечер 1 марта), и было р?шено для успокоенія солдат издать приказ о недопустимости отбиранія у них оружія. Упомянув о слухах, которые были пров?рены и оказались ложными, временный командующій революціонной арміей объявил, что "будут приняты самыя р?шительныя м?ры к недопущенію подобных д?йствій, вплоть до разстр?лов"... Очень знаменательно, что угроза "разстр?лом" раздалась впервые со стороны Временнаго Комитета[89]. Она свид?тельствовала о той неизб?жной двойственности, которой отм?чалась д?ятельность военной Комиссіи — с одной стороны, попытка внести успокоеніе, с другой — нервный страх перед неликвидированными еще силами стараго порядка.

Были ли какія-нибудь основанія для распространившихся слухов, была ли это "провокація" или просто у страха глаза были велики? Стоит заглянуть в опубликованную неполную серію входящих и исходящих бумаг Военной Комиссіи за 28 февраля для того, чтобы воочію себ? представить фантастическіе слухи, распространявшіеся по городу и волновавшіе гарнизон. Отовсюду поступают частныя св?д?нія о больших полицейских засадах в т?х или иных домах, о воображаемых пулеметах на крышах, о таинственных "черных автомобилях", разъ?зжающих ночью по улицам и разстр?ливающих прохожих, — св?д?нія, которыя подчас сопровождаются лаконическими пом?тками: "нев?рныя св?д?нія", "не оправдалось". Один из "караулов" доносит на основаніи св?д?ній, доставленных "частными лицами", что в Академіи Ген. Штаба "собралось около 300 офицеров, вооруженных пулеметами, с ц?лью нападенія на Таврическій дворец", от студентов с Балтійскаго вокзала поступают из "достов?рных источников" св?д?нія о продвиженіи с фронта "36 эшелонов в Царское Село", из сапернаго батальона сообщают о прибытіи в Зимній дворец артиллеріи из Царскаго Села с 12-дюймовыми орудіями и т. д.

Среди подобных слухов могли быть и слухи, вовсе не провокаціонные о попытках разоруженія. Трудно, однако, представить себ?, чтобы в обстановк? 28-го, а т?м бол?е перваго, подобные случаи реально могли им?ть м?сто. Современники не зафиксировали ни одного конкретнаго случая, и посл?дующія сообщенія повторяют лишь голословныя предположенія, высказанныя Стендовым 30-го марта: "н?которые офицеры, очевидно, сторонники стараго режима, начали разоружать солдат". При этом произошли эксцессы. Слухи в гораздо большей степени могли возникнуть в связи с отд?льными распоряженіями военной комиссіи, им?вшими ц?лью "возстановленіе порядка". Не надо забывать, что это был лишь второй день революціи, а для периферіи в сущности первый[90]. В то время, как думскіе представители в Таврическом дворц?, призывая солдатскія команды сорганизоваться и объединиться с офицерами под думским флагом, указывали на опасность, которая грозит еще революціи, военная комиссія или отд?льные ея представители одновременно разсылали "приказанія" в род? того, которое было дано, напр., прап. Пикоку, адъютанту квартировавшаго в Красном Сел? полка ("приказаніе" от 1 марта за подписью Энгельгардта): предписывалось передать "нижним чинам", оставшимся в Красном, чтобы они "никуда из расположенія полка не двигались и с особым усердіем немедленно приступили бы к занятіям". Такія "приказанія" могли быть в это время ц?лесообразными в отношеніи таких привилегированных военно-учебных заведеній, как пажескій корпус ("приказаніе" 28 фев.) и н?которыя военныя училища (которым не вполн? дов?ряли)[91], — учебныя занятія "в полном нормальном порядк?" спасали училища от возможных эксцессов. Совс?м по иному подобные приказы в "разгар? возстанія" могли отлагаться в солдатской психик?, — особенно, если они не совс?м удачно формулировались в привычных терминах полицейскаго режима; напр., "дозорам", назначенным от Преображенскаго полка, 1 марта вм?нялось в обязанность 'разгонять различныя сборища на улицах" (приказ командира батальона "во исполненіе распоряженія Временного Комитета охраны гор. Петрограда" с пом?ткой: "не подлежит оглашенію". В царившем хаос? каждый член отдавал (нер?дко самостоятельно) "приказанія" на различных офиціальных бланках — отсюда и р?зкія противор?чія. Впосл?дствіи военная комиссія в офиціальном отчет? представляла свою д?ятельность вполн? посл?довательной и планом?рной. Конечно, это было не совс?м так в первые дни[92].

