Удар

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Удар

Рано утром 6 февраля 1904 г. в военно-морском порту Сасебо специальные катера свезли адмиралов Объединенного японского флота на флагманский корабль — построенный в Британии «Микаса» (водоизмещением 15 тыс. тонн). В штабной каюте их встречал вице-адмирал Того Хейхачиро, главнокомандующий Объединенным флотом. Вчера он получил императорский приказ, ни много, ни мало, как «уничтожить русский флот». В час ночи этот приказ был прочитан японским морским офицерам. У Того был молчаливый и торжественный вид, перед ним стоял накрытый белой скатертью стол, на котором вокруг сабли и кортика главнокомандующего было разлито в бокалах щампанское. Позади адмирала прикрытый пурпурной занавесью висел фотопортрет императора Мэйдзи. Рядом с Того стояли командор Акийяма Масаюки и вице-адмирал Камимура Хиконойо, командующий Вторым флотом. Сорок адмиралов и капитанов стояли по десять в четыре тесных ряда.

Того говорил низким голосом: «Сегодня из военно-морского генерального штаба получено сообщение об обрыве отношений с Россией, и что наша нация ныне вольна выбирать свой собственный способ действий. Теперь командование в ваших руках, джентльмены». Военная элита Японии ждала этого часа десять лет, но теперь очевидное волнение сказалось на поведении всех. Один из японских офицеров вспоминает: «Я ощутил в этот момент нечто вроде удара, по моим щекам текли слезы. Меня охватило чувство, что я принадлежу к великой Японской империи, существующей две с половиной тысячи лет. Погибнет ли эта империя в результате этой войны? Я всегда недоумевал, почему мы не начали эту войну раньше. Но услышав команду я не кричал от радости; напротив, слезы душили меня».

Того зачитал императорский рескрипт, совещание длилось долго. В его окончании все поклонились фотографии императора и вслед за Того трижды прокричали «банзай». «Теперь мы должны приступить к планированию наших побед». Подняли бокалы с шампанским, и главнокомандующий в величайшем почтении снял покрывало с портрета императора. Корабли вышли в море.

Корреспондент английской газеты «Дэйли кроникл» Томас Ковен докладывал: «Этим вечером жребий был брошен. Япония испытала определенное удовлетворение — не удовлетворение от вступления в войну, а от того, что окончился период ужасного напряжения, удовлетворение от того, что худшее уже известно. Сила Японии была в этом духе самоотречения». Воевать одной рукой с этой относительно небольшой, но исполненной решимости островной империей было невозможно.

Далеко от японских берегов 19 января 1904 г. германский император Вильгельм Второй счел необходимым сообщить императору Николаю: «Прибыли сведения из заслуживающих доверия китайских источников; губернаторы долины Янцзы сообщают, что война Японии с Россией неизбежна».

В окружении царя бравады не было. Генерал Куропаткин испытывал сложные чувства, которые он попытался выразить императору Николаю Второму утром 8 февраля 1904 г. Как полагал министр, изменился характер главной государственной задачи. Следовало уже не избегать войны, а минимизировать ущерб. Звучало довольно пессимистически. После беседы с Куропаткиным царь послал адмиралу Алексееву каблограмму с приказом быть готовым к отражению высадки японцев на западном побережье Кореи.

Повторим то, что считаем существенным: царь и верховное военное командование России пока еще не совсем отчетливо понимали тот роковой факт, что, вступая в войну с Японией, они будут воевать не только с государственным механизмом далекой азиатской страны, но со всем японским народом, индоктринированным в том духе, что Япония должна отразить нового Чингиз-хана, посягающего на Японские острова. Именно в этом, в мощи массовой самоотрешенности прежде всего и заключалась главная сила Японии. И главный просчет российской стороны.

В то время как Петербург и Москва были всецело заняты внутренними дрязгами, социальной борьбой, сведением счетов и всем прочим, столь далеким от судьбы, которая раскосо смотрела на Россию с востока. Русский народ был разобщен, он не понимал смысла войны, его идейные вожди и авторитеты (такие как Лев Толстой) излучали непритворное безразличие к далекой стране на Дальнем Востоке, к интересам России здесь, к подлинной судьбе страны, вышедшей к Тихому океану и встретившей мощное противодействие.