Глава 6 Превращения не кончились

Глава 6

Превращения не кончились

Революционные пожитки пропадали втуне. Осталось последнее прибежище революционера – чистая теория.

Превращения марксизма продолжались своим чередом. И следовали новые странности.

Фридрих Энгельс в последующие годы из генерала превратился в ученого, более того, из капиталиста, если и известного в узких рабочих кругах, то в качестве кореша Карла Маркса, – в виднейшего деятеля международного рабочего движения. Теоретика и философа.

Энгельс прожил еще 22 года, он в этот период написал свои самые известные книги, в том числе «Анти-Дюринг», «Происхождение семьи, частной собственности и государства», «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии», незавершенную «Диалектику природы», а после смерти Маркса издал его II и III тома «Капитала», переиздал «Коммунистический манифест» и целый ряд прежних работ Маркса – и, как мы видели, аккуратно подправил многое в раннем марксизме, превратив его из догмы в руководство к действию.

А что же Маркс? Он и прежде уже был теоретиком, философом и деятелем рабочего движения. Что же сталось с ним – неужели никаких перемен?

Со времени Гаагского конгресса он прожил еще 10 лет и полгода. Он пережил своих самых опасных соперников – Лассаля (1825-1864), Прудона (1809 – 1865), давно забытого Вейтлинга (1808-1871) – и единственного своего подлинного противника в рабочем движении, Бакунина (1814-1876).

Он не занимался больше организаторской работой и политикой.

И не написал больше ни одной книги.

Стало быть, превращение налицо, ибо перед нами совсем не тот Маркс, каким мы его видели в прежние годы. В это последнее десятилетие его жизни марксизм начал перерастать того, кто дал ему имя.

Нам еще предстоит в дальнейшем описать, каким образом марксизм из первоначальной своей – истинной – формы – коммунизма – перешел в превращенную форму социал-демократии.

Рабочее движение сменило марксово название на прудоно-лассалевское, на знамени же его Прудон и Лассаль были заменены Марксом и Энгельсом.

Другая сторона сказанного превращения заключалась в том, что марксизм из идеологии кучки сектантов модифицировался в объединяющее учение рабочего движения. Эти вопросы нам придется отложить надолго, ибо все дальнейшие превращения марксизма так или иначе связаны с «Капиталом» и неотвратимо приближается момент перейти, наконец, к самой книге и ее судьбе.

Веселее, дорогой наш читатель! Это только присказка. Сказка впереди.

Мы видели Маркса – политического деятеля. Но в полном мраке пребывает у нас до сих пор Карл Маркс – великий экономист своей и нашей эпохи. Правда, Меринг бросив загадочную фразу: «Борец всегда имел в нем перевес над мыслителем». (ФМ, 27) Но как изменились времена! Ныне мир гораздо больше знает Маркса – мыслителя, чем Маркса – борца.

Нам бы хотелось закончить настоящий раздел чем-нибудь более ободряющим, может быть, более возвышенным, – одним словом, чем-нибудь таким, что больше отвечало бы образу ученого и мыслителя. Мы возвращаемся мысленно в 1866 год.

«Капитала» еще нет. Но есть первая в истории оценка этого труда. Которую, конечно, мог дать только автор. Оценка, как не трудно догадаться, положительная. Хоть и с оговорками:

Ты понимаешь, дорогой мой, что в таком труде, как мой, неизбежны недостатки в деталях. Но композиция, внутренняя связь целого представляем собой триумф немецкой науки, который вполне может признать отдельный немец, т.к. это никоим образом не является его заслугой, а скорее заслуга всей нации. И это тем более отрадно, что в остальном это глупейшая нация под солнцем (31/154),

Мы находим эту похвалу довольно скромной. Автор не кричит: «Я гений, остальные – дерьмо!» Наоборот, самореклама здесь выглядит как самокритика, самовозвеличивание за счет нации – как дифирамб нации, а хвастовство – как скромность. Адресат должен был восхититься таким мастерством. Но кто адресат?

Да это же Энгельс! Верно. Частное письмо к другу и единомышленнику от 20 февраля 1866 года. Опять мы видим Маркса с новой стороны, ибо этот образец лицемерия бросает неожиданный световой блик на идиллическую картину дружбы «душа в душу» двух основоположников пролетарского мировоззрения.

Сколько же прямодушия, в таком случае, позволительно искать в его писаниях к людям менее близким, малознакомым, а также к самому предмету раздора с идейными противниками – к рабочему классу?

«Капитал» далеко не был обычным научным исследованием. Он был политическим мероприятием. Он был задуман, написан и организован как высочайшее достижение науки. Далее нам предстоит проследить, как «Капитал» замышлялся, писался и организовывался. Во второй книге будет рассмотрено научное достижение. Прежде, чем перейти ко всем указанным вопросам, коротко резюмируем сказанное в первой части нашего исследования.