Расхожденіе между двумя политическими секторами должно было сказываться в самом подход? к вопросу о "возстановленіи порядка", расхожденіе, которое Энгельгардт в воспоминаніях опред?лил так: "говорить нечего, что для конституціоналистов и постепеновцев, членов прогрессивнаго блока, дальн?йшее "углубленіе" революціи уже было не нужно 28 февраля". И т?м не мен?е я побоялся бы, не нарушая исторической перспективы, р?зко противопоставить в данном случа? политику "думскую" политик? "сов?тской", как это д?лают вс? мемуаристы л?ваго сектора. Вот прим?р. Анализируя слова, с которыми Милюков 28-го обращался к воинским частям, Суханов отм?чает проницательность того, кто "не в прим?р своей думской периферіи ум?л смотр?ть в корень" и в "первый же момент революціи", "еще до выясненія позиціи Сов?та", поставил "ребром будущій роковой вопрос о двоевластіи". Милюков, призывая подчиняться единой власти — Временному Комитету — указывал, д?йствительно, на опасность двоевластія (слова его были воспроизведены в "Изв?стіях" журналистов). Между т?м, едва ли им?ется сомн?ніе в том, что в своих опасеніях оратор был далек от мысли бросить "яблоко раздора" и отгораживаться от политики Сов?та, о настроеніи котораго он был мало осв?домлен, и который в первые дни не претендовал на власть; говоря о двоевластіи, Милюков им?л в виду еще не ликвидированную старую власть, — это вытекает из контекста вс?х его р?чей. Суханов заключает: "с утра 28-го по всему фронту праваго крыла уже шла атака на гарнизон с кличем: "возвращайтесь спокойно в казармы, подчиняйтесь офицерам, подчиненным Гос. Дум? и не слушайтесь никого больше, опасаясь двоевластія". Было ясно "нашему Исп. Ком... предстояло немедленно принять м?ры к постановк? агитаціоннаго д?ла... среди гарнизона... и немедленно озаботиться производством выборов во вс?х воинских частях в Сов?т Р. Д.". Итак, посл?дующая сов?тская политика, одним из звеньев которой было изданіе "приказа № 1", изображается в вид? сознательнаго противод?йствія политик? думской. Согласиться с этим без очень существенных оговорок нельзя. Н?сколько, быть может, сусально зарисованная картина,  на которой изображен член Гос. Думы октябрист свящ. Петров, из вестибюля Таврическаго дворца благословляющій 28 февраля подходящія воинскія части, и соц. дем. Чхеидзе, на кол?нях "с восторгом" ц?лующій, как символ поб?дившей революціи, красное знамя, выхваченное из рук солдат Инженернаго батальона, пришедшаго одним из первых "с офицерами" и "оркестром музыки" (воспоминанія Станкевича) — в большой степени даст представленіе о подлинном господствовавшем тогда настроеніи...

"Знаменитый приказ Родзянко", изданный "без в?дома значительной части членов даже думскаго комитета", утверждал Стеклов в доклад? 30 марта, — привел к эксцессам. "Мы первые скорбили о смертях и насиліях", — говорил Стеклов: "Мы никогда не призывали к кровопролитію и убійствам. Наоборот, вс?м в?сом своего авторитета мы старались возд?йствовать против этих эксцессов... Мы не могли не вид?ть, что армію толкают на эксцессы, что народ призывают к насилію этим, в лучшем случа?, неосторожным политическим актом, неразумность котораго не мог сразу оц?нить его автор. Я должен сказать, что думскій комитет посп?шил взять обратно и уничтожить приказ[93], но яблоко раздора было брошено: оказалось, не только революція, но и права солдата не обезпечены, и зд?сь стихійно вылилось... бурное стремленіе солдат как-нибудь оформить свои права". Эксцессы, вызванные "приказом" Родзянко и попытками разоруженія гарнизона (или только "провокаціонными" слухами), остаются неуловимыми и, думается, они должны в большей степени быть отнесены за счет поздн?йшей придуманной аргументами, объяснявшей т?, скор?е все же единичные факты революціоннаго насилія над отд?льными офицерами, которые им?ли м?сто в Петербург? в дни 28 февраля и перваго марта. В наличности у гарнизона оставалось напряженное, бол?зненно-взвинченное самочувствіе, всегда грозное в обстановк? угрожающей демагогіи, — как бы в преддверіи возможных эксцессов... Нельзя не пов?рить тому, что большинство членов Исп. Ком., как и люди, зас?давшіе в думском комитет?, были чрезвычайно обезпокоены, поступившими из Кронштадта в утренніе часы перваго марта изв?стіями с происходивших там насиліях над офицерами. "Кронштадтскія избіенія, — пишет Суханов, — могли вылиться в безудержную и гибельную стихійную бурю". Тогда же было р?шено в Исп. Ком. немедленно опубликовать воззваніе к солдатам с протестом против самосуда, с призывом установить "контакт" между солдатами и офицерами революціонной арміи, с указаніем на присоединеніе офицерской массы к революціи и на безопасность ея для "солдатской вольницы в новых условіях"

В такой атмосфер? и родился "приказ № 1". "Сов?тскіе" мемуаристы довольно однородно разсказывают, как выработаны были основныя положенія, вошедшія в текст приказа. Происходило это на дневном общем собраніи Сов?та перваго марта, когда Сов?т с учрежденіем "солдатской секціи" превратился в представительство не только рабочих, но и солдатских депутатов. Объединеніе явилось естественным результатом событій и не может быть поставлено в зависимость от какого-то обдуманнаго плана противод?йствія думской агитаціи, как хочет представить Суханов. Распыленныя солдатскія массы сд?лались центром событій с момента, когда февральскія рабочія демонстраціи превратились в солдатскій бунт, р?шившій судьбу стараго политическаго строя. Оставаться дезорганизованными в вихр? революціонных событій эти массы, конечно, не могли. По утвержденію Шляпникова, только "посл? долгаго колебанія" из-за боязни вовлечь армію в "политическую борьбу" и сд?лать ее т?м самым "небоеспособной". Исп. Ком. постановил 28-го вечером организовать при Сов?т? спеціальную "солдатскую секцію". Не столько настойчивость представителей большевиков, выступавших против аргументами, которая развивалась "в рядах оборонческих групп", сколько жизненная необходимость разр?шила вопрос.

Совершенно естественно на первом общем собраніи Сов?та с делегатами от воинских частей был поставлен на обсужденіе волновавшій гарнизон "солдатскій" вопрос: о пред?лах компетенціи военной комиссіи, о выдач? оружія, об отношеніи к возвращающимся офицерам и т. п. В результат? сов?щанія, происходившаго под предс?дательством везд?сущаго Соколова, были приняты положенія, формулированныя, занимавшим отнюдь не крайнюю позицію с. д. Кливинским, одним из ближайших сотрудников газеты "День":

1. "немедленно предложить тов. солдатам не выдавать оружія никому.

2. ...немедленно избрать представителей в Сов?т солд. и раб. депутатов по одному на каждую роту.

3. предложить тов. солдатам подчиняться при своих политических выступленіях только Сов?ту Р. и С. Д.;

4. предложить тов. солдатам, подчиняясь во фронт? офицерам, вм?ст? с т?м считать их вн? фронта равноправными гражданами".

Зас?даніе не протекало в атмосфер? какой-то особой непримиримости и враждебности. Разработка и окончательное редактированіе положеній, установленных на сов?щаніи, были поручены комиссіи, куда вошли представители солдат, дополнительно избранные в Исполнительный Комитет. Суханов, мало интересовавшійся т?м, что д?лается на безотв?тственном "митинг?", каким в его глазах являлось общее собраніе, и занятый, как мы знаем, в это именно время в Исп. Ком. выясненіем основной политической линіи сов?тской демократіи, "лишь походя" мог наблюдать картину, как писался текст будущаго "приказа № 1"; "за письменным столом сид?л Н. Д. Соколов и писал. Его со вс?х сторон обл?пили сид?вшіе, стоявшіе и наваливавшіеся солдаты и не то диктовали, не то подсказывали Соколову то, что он писал". "Приказ этот был в полном смысл? продуктом народнаго творчества" — заключает Суханов. Заключеніе это стало общим м?стом, и его любили повторять т?, кто хот?л снять отв?тственность за "приказ № 1" с д?ятелей Исп. Ком. "И если среди вс?х актов Сов?та Р. и С. Д., если среди вс?х документов, носящих подпись Исп. Ком. — докладывал Стеклов в Сов?щаніи Сов?тов, — им?ется какой-либо, который был подлинным творчеством народных масс, то это был приказ № 1, выработанный солдатскими депутатами, пришедшими с улицы и из революціонных казарм; это настолько был акт творчества этих масс, что большинство членов И. К.... узнали об этом акт?, когда он был уже напечатан". И всетаки это, конечно, не совс?м так — уже потому, что "представители солдат", "товарищи" Садовскій, Падерин, Линде, Кудрявцев и др. (не говоря уже о прис. пов. Соколов?, который, по мн?нію Суханова, был лишь "техническим выполнителем предначертаній самих масс"), были партійными людьми — н?которые из них были враждебны согласительной политик?, доминировавшей в руководящем центр? Исп. Ком.[94].

Общія "положенія", принятыя в Сов?т?, значительно заострились в конкретной формулировки "редакціонной" комиссіи. Вопрос о невыдач? оружія был формулирован так: "всякаго рода оружіе... должно находиться в распоряженіи и под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случа? не выдаваться офицерам даже по их требованіям". Текст о подчиненіи гарнизона Сов?ту в политических выступленіях получил добавленіе: "Приказы военной комиссіи Гос. Думы сл?дует исполнять за исключеніем т?х случаев, когда они противор?чат приказам и постановленіям Сов?та Р. и С. Д.". Положеніе о подчиненіи "во фронт? офицерам" и о гражданском равноправіи "вн? фронта" формулировано было сл?дующим образом: "в строю и при отправленіи служебных обязанностей солдаты должны соблюдать строжайшую военную дисциплину, но вн? службы и строя в своей политической общегражданской и частной жизни солдаты ни в чем не могут быть умалены в правах, коими пользуются вс? граждане". Пункт этот добавлялся указаніем, что "обязательное отданіе чести вн? службы отм?няется"; "равным образом отм?няется титулованіе офицеров", "воспрещается обращеніе к солдатам на "ты" и т. д. Вводный первый пункт устанавливал немедленное учрежденіе комитетов "из выборных представителей от нижних чинов" "во вс?х ротах, батальонах, полках.,., отд?льных служб... разнаго рода военных управленіях и на судах военнаго флота". На этот абзац надлежит обратить особое вниманіе, ибо впосл?дствіи со стороны т?х, кто в "приказ? № 1" вид?л первооснову разложенія арміи, шли настойчнвыя утвержденія, что приказ устанавливал выборность офицерскаго состава. Нам придется ниже вернуться к "приказу № 1" и давать его оц?нку по существу в связи с правительственными попытками реформировать уклад арміи. Сейчас бол?е интересна для нас формальная сторона вопроса. Между сов?тскими мемуаристами получилось существенное расхожденіе в опред?леніи пути офиціальнаго прохожденія по инстанціям приказа. Суханов, как и Стеклов, утверждает, что Исп. Ком. познакомился с подлинным содержаніем злополучнаго документа только на другой день из текста, напечатаннаго в "Изв?стіях". По иному излагает, как непосредственный свид?тель, Шляпников. Он подчеркивает, что члены Исп. Ком. не вм?шивались в техническую работу редакціонной комиссіи, но по окончаніи работы текст был оглашен Соколовым в Исп. Ком.. Ни одного припципіальнаго возраженія не была представлено, и "той же групп? товарищей" было предложено провести "приказ" на собраніи Сов?та, еще не разошедшагося, хотя время было "под вечер". Текст был заслушан. "Солдаты были вн? себя от восторга"... Если даже допустить, что память мемуариста точно и объективно воспроизвела обстановку формальнаго принятія "приказа № 1", все же довольно ясно, что текст был принят в порядк? простой митинговой резолюціи и не подвергся предварительному разсмотр?нію по существу в исполнительном орган? Сов?та. Этот роковой в н?которых отношеніях документ исторіи революціи прошел фуксом, как и многія другія отв?тственныя р?шенія в т? дни. Творцы его, загипнотизированные текущей столичной д?йствительностью, едва ли серьезно задумывались о завтрашнем дн?. В?рно в этом отношеніи опред?лил суть д?ла ген. Алекс?ев на московском августовском государственном сов?щаніи, — он сказал: — "Говорят, что этот акт отв?чал моменту. Может быть. Но отв?чал ли он милліонам моментов будущаго, через которые должна пройти наша родина? Безпристрастная исторія в очень скором времени укажет м?сто и этому акту: явился ли этот акт актом государственнаго недоразум?нія или актом государственнаго преступленія"...

* * *

Остается открытым, быть может, самый важный вопрос, — по чьей иниціатив? сов?тской резолюціи была придана вн?шняя форма "приказа", — в?дь именно это, создав прецедент, оказалось чревато своими посл?дствіями. В воспоминаніях Энгельгардта им?ется чрезвычайно интересное поясненіе, фактическая сторона котораго могла бы быть заподозр?на в силу очевидных неточностей, если бы в архивных документах Временнаго Комитета не сохранилась аналогичная тогдашняя запись б. предс?дателя военной комиссіи. Сообщив о своем объявленіи, грозившем разстр?лами офицерам за контр-революціонныя д?янія, Энгельгардт продолжает: "Зас?даніе Врем, Ком. продолжалось (д?ло было "поздно вечером"), когда доложили, что явилась депутація от воинских частей петроградскаго гарнизона. Д?йствительно, собралось челов?к 20-25 солдат, из коих н?которые предъявили удостов?реніе в том, что они выбраны представителями своих полков[95]. Они единодушно заявили, что солдаты утратили дов?ріе к офицерам, которые с первых минут революціи покинули их и заняли неопред?ленную выжидательную позицію. В виду этого пославшіе их части требуют изданія правил об избраніи офицеров, предоставленія солдатам контроля над вс?ми хозяйственно-операціонными частями и установленія новых взаимоотношеній между начальниками и нижними чинами[96]. Я посп?шил сообщить об этом Родзянко и Гучкову[97]. Они самым категорическим образом протестовали против изгнанія чего-либо подобнаго и поручили мн? так или иначе спровадить, прибывшую депутацію, успокоив ее заявленіем, что в ближайшем будущем будет создана особая комиссія... Успокоив этим заявленіем солдат, я вернулся в пом?щеніе Врем. Ком., гд? уже не застал Гучкова, — он отправился на вокзал, чтобы ?хать в Псков к Царю. Вскор? меня вызвали вновь в корридор. Ко мн? подошел довольно распущеннаго вида солдат, который отрекомендовался членом Сов?та Р. Д. — "К вам являлись представители ц?лаго ряда частей с просьбой выработать новыя правила воинской дисциплины", — сказал он. "Сов?т Р. Д. очень заинтересован этим вопросом и предлагает Врем. Комитету разработать его совм?стно"[98]. Я возразил ему, что Врем. Ком. Г. Д. находит опубликованіе таких правил недопустимым. "Т?м лучше", — отв?тил он мн?: — "сами напишем". На сл?дующій день между двумя и четырьмя часами дня на ст?нах Петрограда появился знаменитый "приказ № 1".

Нам н?т необходимости вводить фактическія поправки к изложенію мемуариста, — эти поправки вновь выступают сами собой. Из его пов?ствованія мы можем заключить, что Врем. Ком. был достаточно осв?домлен о происходившем, и поэтому никак нельзя сказать, как это сд?лал Милюков в "Исторіи революціи", что "как то со стороны и врасплох был подсунут Времен. Ком. Г. Д., поздно вечером 1 марта, текст знаменитаго приказа № 1". Когда Милюков говорил о том, что текст "приказа" был "подсунут" Врем. Ком., он им?л в виду появленіе того неизв?стнаго члена Исп. Ком. в "солдатской форм?", о котором разсказывал Энгельгардт. Почему всетаки мемуаристы, принадлежавшіе к составу Врем. Ком., так упорно говорят о "приказ? № 1", связывая его с ночным бд?ніем при участіи сов?тских делегатов и в частности с именем Соколова? Может ли это быть отнесено к той только спутанности воспріятія в царившем хаос?, которую мы отм?чали, и которую усилила литературная небрежность мемуарных перьев? Не исключена, конечно, возможность, что Соколов, предс?дательствовавшій на сов?тском "митинг?" и редактировавшій текст резолюціи, пытался в той или иной м?р? легализировать полезное с его точки зр?нія д?йствіе Сов?та через членов военной комиссіи.

В?дь нельзя же было в д?йствительности ограничиться только энгельгарттовской угрозой разстр?ла заподозр?нных в контр-револіоціонных нам?реніях офицеров и об?щаніем создать соотв?тствующую комиссію[99]. Если бы текст "приказа № 1" был разработан совм?стно, в?роятно, и формулировка одіозных пунктов получилась бы н?сколько иная, и издан "приказ", очевидно, был бы не от имени Сов?та. В отрывк? воспоминаній, напечатанном еще в 18 г. в самарской газет? "Волжскій День", член Врем. Правительства Вл. Львов разсказывал, спутывая вс? даты и излагая совершенно фантастически содержаніе документа, что Соколов появился на зас?даніи уже образовавшагося правительства вечером 2-го и предлагал издать "приказ" от имени правительства. Думскій Комитет как-то отмахнулся (недаром Энгельгардт употребил слово "спровадить" в отношеніи прибывшей солдатской делегаціи) от той настоятельной потребности откликнуться на взволнованность солдатской массы, которая с очевидностью выступила в ту р?шающую ночь, когда фактически была опред?лена судьба изданія "приказа № 1". И тогда "иниціативная" группа произвольно опубликовала "приказ". Весьма в?роятно, что среди этой иниціативной группы был скорый на руку, не очень вдумчивый, обуреваемый благими нам?реніями "оборонец" из большевиков прис. пов. Соколов, признавшій у Гиппіус (запись 6 марта), что в "бурлящей атмосфер?" им было "что называется хвачено".

* * *

Может показаться нев?роятным утвержденіе, что оглашеніе того "знаменитаго приказа", который по поздн?йшему выраженію Терещенко (на іюльском сов?щаніи в Зим. Дворц?) являлся "величайшим преступленіем", и о котором другой член Врем. Правит. Верховскій в дневник?-испов?ди записал: "будь проклят тот, кто придумал эту гадость"[100], вовсе не произвело впечатл?нія разорвавшейся бомбы, как утверждает большинство мемуаристов. Потому ли, что в Петербург?, гд? все уже было "перевернуто вверх ногами", и гд? казалась любая ц?на сходной, лишь бы начать приводить "солдатчину" в порядок ("Все пропало, Армія разлагается", — говорил Станкевич Керенскому); потому ли, что "приказ № 1", по утвержденію Керенскаго во французском изданіи его мемуаров, им?л не больше значенія, ч?м очередные приказы полк. Энгельгардта. У Керенскаго, принимая во вниманіе роль, им сыгранную, им?ется совершенно удивительное признаніе, что с текстом "приказа № 1" он познакомился лишь в декабр? 18 г. в Лондон? (!!). Характерно, что "Русскія В?домости" даже не отм?тили его в своей революціонной хроник?. "Приказ № 1", другими словами, до н?которой степени был признан отв?чающим моменту, — в нем не усмотр?ли первой ласточки, предв?щавшей анархію двоевластія, не очень вдумывались в его содержаніе и форму, в которую он был облечен, и относили скор?е в область положительной революціонной пропаганды. Французскій журналист Клод Анэ, вращавшійся отнюдь не в сов?тских кругах, мог даже в своем "дневник?", воплощенном в корреспонденціи из Петербурга, в весьма преувеличенных тонах написать: если Сов?т предполагает организовать революціонную армію в дух? этого приказа, мы можем прив?тствовать русскую армію — она пережила кризис. Конечно, члены Врем. Комитета были очень далеки от того, чтобы всл?д за французским журналистом прив?тствовать "дух", которым был проникнут "приказ № 1". Они попросту отнеслись к нему спокойно и равнодушно[101]. Поэтому сов?тcкое выступленіе в теченіе дня 2-го марта никак не отразилось на ход? и завершеніи переговоров двух исполнительных комитетов. Не соотв?тствует истин?, что Врем. Ком. было сд?лано распоряженіе считать этот приказ нед?йствительным и незаконным, как только до св?д?нія Врем. Ком. дошли сообщенія о разсылк? "приказа". Уже посл? фактическаго завершенія революціоннаго переворота — этой датой надо считать 3-ье марта или даже сл?дующій день, когда манифесты были опубликованы — в связи с протестом с фронта со стороны высшаго командованія арміей, поднялся вопрос о пересмотр? и соотв?тствующем разъясненіи "приказа № 1". Не новое правительство, а предс?датель Временнаго Комитета послал на фронт разъясненіе, что "приказы" Сов?та не им?ют значенія, так как Сов?т "в состав? правительства не состоит".

В глав? о "трагедіи фронта" в связи с вопросом о реформах в арміи, предпринятых революціонной властью, мы коснемся роковой роли, которую сыграл в психологіи военной среды "приказ № 1". Быть может, ему приписывали большее значеніе, ч?м он сам по себ? им?л в д?йствительности. Но он стал как бы символом м?ропріятій, разлагавших армію. Отсюда острота, с которой относились в теченіе всей революціи к этому сов?тскому акту и повышенныя требованія к правительству о безоговорочном признаніи его "ошибочным"[101]. В петербургской обстановк? перваго марта "приказ", д?йствительно, не мог им?ть разлагающаго вліянія — непосредственное его возд?йствіе в первый момент им?ло противоположные результаты. Несомн?нно напряженная атмосфера среди гарнизона сильно смягчилась (эта напряженность значительно была преувеличена современниками). Вн?шнія уличныя наблюденія Набокова могут быть подтверждены и другими свид?тельствами. Тот же подвижной французскій наблюдатель, слонявшійся по улицам столицы в поисках впечатл?ній, разсказывал в дневник? — стать? под 5-м марта, как он в сопровожденіи кн. Ливена, адъютанта одного из наибол?е аристократических полков — кавалергардскаго, — прогуливался по Невскому проспекту, и как большинство встр?чных солдат, также гулявших в одиночку или группами, салютировали по военному офицера-кавалергарда: "каждый день наблюдается прогресс", — зам?тил своему спутнику кн. Ливен, — "вчера отдавали честь больше, ч?м наканун?, а сегодня вы видите сами". Не трудно, конечно, процитировать и показанія иного характера, но они едва ли изм?нят общую картину. Попавшій через н?сколько дней в город ген. Врангель, р?зко обвиняющій т?х офицеров, которые "не побрезгали украсить форменное пальто модным революціонным цв?том" и перестарались "трусостью, малодушіем и рабол?піем перед новыми властителями", утверждает, что он "постоянно ходил по городу п?шком в генеральской форм? с вензелями Насл?дника Цесаревича на погонах... и за все время не им?л ни одного столкновенія". Отдадим должное мужеству ген. Врангеля, но, очевидно, коса в данном случа? не находила на камень,— окружающія условія не создавали атмосферы, в которой родятся столкновенія и эксцессы. Так житейски понятно, что люди, подвергшіеся аресту и выпущенные, над?вали красные банты, что служило для них своего рода иммунитетом.